страдают не только те, кто пил, но и все, кому не посчастливилось оказаться рядом.
Если пропаганда пытается заставить вас:
— жертвовать собой или своими интересами «во имя высших идеалов»;
— бодриться, не унывать, рано вставать, смеяться, не ныть, затягивать пояса;
— растворяться в весёлом товариществе, которое поможет забыть о проблемах;
— брать дешёвые кредиты, покупать облигации госзайма («это страшно выгодно!»);
— рисковать, быть «настоящими мужчинами», отбросить страх;
— не думать о своих проблемах, так как это «эгоистично»;
— рассматривать войну как весёлое приключение или закалку характера –
не сомневайтесь: в вас пытаются запустить механизм отрицания. Если вы знаете за собой, что и сами склонны «отбрасывать прочь уныние» вместо того, чтобы решать проблемы и применять критическое мышление — будьте осторожны: отрицание для вас может быть мощным соблазном. Причем потерять можно не только деньги, но и здоровье, жизнь, близких, собственное «я» и многое другое. Мемуары солдат вермахта расскажут вам о том, каково это — чеканя шаг, идти весёлым маршем за дудочкой Крысолова, выбросив из головы «всё лишнее».
8 Красная кнопка: «Жить, Родине служить»
Ранее мы уже немного поговорили о патриотизме, когда речь шла о рационализации «служения добродетели». Какие механизмы стоят за стремлением служить Родине и прятаться за её широкую спину?
Человеку нужны крупные ценности. Ему нужно знать, что есть «нечто большее чем я», то, что его переживёт и что объединяет его с другими на уровне более высоком, чем семья, соседи и сообщество. Ему нравится разделять эти ценности с единомышленниками. Но в силу жизненных условий, ограниченности ресурсов (в том числе образования и свободного времени) мало у кого есть возможность выработать собственные ценности или передать их детям. Вот почему очень многие люди склонны пассивно воспринимать те ценности, которые есть «под рукой». Одной из таких легкодоступных ценностей может оказаться и патриотизм.
Патриотизм воспринимать легче чем религию или веру. Если вы растёте в религиозном сообществе — чтобы оставаться хорошим христианином или мусульманином, по мере взросления вам неизбежно придётся чем-то жертвовать: соблюдать если не ритуалы, то этические правила; согласовывать свою земную жизнь с будущей вечной жизнью души и т. д. Это трудно. При этом потребность в соединении с другими в наши дни можно удовлетворить не только в церкви, но и во многих других местах: в пабе, на стадионе, на работе, в университете и т. д. Поэтому в современных условиях религия может стать основой идентичности человека, «врасти» в его ценности только тогда, когда он сам этого хочет. Она перестала быть «опиумом для народа»: есть множество видов дурмана более крепкого, чем ладан.
В отличие от веры, патриотизм необязательно требует от человека какого-то личного усилия. Можно абсолютно пассивно «гордиться предками» или размахивать флагом, не предпринимая никаких созидательных действий и ни в чем себя не ограничивая. Человек может считать себя патриотом и при этом быть палачом или стяжателем. И наоборот: люди делают что-то хорошее для родного района, города или страны далеко не только потому, что их ведёт и драйвит любовь к Родине как ценность. Строящиеся больницы, преподавание родного языка в сельской школе или даже защита границ государства с оружием в руках — всё это обычно вызвано желанием улучшить жизнь людей или не дать её сломать, отнять. Жизнь людей — это абсолютно гуманистическая, общечеловеческая ценность, не зависящая от того, на какой именно территории эти люди проживают.
Итак, концепция патриотизма абсолютно доступна и не требует от человека труда или самоограничений. Кроме того, патриотизм даёт возможность соединяться с другими людьми, «сливаться в товариществе». Патриотизм даёт защиту: «Родина большая, она не оставит тебя в беде». При этом не уточняется, как именно она может тебя защитить, что конкретно она сделает; ведь на деле концепция патриотизма открыто предлагает считать жизнь отдельного человека менее ценной, чем жизнь страны, государства. Патриотическая пропаганда может провоцировать:
— отрицание (энтузиазм, замалчивание недостатков, любовь к Родине «несмотря ни на что», «мы любим её такой, какая она есть»; радостное жертвование личным благополучием во имя страны, например, участие в несправедливой войне на стороне захватчика или бесплатная сверхурочная работа);
— расщепление (наша Родина всегда хорошая, и всё в ней прекрасно, а все остальные — её враги, и у них всё ужасно просто потому, что они — не мы);
— всемогущий контроль («Родина слышит, Родина знает», ты — часть большего, сыны (дети) Отечества, мать-Родина или Fatherland (Vaterland) — Родина-отец);
— рационализация (даже если я делаю что-то максимально подлое, например, предаю друзей, я делаю это во имя Родины, а ведь Родина — это нечто большее, чем личная дружба, значит, я совершаю не подлость, а подвиг, жертвую собственными интересами);
— отыгрывание вовне (пусть у моих детей нет возможности получить образование, пусть мы ютимся в однокомнатной конурке и каждый день выпиваем, но зато я патриот, потому что болею за национальную сборную по футболу и приколол к лацкану пальто значок с кривляндским чёрно-зелёным жёлудем).
