Но главная проблема происходящего в том, что картина, которую со слезами живописует учительница, близка к правдивой. Может быть, не было в точности такой истории, но было много похожих, и даже ещё более страшных. Вот только агрессорами и виновниками смерти детей на самом деле были кривляндские солдаты, а не террористы-апокалиптики. И вполне возможно, что если бы учительница узнала правду и поверила ей, она сказала бы сквозь слёзы: «Мне всё равно. Главное, чтобы дети не умирали».
Но разве это «всё равно»? В начале книги я уже приводил подобный пример: одна и та же картина (телепередача, которую смотрят Альбина и её мама, горящие дома, взрывы, плачущие дети) интерпретируется ими по-разному. Обе они сошлись бы на том, что война — зло. Но это ещё не вся правда, и от того, кого именно каждая из них считает агрессором, зависит их дальнейшая позиция. Если же, как учительница в нашем примере, остановиться на бесспорном факте (смерть ребёнка — это ужасно), а ко всему остальному проявить полное равнодушие — то стать жертвой пропаганды очень легко.
Многие граждане так и говорят: «Может быть, все и не так, но ведь убийства-то настоящие». Они настолько деморализованы, что готовы сознательно отказаться от знания правды. «Нам неизвестно, кто прав, но всё это ужасно» — частая позиция напуганного, бессильного человека. Как правило, к этому добавляется: «И мы больше не хотим на это смотреть». Безусловно, постоянно испытывать шок — больно, это мешает повседневному функционированию. Невозможно все время плакать, так можно и немножко сойти с ума. И люди выбирают самосохранение. При этом получается, что они не то чтобы верят пропаганде, но по крайней мере не испытывают активного недоверия, не задают вопросов. И, в общем, для пропагандистов это неплохой результат. Если все время бить на жалость, человек начнет беречь больное место и просто закроет глаза.
— Ой, вы такое ужасное рассказываете. Девочки плачут уже. Давайте лучше про жёлуди или про танки, — предлагает мальчик Федя, и многие его поддерживают.
10 О чем молчит пропаганда
Одно из парадоксальных орудий пропаганды — молчание.
Да, пропаганда умеет весьма красноречиво замалчивать выгодные ей факты и детали. Паузы, пробелы, пустоты и эвфемизмы вместо недвусмысленных честных слов становятся мощным инструментом, который порой действует даже сильнее, чем прямые атаки и пламенные речи.
— Иногда умолчание — это приглашение к тому, чтобы самостоятельно дополнить картину, совершить вполне посильное исследование и догадаться о подразумеваемой «истине». Это похоже на утренник в детском саду, о котором я упоминал ранее — когда нужно дополнить стихотворение в рифму. Это очень маленькая, вполне доступная инвестиция, она создает интригу, которая тут же разрешается. Догадавшийся человек чувствует что-то вроде: «Ах да, точно, вот ведь это о чём!» Ему приятно, что он самостоятельно сделал шаг к разгадке — неважно, что его подвели к ней вплотную и подтолкнули. Разгадка воспринимается как результат собственных размышлений, хотя таковым и не является.
— Иногда умолчание усиливает тревогу, подозрительность и напряжение вокруг темы, по поводу которой «напускается туман». Начинает работать воображение, ползут слухи. Актуальность проблемы резко возрастает. Каждый перебирает возможные сценарии, думает о том, как происходящее может отразиться лично на нём. Иногда, доведя умы до точки кипения, пропаганда наконец раскрывает карты: к примеру, прямо называет событие и его виновников, и люди получают своеобразную разрядку, испытывая негодование или ненависть. Тревога снимается.
— Умолчание может порождать идею, что раскрытие определённых идей, явлений или простое упоминание о них связано со стыдом. Если в обществе о чём-либо «не принято говорить», значит, сама суть этого должна быть скрываемой. Речь может идти о ветеранах-инвалидах, о психических заболеваниях, о евреях, о беременности, о репрессиях, об изнасилованиях… практически о чём угодно. Фигура умолчания достигает цели: люди стыдятся и продолжают молчать. В публичное пространство не просачивается никаких спорных тем. Оно зачищено и стерильно.
— Пропаганда может замалчивать что-либо путём редактирования, причём не только текстов, но и картинок (фото), и видео, и аудио. Сцены, вырезанные из фильмов, замалеванные чернильными ручками портреты в учебниках, заблюренные детали видеосюжетов и заглушаемые трансляции «голосов» по радио в Советском Союзе — тому свидетельства. Эти «дыры в сюжетах» порой красноречивее того, что выставляется напоказ.
— Ранее уже шла речь о такой разновидности умолчания как эвфемизм. За подобными словами можно скрыть экономический спад («отрицательный рост»), агонию вождя («дыхание Чейн-Стокса»), уничтожение корабля («плановое погружение») и другие события. «Трудный поход» в КНДР стал эвфемизмом для страшного голода в 1990х годах. Из-за обилия эвфемизмов граждане, которые пытаются бороться с пропагандой, начинают читать между строк, разгадывая ребусы официоза. Что они пытаются скрыть? Что за этим стоит? Почему об этом вообще зашла речь? Доходит до того, что любая попытка пропаганды выдать оптимистичный прогноз по какому-либо поводу воспринимается как признак того, что в этой сфере не всё благополучно. Ни с того ни с сего начали говорить об отсутствии дефицита сахара? Значит, дефицит точно будет, и надо закупиться.
