Гораздо сложнее распропагандировать человека, который выстроил свою точку зрения сознательно, сформировал ее путём размышлений и многочисленных столкновений с реальностью, чем того, кого «так учили в детстве».
4 Роль конформизма в принятии установок пропаганды
Еще одна причина, по которой сильные установки пропаганды работают в человеческой голове, — это свойственный человеку конформизм, желание быть принятым, присоединиться к большинству. Потребность в принятии более базовая, чем потребность в самореализации, так как взывает к нашей безопасности (ведь в одиночку выживать гораздо труднее). Все мы чувствуем некоторое облегчение, понимая, что у нас есть единомышленники, союзники; их наличие усиливает наши ценности, а полное отсутствие — ослабляет.
Есть известный короткометражный документальный фильм советских времён, посвященный эксперименту, в котором принимали участие дети дошкольного возраста. Четыре детсадовца едят кашу, у троих каша сладкая, а у четвертого — пересоленная. Каждого спрашивают, сладкая ли каша. После того, как первые трое по очереди соглашаются, что каша сладкая, четвёртый участник, как правило, тоже говорит, что каша сладкая. Несмотря ни на что. Никто не заставлял малышей соглашаться: срабатывала эта чистая, первичная, примитивная потребность в присоединении к большинству.
Вы можете представить себе, как изменятся результаты эксперимента, если ввести такую переменную как страх наказания или даже просто отвержения, стыда, — и легко поймёте, почему людям в условиях тотальной пропаганды в нацистской Германии или Советском Союзе было почти невозможно сформировать собственное мнение, отличное от мнения большинства. Даже если ты чувствуешь, что каша пересолена, ты скорее убедишь себя, что твои чувства тебе врут, а вот другие — правы. Так легче и безопаснее.
Находились, однако, дети, которые не соглашались с мнением большинства и, несмотря на слова первых трёх участников, сообщали, что их каша — не сладкая, а солёная. Их не так уж мало: во всех подобных экспериментах несогласных оказывается около четверти всех испытуемых. Конечно, если ввести переменную страха и усилить значимость вопроса для людей, то число нонконформистов уменьшается в разы. Но кто-то всё равно остаётся при своём мнении. Это значит, что мы — люди — не безнадёжны.
Если говорить не о детях, а о взрослых, то и здесь важны крепкие собственные ценности, выработанные путём опыта и рефлексии. Они чаще помогают преодолеть жажду принятия и присоединения к большинству. Человек, у которого есть собственное мнение, обычно знает, что у него есть союзники и единомышленники. Эти союзники необязательно должны жить с ним рядом или вообще существовать в физическом, материальном смысле. Например, христианин, страдающий за веру, не изменит своих установок только потому, что вокруг него люди другой религии. Такой человек, как выражаются психологи, интериоризирует своих союзников — «имеет их внутри себя», «носит в своём сердце». Именно об этом говорил Мартин Лютер: «Град крепкий — Господь наш». Такой человек с меньшей вероятностью будет бояться отвержения, и даже в экстремальных условиях скорее скроет свои ценности, (и останется им вполне преданным), чем откажется от них.
5 Как пропаганда защищает от реальности
Предположим, некая страна — назовём её Кривляндией — начала захватническую войну против нескольких соседних стран. Пропаганда день и ночь обрабатывает мозги граждан Кривляндии, заявляя, что эти страны сами хотели напасть на Кривляндию, и счастье, что «нам удалось нанести превентивный удар». Кроме того, пропаганда настойчиво повторяет, что во всех этих соседних странах окопались самые настоящие террористы, которые мучают и убивают детей в своих странах и вообще планируют уничтожить весь мир.
В один из дней Эрик, житель Кривляндии, звонит своему дяде Марку, живущему в соседней стране, на которую Кривляндия напала.
— Ну как вы там? — заботливо спрашивает Эрик.
— И ты еще спрашиваешь?! — кричит Марк. — Полный кошмар! Одна ваша ракета разнесла школу, а другая — роддом! Мы сидим в подвале и боимся выйти наружу!
— Держитесь! — сочувствует Эрик. — Это всё проклятые террористы. Хотят устроить Апокалипсис. Но мы скоро вас освободим.
— Какие террористы, о чём ты?! У нас никогда не было никаких террористов! Жили себе спокойно, пока ваши доблестные войска не зашли со своей артиллерией!
Эрик терпеливо вздыхает. Бедняги, у них нет точной информации. Да и откуда им её узнать? Ведь кривляндское телевидение у них не вещает. Эрик пытается подвести Марка к «правде» наводящими вопросами:
— А откуда ты знаешь, что ракеты летят с нашей стороны? Ты говоришь так, как будто точно в этом уверен.
— Да, я точно уверен! — кричит Марк. — Мы видели это своими глазами!
Эрик печально улыбается. Бедняги, они совершенно запутались. Он готов посочувствовать дяде.
