е, где не было морали, где отсутствовало равнодушие и где торжествовала любовь. Здесь было легко, все дышало покоем, но не кладбищенским, заунывным, а ласковым покоем умиротворенности. Дима не был чужим. В душе моей все ликовало. Я никогда не ощущала себя настолько счастливой. И не знала, что на свете существует подобное. А ведь могла бы уйти из этой жизни, так и не узнав, что таит в себе окружающий мир, какие секреты в нем скрываются.
– Ты счастлива? – спросил Дима.
– Да, счастлива, – мой ответ прозвучал сухо, будто я нехотя сознавалась кому-то наверху в совершенном грехе.
Мне не было стыдно. И не было страшно. Я не ощущала себя преступницей. Свершилось то, что должно было свершиться. Любовь оказалась сильнее меня, сильнее долгов и обязательств, сильнее страсти. Любовь уложила меня на обе лопатки. Признаюсь, лежать на обеих лопатках вместе с Димой доставляло мне непереносимое удовольствие. Такое невыносимое, что у меня все заныло внутри и не было сил вытерпеть сладостную муку. Счастье может существовать только вперемежку с мукой. Теперь я это совершенно точно знаю. Никто не сможет обмануть меня. Я узнала настоящую цену земного греха.
– Ты действительно счастлива? – сказал он, приподнявшись на локте.
Дима рассматривал мое лицо, и мне не нужно было скрываться, я знала, мое лицо дышит счастьем и оно прекрасно.
– Счастлива, верь мне, – сказала я.
Смуглое родное тело горело неуемным желанием. Дима приблизил свое лицо к моему, обдал меня нестерпимым и жарким дыханием страсти. Можно было угореть от пылающего жара, умереть от небывшего вожделения, от терпкого аромата любви. Его тонкая кожа медленно врастала в мою, образовывая единые клетки, становясь родственной тканью, шелковистой и атласной. Мы закутались в нашу общую кожу, превратились в одно тело, обрели один скелет на двоих, мы были вместе и рядом, и мы проникли в себя, слились в одно целое навечно. Я старалась запомнить запах страсти, аромат желания, угар вожделения, хотела отложить в своем подсознании отголоски чувств и эмоций, я складывала все мелочи в одну копилку. Я хотела накопить любовь про запас. Впереди мерцало слишком много зим и весен, убогих и роскошных, сытых и голодных, но в них не было одного. Там не было моего возлюбленного.
– Ты любишь? – спросил он.
– Да, люблю, – сказала я.
Мое чистосердечное признание влило в него свежие силы. Он набросился на меня с новой страстью, будто где-то внутри него пылал невидимый костер, снабжая его новой неутолимой энергией. Мы плыли в безвоздушном пространстве, там ничего не было, ни людей, ни птиц, ни деревьев, ничего живого. Только мы одни, вдвоем, без прошлого и будущего. Даже без настоящего. И мы не вернулись оттуда, остались там жить. Нам было хорошо вдвоем. Мы навсегда останемся в эфире. И наши невесомые тела будут вечно плыть в туманной и зыбкой бесконечности.
– А что дальше? – спросил Дима.
– Не знаю. Поживем – увидим.
Мне нечего больше добавить. Все сказано. Мы не можем быть вместе. Мы не можем быть обычными любовниками. Нас разделяют чувства. Это наше последнее свидание. Наверное, кто-то вышибает клин клином, наверное. У меня не получилось. Ничего я не вышибла. Испытав бездну счастья, я больше не могла обретаться в действительности. Мое существование должно превратиться в тюремное заключение. В бессрочную каторгу. Приговор оказался суровым. А наказание – жестоким, оно явно превышало все допустимые пределы.
Мне не нужно было завидовать чужой молодости. И я уже не ревновала своего возлюбленного к любой юной девушке. Моя любовь осталась во мне, она подпитывала мои силы, вселяя в меня уверенность. Бессонница бесследно прошла. После любовного свидания она ушла из моей спальни, освободив смятую постель, и я теперь отлично высыпалась. В снах ко мне приходил Дима. Он приходил каждую ночь. Ни разу не пропустил ночное свидание. И мы плавали в бесконечности. Вдвоем. И никого больше не было. Только мы. Состояние невесомости стало моим повседневным ощущением. Я вновь летала по городу, одним рывком преодолевая огромные расстояния. Энергия била из меня ключом. Родниковая вода струилась из моего тела, обдавая прохожих свежестью и праздником. Лицо лучилось счастьем. Изнутри исходил лунный свет. Я не знала, сколько еще продлится мое счастливое состояние. И как надолго оно вселилось в меня. И не хотела думать о будущем. Боялась. А будущее угрожающе наступало мне на пятки. Однажды я вновь встретила Константина. Наверное, это был все-таки он, изможденный мужчина с голодными и одинокими глазами, вконец исхудавший и больной. Страждущий нищий стоял возле мусорного бака. Когда я проходила мимо, мужчина неожиданно резко повернулся, и мы столкнулись взглядами, будто налетели друг на друга в темном переулке. В глазах Константина застыл немой упрек. Обездоленный мужчина хотел наказать меня за мое счастье, за влюбленный вид, за сияющие глаза. Нищий хотел украсть кусочек моей любви. Я судорожно запахнулась в куртку, как в больничный халат. Мне не хотелось ни с кем делиться своей любовью. Я честно заработала долю своего счастья, самую маленькую его порцию. Но скорбный мужчина отнял мою любовь. Своим тяжелым взглядом он залез в мою душу и вытащил из нее кошелек с монетами, которые я туда упрятала. Проводив глазами украденный кошелек, я облилась грустью, будто сверху кто-то выплеснул на меня ушат ледяной воды. Он присвоил мое бесценное богатство, оставив меня нищей и пустой, по мановению нечистого взгляда я вновь превратилась в полую трубу, наполненную лишь воздухом. Во мне даже страха не было. Лишь одна пустота. Пустая душа тоскливо заныла. Она вдруг лишилась любви. И не стало больше света, исчезла жизнь. Константин вернулся из прошлого. Нищий безмолвно ушел, прислонив к мусорному баку утлую котомку с нечистотами. Я вздрогнула, предчувствуя унылое существование впереди. Оно приближалось. Шаги грозно гремели, издавая неприятный обертон. И я побежала, стремясь убежать от подступающего будущего.
