— Вот так, как Потемкин с Екатериной, не надо, — чуть заметно улыбнулся господин Мещеряков, — у меня жена есть. Во всем прочем мне рекомендовано доверяться вашим решениям безоглядно, ибо вы никогда не предлагаете дурного и редко ошибаетесь, а если такое все же случится, то немедленно все исправляете к еще более лучшему результату. И Её Императорское Величество я тоже прошу простить меня за первоначально высказанное недоверие. Когда Сергей Сергеевич подтвердил свое решение, я тут же аннулировал все свои сомнения.
— Вы прощены, Семен Ярославич, — произнесла правящая императрица Мария Первая, протягивая своему первому министру руку для поцелуя. — А теперь будьте добры, представьте нам свою супругу и дочерей, чтобы мы с Сергеем Сергеевичем знали, кого спасли от того, что во сто раз страшнее смерти.
— Э, Ваше Императорское Величество, — растерянно произнес господин Мещеряков, — мою супругу зовут Анна Петровна, в девичестве Звягина, а дочери — это Дарья и Наталья… Но, скажите, что же такое может быть страшнее смерти?
— Страшнее смерти тела может быть необратимое уничтожение человеческой души, — ответил я. — Иногда это происходит прижизненно, когда человек сам сознательно скармливает свою душу подселившемуся демону или сильному бесу. Ваш бывший царь Иван Седьмой как раз из таких — даже не продавших, а просто отдавших душу дьяволу. Но, поглотив одну душу, демон на этом не останавливается, потому что ему требуется регулярное питание. Настоящим смыслом таких вот людоедских оргий было единовременное пожирание душ убиваемых и истязаемых жертв, а также постепенное, и потому незаметное, высасывание душ постоянных подельников и случайных посетителей сатанинских вечеринок. Нарушая во время шабаша все запреты христианской религии, эти люди сами открывают себя перед демоном, позволяя ему пользоваться собой, как тому будет угодно. Со временем душа в человеке исчезает, и ее место занимает подселенный демоном бес, что и произошло с вон теми персонажами, что необратимо потеряли сознание, когда сам Господь устами отца Александра прочел святую молитву. Бесы в них были уничтожены Святым Духом, а больше внутри никого не оказалось…
И тут раздался такой звук, будто рухнул шкаф. Это упал в обморок один из двух митрополитов, что оставались на ногах после того, как Небесный Отец вытравил тут всю нечисть (то есть могли считаться небезнадежными). Хорошее, видно, у человека воображение, раз мой рассказ «без особых подробностей» сходу отправил его в нокаут.
— Митрополит Тверской Агапий — отчаянной храбрости человек, — прокомментировал это событие господин Мещеряков. — И в проповедях с амвона, и в глаза постоянно называл нашего бывшего самодержца Ивана Седьмого чертушкой, людоедом африканским и антихристом.
— Лилия, — сказал я, — будь добра, приведи, пожалуйста, святого отца в чувство. Надо поговорить.
Минут пять спустя митрополит Агапий, охая и ахая, поднялся с полу, опираясь с одной стороны на мою руку, а с другой стороны на руку Кобры. Можно было поднять его на ноги силой магии, но я посчитал это излишним. Сделать все естеством в данном случае представлялось правильнее.
— Благодарю вас, господа, — сказал митрополит Тверской, приводя в порядок свои одеяния. — Прошу прощения за доставленное беспокойство, но больно уж страшные вещи вы говорили. Подумать только — необратимое уничтожение души!
— Я знаю, о чем говорю, потому что в моей практике подобные случаи уже бывали, — ответил я, кивнув на валяющиеся в беспорядке бессознательные тела лиц, особо приближенных к бывшему императору. — Немного позже все эти люди придут в себя, но окажется, что теперь это не более чем новорожденные младенцы, ибо то, что изначально составляло их личность, было необратимо поглощено бесовскими сущностями. Если несколько лет кормить такое тело с ложечки и учить самым элементарным вещам, то оно снова обратится в человека, не имеющего, однако, ни следа от своей прежней личности. В некоторых местах в подобных сложностях не видят смысла, а потому решают вопрос с выпавшими в осадок через удар милосердия.
— Но это не по-христиански, — возразил митрополит Агапий. — Если они, как вы говорите, снова стали невинными младенцами, то и убивать, получается, их тоже не за что.
— В таком случае инициатива наказуема, — хмыкнул я. — Именно вам, ваше Высокопреосвященство, высказавшему такое отношение к этим людям, поручается устройство специального благотворительного учреждения, куда будут направляться тела, ранее безраздельно оседланные демонами или бесами. Я думаю, что для этого понадобится какое-нибудь уединенное поместье на лоне природы, ранее принадлежавшее одному из этих бывших людей, наполненное внимательным и терпеливым персоналом, готовым к длительному воспитательному труду. Самое главное при этом — не поминать опекаемым грехов былых обладателей их тел. Со своей стороны Ее Императорское Величество окажет вам в этой деятельности всю возможную поддержку. И имейте в виду, что пансионеров в этом вашем заведении может быть гораздо больше, чем вы видите сейчас вокруг себя. Весь этот мир изрядно замусорен нечистью, и процесс его очистки только начался. Таких случаев, причем совершенно неожиданных, может быть еще весьма немало.