— Понимаю, вам сейчас непросто, и так трудно разобраться в том, что происходит. Но поверь, наши войска не могли так поступить. Их единственная цель — освободить вас из лап террористов. Апокалипсис не пройдёт!
— Это вам все мозги засрали! — Марк в бешенстве. — Ты мне что, не веришь?!
— Дядя Марик, — говорит Эрик таким тоном, будто объясняет ребёнку, что нельзя пить из лужи, — вам всем нужно хорошенько понять, что…
Марк вешает трубку. Ему некогда болтать с Эриком: он стоит в очереди на колонке, и подошел его черед набирать питьевую воду в бутыль. Между тем начинает выть сирена: Кривляндия опять обстреливает его город.
Что происходит с Эриком? Почему он не верит собственному дяде, который открытым текстом рассказывает ему о реальности? Потому что Эрику кажется, что он всё знает лучше. Да, лучше очевидца Марка. Потому что Марк видит только то, что видит, а ему, Эрику объяснили, что происходит. Он очень много раз слышал, видел и читал о страшных террористах, и у него сформировалась целостная картина мира. Эрик наизусть знает истории о том, как они убивали детей, и почему хотят, чтобы наступил конец света. Это доступные сведения, и они не становятся менее убедительными для Эрика несмотря на то, что они лживы, поверхностны, бессистемны, противоречивы, не выдерживают критики. Эти характеристики не важны, главное — сами сведения удовлетворяют потребность Эрика в понимании происходящего и в собственной правоте. У Марка — частная история, а он, Эрик, смотрит как бы с высоты птичьего полёта и может рассказать Марку, как обстоят дела в целом. Так кажется Эрику.
Мозг Эрика не пропускает в себя информацию, которую сообщает Марк. Он находится под мощной защитой сильной установки, которую внедрила пропаганда. Вот почему Эрик продолжает верить телевизору, а не собственному дяде.
6 Пропаганда, риторика, реклама: сходства и отличия
Чем пропаганда отличается от других способов влиять на умы людей, например, от убедительного доказательства и от рекламы? И бывает ли «хорошая пропаганда», ведь мы используем это слово и в положительном контексте, например — «пропаганда здорового образа жизни»?
Начнём с доказательства, иными словами — с риторики, ораторского искусства. Искусство ведения диспутов в научной среде придерживается установленных, известных всем правил, но в менее регулируемых областях, таких как политика, оратор может сплошь и рядом использовать «запрещённые приёмы». О них, и о том, как их распознавать, мы поговорим в главе, рассказывающей об отличиях правды от лжи. Однако демагогия (применение запрещенных приемов в речи) ещё не равна пропаганде, хотя пропаганда и может включать в себя демагогические рассуждения. Пропагандой «в плохом смысле» она становится, когда оратор-демагог занимается подменой понятий в пользу некой идеологической системы. В этом смысле пропаганда здорового образа жизни, если она осуществляется негодными средствами (например, запугиванием — «вы умрёте в мучениях, если не бросите курить!») ничем не отличается от пропаганды ложных идеологий и систем.
Вообще, кроме правды и лжи, имеется еще и обширная область, в которой могут сосуществовать разные точки зрения. В этой области и осуществляется борьба мнений, в которой стороны опираются на факты лишь отчасти, а в значительной мере — и на личное обаяние носителей этих мнений, и на риторические приемы (выстроить речь, усилить сообщение, воздействовать на аудиторию и рационально, и эмоционально, и т. д.) На наших глазах некоторые темы переходят из этой спорной области в сферу, где правда и ложь определены доказательно, а то и законодательно. Когда-то велись дискуссии о том, насколько полезны телесные наказания детей; теперь мы точно знаем, что это вредно, и любые попытки доказать обратное можно признать неэтичными.
Самые острые дискуссии ведутся на темы, которые совсем недавно перешли в сферу доказательного, а также в областях, где правота сторон лишь частичная, или там, где есть столкновение интересов.
Работает ли гомеопатия? Уже доказано, что она не работает, но дискуссии пока продолжаются (и сторонники гомеопатии широко применяют демагогические приемы, так как фактов у них на руках нет). Нужно кормить детей грудью или смесью? А вот здесь всё гораздо сложнее, так как существуют аргументы и в пользу материнского молока (оно полезнее), и в пользу смесей (многие выбирают их, так как хотят быть свободнее в своём образе жизни). В ход идут аргументы о свободе, близости и о многих других понятиях, и, очевидно, что эта тема никогда не перейдет в область полностью доказательных. И здесь «хорошая пропаганда» всегда будет играть большую и важную роль (например, не внушая чувства вины тем, кто кормит смесью, показать, что 95–98 % женщин могут кормить ребенка своим молоком, что это удобно и не делает мать рабом младенца). Та же история и со здоровым образом жизни или отказом от курения: это личный выбор человека, и в рамках доказательной медицины вполне допустимо использовать риторические приёмы, чтобы помочь человеку сформировать этот личный выбор. Ведь всегда останутся люди, которые сознательно продолжают курить, просто потому что им это нравится.