Одним словом, как ни крути, патриотизм — это дёшево, надёжно и практично. Неудивительно, что во всех странах патриотическая пропаганда находит особенно горячую поддержку у тех слоёв населения, которые лишены привилегий, не могут получить хорошее образование, среди которых высок уровень безработицы, различных зависимостей и совершаемых преступлений. Особенно циничным это выглядит в тех странах, где патриотизм пропагандируют сторонники консерваторов, которые обычно одновременно выступают за низкие налоги для бизнеса и урезание социальной поддержки. Экономически они за богатых, инициативных и привилегированных — а беднякам продолжают выдавать патриотическую риторику. Удобно, нечего сказать.
9 Красная кнопка: «Детку жалко!»
Идёт урок в кривляндской школе. Это специальный «урок патриотизма», введённый, чтобы рассказывать детям о красоте родных просторов, о богатстве истории и, конечно, о желудях. Сегодня, однако, речь о войне. Учительница рассказывает второклассникам историю: снаряд, выпущенный террористами-воинами Апокалипсиса, попал в четырёхлетнего мальчика, и ему оторвало ножки. Мать успела донести его до поликлиники, но, разумеется, там его не смогли спасти. — «И представляете, — всхлипывая, продолжает учительница, — он перед смертью сказал: «Не плачь, мама! Кривляндские солдаты придут и спасут нас!» Так как же мы можем предать память этого мальчика, который…» На этом месте учительница уже рыдала, и часть второклассников тоже.
Дети и беззащитные животные — беспроигрышный материал для возбуждения чувств. Если вывести на страницах повести страдающего ребёнка (котёнка, собаку), читатель гарантированно будет растроган. Этим приёмом часто пользуются не очень талантливые авторы, желающие добиться быстрого и сильного эффекта. То же относится к кино и другим видам искусства. В нашем случае учительница сама верит в то, о чём говорит, да ещё и рассказывает это детям которые всего на несколько лет старше предполагаемой жертвы террористов. Эффект обеспечен, но вот каким именно он будет — неизвестно. Шокирующие истории — сильное, но не высокоточное оружие.
— Для самой учительницы сила чувств сама по себе как бы является гарантией правдивости истории. Шок и горе, вызванные историей, фиксируются в её сознании, как бы пробуждают её от «сна» повседневности, нажимают на кнопку — и автоматически включается ненависть к тем, кто объявлен виновниками страшного преступления. Ей хочется передать этот способ восприятия и детям, но все люди устроены по-разному, и многие из её маленьких слушателей воспримут историю иначе.
— Впечатлительные дети, услышав такую историю, почувствуют только страх и горе, но не ненависть. Они поставят себя на место ребёнка или близкого ему человека. Их чувства «не заинтересуются» контекстом и будут полностью поглощены самим ужасом случившегося. Точно так же их бы ужаснул подробный рассказ об автомобильной аварии. Услышанная история надолго выбьет их из колеи привычных эмоций, оставив след тоски, страха и безнадёжности. При этом они могут даже не понять, с какой целью и по какому поводу им рассказывали о смерти ребёнка.
— Возможно, у кого-то из детей есть опыт утраты, потери, — например, они сами переживали смерть домашнего животного или даже близкого человека. Такие дети, слушая подобные истории, могут пережить ретравматизацию. Они тоже будут плакать, и их также не заинтересуют террористы и победа над ними.
— Есть дети, реакция которых будет совершенно иной. Они мысленно отстраняются от того, что рассказывает учительница, воспринимая происходящее как компьютерную игру или «чёрный» комикс-ужастик. Ну да, ну да, война, летят оторванные конечности, наши бьют ихних, и, конечно, побеждают — как иначе? Мы много раз видели это на экране и сами в такое играем. Только зачем все эти сопли, рассказала бы лучше про новое оружие — это гораздо интереснее. И вообще, все эти жертвы сами виноваты, чего путаются под ногами у военных, надо было просто отбежать в сторону и спастись (напомним, речь идёт о второклассниках — восьмилетних детях, чьи представления о войне далеки от реальности). Накачка пропагандой и военной тематикой может усилить их склонность к отстранению и жестокому любопытству, но никак не поможет пропитаться идеологией, тем более что абстрактное мышление в этом возрасте ещё только начинает формироваться.
— Некоторые дети, в силу уже полученного, опыта могут в принципе не верить взрослым. Рассказывают всякую чушь, ещё и пугают. Да к тому же сами в это верят и рыдают. В них подобные рассказы вызывают скуку и отторжение, а неконтролируемые эмоции взрослого и некоторых одноклассников — ощущение превосходства над ними. Такие дети укрепятся в своей картине мира: никого не нужно слушать, все вокруг только и хотят, что манипулировать ради каких-то своих целей. Так вырастает прочное равнодушие и пассивность, от которого потом трудно, почти невозможно «проснуться»…