— Во-первых, — сказал я, — на территории Вардарской области следует провести плебисцит, и на его основании совершенно четко разделить ее на сербскую и болгарскую части. Комиссии по его проведению должны быть совместными, возможно, при участии сторонних наблюдателей, например, германских. Во-вторых, в ходе этой войны необходимо отобрать у греков Эгейскую Македонию вместе с городом-портом Солун и передать эту землю Болгарии. Во исполнение задуманного однажды ночью сербские войска с обозами и госпиталями должны перейти на болгарскую сторону, чтобы, погрузившись в поезда, направиться к себе в Сербию, а болгарской армии следует совершить встречный обходной маневр в оперативной пустоте, чтобы к утру следующего дня вступить в мирно спящий Солун. Только просьба — не колоть штыками и не рубить саблями мирно спящих греческих, французских и британских солдат, и тем более солунских обывателей греческой национальности…
— А они будут спать? — удивился генерал Савов.
— Да, — сказал я. — Есть у меня в арсеналах такие депрессионно-парализующее оружие, которое на полной мощности обеспечивает сутки покоя. Я применю его, чтобы уменьшить общее количество жертв, а не затем, чтобы вы вырезали тех, кто не может за себя постоять. Новой границей между Грецией и Болгарией должно стать русло реки Альякмон, она же Вистрица. За все надо платить, и за слишком большую хитрость тоже.
— А как же Добруджа, которая была обещана нам соглашением о Четверном Союзе? — спросил Борис Третий.
— Добруджа тоже останется в составе Болгарии, — ответил я. — У меня вообще есть сомнение, что имеет смысл восстанавливать румынское государство оседлых цыган. Это образование по случаю слепили из того, что попалось под руку, и так же, по случаю, стоило бы разобрать его на запчасти. Вопрос только в том, кому отдать этих несчастных для патронажа, ибо оккупационные войска не смогут оставаться там до бесконечности. В любом другом мире я отдал бы эту территорию под опеку России, но здесь Петрограду еще некоторое время будет не до румын.
— Господин Серегин, вы думаете, что Советы в России продержатся еще хотя бы год? — с сомнением спросил господин Малинов.
— Советы в России,господин Малинов, это навсегда, — ответил я. — Чуть позже, когда вы тут управитесь со своими делами, я познакомлю Бориса и Джорджи с товарищем Сталиным. Думаю, вы друг другу понравитесь, ибо он так же болезненно честен и горяч и так же в первую очередь ставит интересы своей страны, и уж потом все остальное.
— Да, действительно, — сказал сербский король Петр, — интересы страны важнее всего. Прежде, когда Македония была поделена между Сербией и Грецией, мы имели возможность импортно-экспортных операций через экстерриториальный причал в Солуне, и вот хотелось бы знать, как оно будет теперь, потому что это место было для нас окном во внешний мир.
— Сербии и Болгарии необходимо заключить соглашение о беспошлинном транзите товаров своего производства и того, что закуплено по импорту для внутреннего употребления, — сказал я. — Отношения должны быть взаимовыгодными. Болгария для Сербии является транзитным путем в Россию и путем доступа к торговым маршрутам на Средиземном море, а Сербия для Болгарии — это путь к сердцу Европы. Вот устаканится хорватско-мадьярская буча, и будет вам счастье встречной транзитной торговли.
— Мы согласны, — сказал Петр Караджоржевич, — если болгарская сторона не будет против этого предложения, то мы получим даже больше, чем имели прежде в союзе с Грецией.
— Болгарская сторона против не будет, — ответил Борис Третий. — Хотелось бы прямого доступа к границам Германии, но и так тоже будет неплохо.
Кайзер Вильгельм, вскинув голову, произнес:
— Нам тут посоветовали полностью устранить таможенные барьеры в подконтрольной нам части Европы, так что о своей внешней торговле можете не беспокоиться. И Хорватия, и Венгрия все сделают так, как им скажут из Берлина. Мы об этом позаботимся. Главное, чтобы предприятия имели возможность производить пользующийся спросом товар общего спроса или оборудование, а покупатели, где бы они ни находились, могли все это приобретать. Чем быстрее будет вертеться эта машина, тем лучше будет всем. Война закончена, господа, впереди общеевропейское процветание.
«Ага, бабам цветы, детям мороженое, — прокомментировала энергооболочка. — А самые правильные границы Сербии кто устанавливать будет? А то набегут сейчас разные и начнут кричать, что это они там власть».
— Вопрос границ Болгарии мы обговорили и решили, — сказал я. — Остались границы Сербии, ибо в своем прежнем виде, когда почти половина сербов проживает за ее пределами, эта страна нежизнеспособна и опасна для соседей. Вот… — Я положил на стол этнографическую карту Балкан, поднятую по данным орбитального психосканирования.