— Нормализация коллективного опыта путём его замалчивания. Зло, у которого нет названия, выглядит более нормальным и естественным, чем зло, которое названо. Почему пришедшие с войны бойцы часто не могут найти себе места в жизни и страдают от бессонницы, кошмаров и ужасных воспоминаний? Есть точный ответ: это посттравматическое стрессовое расстройство. Однако в Советском Союзе «таких слов не знали», более того: проблема вообще не выявлялась как таковая. Каждый страдающий боец оставался со своими симптомами наедине и мог думать, что он один такой «контуженный». Нормален ли произвол акушерок в роддомах? Нормален — до той поры, пока их практики не названы и не описаны; как только это происходит, все начинают видеть, насколько они антигуманны.
Паузы — часть музыки, и то же самое происходит с пропагандой: она стремится, чтобы граждане хорошо «слышали тишину». О чём не следует говорить, что нужно скрыть, что мы считаем нормальным и потому не заслуживающим упоминания, что мы называем другим именем, а что замалчиваем с целью подогреть тревогу и слухи — все эти виды пауз задают «ритм» пропаганды, дыхание лжи («врёт как дышит»).
11 Как пропаганда работает с теми, кто не хочет её слышать
Последняя тема, которую мы разберем в этой главе, — то, как пропагандистам удаётся «достать» в том числе и тех граждан, которые не хотят поддаваться пропаганде и стараются физически устранить её из своей жизни. К сожалению, просто так устраниться от пропаганды не получится. Невозможно жить в токсичной среде и быть полностью к ней иммунным всего лишь стараясь «не смотреть в ту сторону». При попытках защититься от пропаганды мы можем попасть в одну из ловушек, описанных далее.
— Ответ на аргументацию противника. Человек, который пытается «анти-пропагандировать», используя те же слова и термины, вынужденно касается тех же самых тем, что и сама пропаганда. Получается, что отчасти он действует в её русле: пусть и поневоле, но следует её повестке. Кроме того, он вынужден отвечать пропаганде, а не формировать собственное независимое высказывание. Слишком часто это становится ловушкой: мы обнаруживаем, что доказываем очевидные вещи, пытаясь настоять на утверждениях вроде «одиножды один — один». При этом нам приходится быть логичными и последовательными, в то время как пропаганда играет без правил, широко используя запрещённые приёмы вроде галопа Гиша и прочих (описанных в предыдущей главе).
— «Политику не хаваем». Другой выход для бомбардируемого пропагандой общества, — стать невосприимчивым, непрошибаемым и абсолютно пассивным. Например, у многих из-за пропаганды возникает аллергия на любые возможные упоминания популярных в пропаганде тем. Только заслышав о международной политике, партиях, социализме, гомосексуальности, традициях или патриотизме люди начинают испытывать неконтролируемый приступ моральной тошноты, который проходит только после прекращения воздействия. Позиция «все они там одним миром мазаны» часто возникает именно из-за того, что нет никакой надежды отделить ложь от правды, и человек чтобы сохранить психическое здоровье, человек пытается просто заткнуть уши и устраниться. К тому же пропаганда всеобъемлюща, и даже если затыкать уши очень плотно, что-то все же просачивается — и, так как человек пассивен, становится единственным источником информации.
— «Какой абсурд!» Иногда мы делимся друг с другом особо показательными пропагандистскими перлами, чтобы просто посмеяться над ними. Ну надо же, до чего дошло! В какую смехотворную ложь нам предлагают поверить! Неужели они думают, что мы действительно воспринимаем это всерьёз?! Может быть, и не думают, а просто создают вирусный контент. К тому же не всегда понятно: мы просто посмеиваемся над глупостью пропагандистов или действительно хотим поделиться информацией.
— «Так думают все». Пропаганда стремится стать вездесущей и выдавать себя за мнение, которое разделяют абсолютно все. Своим тотальным присутствием в общественном пространстве пропаганда как бы говорит: «Так мыслит большинство. Других мнений вокруг не представлено. Где они? Другие мнения молчат. Говорю только я, а это значит, я повсеместно, именно я во всех умах». Человек, который пытается сопротивляться пропаганде, против своей воли начинает ощущать себя неуверенно, а если это продолжается достаточно долго, то неуверенность может «интернализоваться», проникнуть внутрь. Может быть, со мной действительно что-то не так? Может быть, я чего-то и впрямь не вижу, не понимаю? Да, большинство может быть не право, но ведь не настолько? Не сошёл ли я с ума? А может быть, наоборот, с ума сошёл весь мир, а я ужасно, непоправимо одинок в нём». Вторая мысль, конечно, более здоровая, чем первая, но и она трудно выносима и, по сути, не верна. Какой бы тотальной ни была пропаганда, с ума никогда не сходят абсолютно все. Неизменно остаются люди, которые придерживаются другого мнения и сопротивляются мейнстриму. Если вы пытаетесь это делать — будьте уверены, кроме вас, есть и другие. Однако найти их не всегда бывает просто, ведь они, как и вы, могут в целях безопасности скрывать свои мысли.