В отделе витала ядовитая атмосфера завистливой конкуренции. Капризная природа баловалась, изнемогая от скуки, оттягиваясь на темных человеческих инстинктах. Люди с аппетитом пожирали друг друга. В воздухе слышалось громкое чавканье, сытое рыгание и душераздирающая икота.
– Вы что-то задержались сегодня, милая, – нежно пропел сухощавый изыскатель левого заработка.
Приходящий на полставки сотрудник крошил бутерброд на мелкие кусочки. Разрезал ножичком, тасовал по блюдечку, составлял живописные картинки в предвкушении неземного блаженства.
– А вы соскучились? – спросила я.
– Да, скучал немного, но больше всех соскучился наш начальник, – лукаво съязвил халтурщик и подмигнул левым глазом.
Все-то у него на левую сторону – бутерброд, прищуренный глаз, кособокое предплечье. И даже плоский юмор косит, заметно скособочился влево.
Я немедленно отправилась в приемную. Людочка не взглянула на меня, не подняла глаз и не шелохнулась. Наша дружба закончилась в самом начале, не успев развиться в приличные дамские отношения.
– Добрый день, Людочка, – сказала я, открывая дверь в кабинет начальника.
Людочка не ответила. Настырная девушка.
– Варвара Петровна, доброе утро, ах да, уже добрый день, – начальник легонько приподнялся на руководящем седалище и снова рухнул обратно, – поздненько вы на работу приходите, поздненько. У нас тут аврал, все сотрудники к семи утра на работу приходят, у нас очередное мероприятие, а вы что-то совсем нас забыли. Приходите на работу, когда захотите, уходите, когда вздумается.
– Вениамин Григорьевич, плохо чувствую себя, у меня с сердцем что-то, пульс частит, – я прижала руку к сердцу, оно вырывалось из груди, билось и билось, будто кто-то его подталкивал изнутри.
– Пора и честь знать, значит, давно пора ему на покой. Сердце отдыха просит. Вы ведь у нас дама обеспеченная? – сказал Вениамин Григорьевич.
– Н-не знаю, кажется, да, все в этом мире относительно, – неслышно, невнятно пробормотала я.
Начальник гнул сплошную линию непрерывного увольнения. Систематически он подводил черту под каким-нибудь сотрудником. Раньше меня обходили стороной общие знаменатели и числители, видимо, пришел и мой час.
– Варвара Петровна, ваш муж чрезвычайно занятой человек, ему же не хватает домашнего тепла и женской ласки. Может быть, отдохнете, посидите дома, займетесь собой?
Приоткрылась грозовая завеса мужского шовинизма. Увидев перед собой широкий и необозримый горизонт, необъятный в своей глобальности, я почувствовала направление северного ветра. Начальник и мой муж – давнишние приятели. Седьмая вода на киселе. Иногда они вместе ездят на охоту в Подпорожский район, в настоящую глухомань, иногда отдыхают в сауне, редко, но их пути пересекаются, преимущественно в мужской компании за бокалом пива. Мой муж никогда не опустится до обсуждения семейных перипетий, не станет обмусоливать в пивной компании супружеские отношения. Кто-то из друзей случайно заметил нюансы в его настроении, рассказал жене, жена – подруге, и понеслось. Сегодня уже весь Питер обсуждает наш предстоящий развод. Мы еще ничего не решили, я болтаюсь во времени между прошлым и будущим, изредка исчезая в эфемерном пространстве, муж отчаянно пытается спасти порушенный нечаянной любовью брак, а город погрузился в раздел совместно нажитого имущества. Кому что достанется…
– Варвара Петровна, как вы на это смотрите? Согласны с моим предложением? – спросил Вениамин Григорьевич, и я нервно вздрогнула.
Я забыла, где нахожусь.
– Вениамин Григорьевич, не очень, но согласна, если вы так решили – что же делать. Посижу дома, отдохну немного.
Дом не спасет меня от беды. Мне станет еще хуже, еще тоскливее, еще бездомнее. Я умру от тоски, как птица в клетке. И вдруг передо мной возникло лицо любимого, он нежно улыбнулся мне, приблизился ко мне, обдал жаром пылающего квартеронского тела. И от меня отступил страх. Я легко выдохнула раздражение. Мне совсем не страшно. Дом станет моей крепостью. Моим укреплением. Он вберет мою боль в свои стены. Дом отогреет обездоленную душу. Вольет в меня новые силы. И я вновь соберу разбросанные повсюду осколки любви, крепко зажму их в руках, прижму к груди, и больше никто не сможет отнять у меня мою последнюю любовь, ни принц, ни даже нищий. Я вышла из кабинета начальника, приветливо улыбнулась Людочке, но юная триумфаторша не взглянула на меня, кажется,