— Светло-зеленый цвет — это люди, идентифицирующие себя как болгары, — пояснил я, — зеленый цвет чуть потемнее — это западные болгары, сиречь македонцы. Сорок лет раздельного существования наложили на них свою печать: сейчас они еще чувствуют общность с болгарской нацией, но к середине семидесятых годов это явление сойдет на нет. Серо-зеленый цвет светлого оттенка — это сербы, темный оттенок того же цвета — черногорцы, концентрированная и акцентуированная версия сербов. Как видите, черногорцы на девяносто процентов живут в Черногории, а вот сербы разбросаны далеко за нынешними границами Сербии, стремятся с ней воссоединиться, но ничего не смогут сделать, ибо тут, на Балканах, вместо того, чтобы сдвигать границы, области заглатывались целиком вместе с чужеродным населением. А потом не раз из-за этого лилась кровь, в первую очередь сербская, но и остальных народов тоже. И то же самое касается хорватского народа, значительная часть которого проживает в Боснии и Герцеговине. Сейчас среди них сильно стремление к соединению с сербской нацией, но мне известно, что всего через несколько лет эта тенденция сменится на противоположную. Во время Второй Великой войны, когда созданная трудами короля Александра Югославия была уничтожена германо-болгарским вторжением и Хорватия получила независимость, все сербы там были объявлены государственными рабами. О том, что там творилось во время последнего распада югославского государства, я сейчас в деталях рассказывать не буду. Большие дяди в Европе сказали «можно», и хорватские власти принялись унижать и уничтожать нетитульное сербское население под бурные аплодисменты своих внешних покровителей. Доберусь до тех уровней — ноги вырву всем причастным или просто стоявшим рядом, ну а в данном случае, когда не дошло еще до таких эксцессов, следует сделать так, чтобы все сербы жили в Сербии, а хорваты в Хорватии. Только так, и не иначе.
Очевидно, по ходу произнесения этой речи из меня опять полез наружу младший архангел: присутствующие, явно напуганные таким явлением, постарались отстраниться от меня подальше. И даже у кайзера Вильгельма вылезли на лоб его белесые буркалы. Только принц Джорджи казался внешне невозмутимым, хотя и слегка побледнел. Воистину храбрец из храбрецов.
— Спокойно! — сказал я. — Ни к кому из здесь присутствующих мой гнев не относится. И даже нынешнее поколение хорватской нации не может быть подвергнуто наказанию за то, что оно пока не совершало. Есть в Аграме, конечно, отдельные безумные интеллигенты-отморозки, ничуть не лучше своих сербских оппонентов, но это пока лишь единичные явления в нынешней хорватской действительности. Вот когда в Основном Потоке сербское запредельное самомнение столкнулось в одном государстве с таким же хорватским самомнением и подавило его ногами жандармов и судейских чиновников, тогда и пришло время хорватского сепаратизма и кровавого национализма. И мы должны сделать все возможное, чтобы это не повторилось в вашем мире.
— Э, господин Серегин, а почему вы так уничижительно отозвались об интеллигентах? — с недовольным видом спросил господин Малинов.
— Не путайте интеллигента и интеллектуала, — сказал я. — Если первый строит теории, оторванные от действительности, то второй работает исключительно с фактическим материалом, и его выводы точны, как законы Ньютона. То, что создал или построил интеллектуал, будет служить века, а попытка воплощения интеллигентских теорий может стоить миллионов жизней, и в конце все равно выйдет пшик. Ведь вы же, господин Малинов, по основному образованию юрист?
— Да, юрист, — ответил тот. — И какое это имеет значение?
— Юрист знает, что закон суров, но это закон, а также то, что при расследовании преступления всегда следует искать того, кому оно выгодно, — сказал я. — Юрист знает, что плетью обуха не перешибешь и что невозможно наменять на пятак десять рублей. Никаким отрывом от жизненных реалий у человека с юридическим образованием и не пахнет. А вот за профессора музыки, журналиста и прочих людей свободных профессий я бы не поручился. Эти способны настроить таких воздушных замков, что после их падения будет мучительно больно всю жизнь, даже если она вечная.
— Да, господин Серегин, — торжественно произнес болгарский премьер, — я принимаю вашу трактовку различия интеллигентов и интеллектуалов.
— Интеллигентов среди присутствующих нет, — сказал я, — есть интеллектуалы и практики, а посему нам сейчас нужен план практических действий. В Боснии и Герцеговине еще какое-то время, как преемник малыша Карла, хозяином будет германский кайзер. Ну как, Вильгельм Фридрихович, вы со своим большим практическим опытом возьметесь организовать дележку этого пирога по указанным границам так, чтобы потом было никому не обидно — ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам? Германский орднунг, когда он идет не во зло, это просто великое дело. Ваши чиновники непременно справятся там, где другие просто поднимут руки.
— Да, — сказал кайзер, — есть такое дело. Но сербские земли есть не только в Боснии и Герцеговине, но и в составе Хорватии и Венгрии. А там я могу только советовать, а не командовать.
— Вот и посоветуйте им не выделываться, а бегом выполнить мои скромные требования, — сказал я, — в противном случае я объявлю руководству Венгрии и Хорватии священную вендетту, поубивав нахрен всех высокоумных заносчивых придурков, чтобы правящие круги этих стран пришлось формировать заново. На этом сегодня, пожалуй, все. Операцию рокировки на Солунском фронте я назначаю на ночь с седьмого на восьмое сентября, к этому моменту должны быть готовы и сербская и болгарская армии. Сейчас мы уходим. Всего вам наилучшего, господа болгары, увидимся через двое с половиной суток.