— Все это хорошо, — сказал мой собеседник, — но скажите, каким образом вы собираетесь объяснить народу фактическую смену династии? На одной только вооруженной силе, пусть даже так превосходно вышколенной, как ваша, далеко не уедешь.
— Объяснение может быть только одно: все, что случилось, произошло исключительно по Воле Божьей и никак иначе, тем более что это святая истинная правда, — ответил я. — Если хотите, подойдите к отцу Александру и поговорите о наболевшем. И не смотрите, что он простой священник, а вы митрополит. Именно через него вы можете пообщаться со Всемогущим Господом еще прижизненно, не отдавая Ему свою душу. Случаи при таком общении бывали разные, но, как я понимаю, Творец Всего Сущего настроен вполне благоприятно и готов благословить вас на тяжкий труд восстановления на Руси патриаршества.
— А зачем вам патриаршество? — торопливо спросил у меня Агапий. — Вот не понимаю смысла столь радикальных перемен…
— Патриаршество нужно не мне, а вам, — ответил я. — Одна из главных функций церкви — это быть хранительницей морали, в первую очередь, в самых высших классах и среди членов правящей династии. Но это невозможно делать, находясь у них в подчинении, что мы и наблюдали на вашем горьком опыте. Все остальное вы узнаете из беседы с отцом Александром и его высочайшим Патроном. Идите, вас там уже ждут.
Из-под колпака тишины митрополит Тверской вышел приободрившимся и даже словно бы посвежевшим. Несколько последних лет он боролся с подступающей скверной на последнем рубеже, и потихоньку проигрывал, в том числе и свою собственную душу, поскольку по указу царя-мизерабля был обязан посещать эти богомерзкие вечеринки. И вдруг все одномоментно переменилось. Былые хозяева жизни обратились в ничто, а те, кто был гоним и унижен, сделались лучшими друзьями и соратниками победителей.
Но и это было еще далеко не все. Утром, когда по улицам Москвы живыми эсэмэсками побежали мальчишки-газетчики, выкрикивая невероятные новости, коллективное «я» столичного населения откликнулось на них благоприятно и даже восторженно. Семь лет эти люди только о том и мечтали, и вдруг сбылось. И отрубленная голова мизерабля, закованная в стасис и водруженная над воротами Боровицкой башни, поделалась местом настоящего паломничества. Убедившись, что мальчишки-газетчики кричат чистую правду, люди крестились и возносили благодарственные молитвы Богу за избавление их от Антихриста. И от столицы через телеграф эта волна покатилась дальше по губернским и уездным городам, городками, селам и весям. А я тут ни при чем, так как был только инструментом в Его руке. И не надо мне лишней славы, ведь дело оказалось проще простого, а повод для славы, причем заслуженной, еще представится.
9 мая 1953 года, Нанси, бывший дворец герцогов Лотарингских, штаб Западного направления
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский,император Четвертой Галактической Империи
Западная Германия и страны Бенилюкса были доедены до конца и без остатка уже к двадцатому апреля, и тогда же передовые советские отряды вышли на французскую границу, где и остановились до получения особого приказа. На размышление парижским властям было дано десять дней: либо безоговорочная, но в то же время почетная капитуляция с назначением тов. Мориса Тореза премьер-министром и и.о. президента, либо война на полное уничтожение французской государственности.
Пока в Париже думали, советская армия перегруппировывалась для дальнейшего наступления, а еще брала в плен американских и британских солдат и офицеров из числа тех, что попали в окружения и сумели в суматохе остаться в живых. Только судьба у них была разной. Если британцев (канадцев, австралийцев, новозеландцев и так далее) грузили в теплушки и отправляли на восток в ужасный сталинский ГУЛАГ, на строительство стратегически важных объектов, то американцев везли в Голландию и Бельгию, откуда они должны были отбыть к себе на родину, как договорились Сталин и Эйзенхауэр. На одной чаше весов лежали жизни и свобода примерно полумиллиона американских парней в Европе и двухсот тысяч в Корее, а на другой — тихое и бескровное оставление американцами своих позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В первую очередь речь шла о Японии, затем о Тайване, и в самую последнюю очередь о Филиппинах. На Хоккайдо, между прочим, уже вовсю хозяйничают советские оккупационные войска, наводя там свои порядки. Японцы от происходящего в шоке, но это уже их проблемы.
К первому мая пятьдесят третьего года перегруппировка с пополнением запасов и подтягиванием резервов завершилась. Приальпийский фронт (маршал Конев) протянулся на сто шестьдесят километров от швейцарской границы до Карлсруэ. Центральный фронт (генерал армии Чуйков) занимал двести двадцать километров от Карлсруэ до Люксембурга, а от Люксембурга до Ламанша располагалась полоса ответственности Северного фронта (маршал Рокоссовский). Общее превосходство в живой силе над французской армией четырехкратное, в артиллерии восьмикратное, в танках — в двенадцать раз, а в авиации — раз в двадцать. И самое главное — французские солдаты не хотят воевать, так как сыты этим занятием еще с прошлого раза. Но Париж не ответил на ультиматум ни «да» ни «нет», а потому точно в назначенный срок, как писал поэт, ломая жалкую бестолочь пограничных столбов*, советские танковые и механизированные дивизии двинулись вперед.