Средствами служили:
а) войсковая разведка (захват пленных, добывание разного вида документов, предметов снаряжения, обмундирования и т. п.); б) тайная разведка посредством лазутчиков-китайцев и в) сведения из печати, преимущественно иностранной»[811].
«Отчет о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» делит ближнюю разведку на два вида: открытую войсковую и тайную посредством лазутчиков. При оценке этих двух главных видов разведки были сделаны следующие выводы:
«1) Только правильное и разумное сочетание обоих этих видов разведки может дать положительные результаты.
2) И войска, и лазутчики в состоянии только в том случае добывать ценные сведения, если они умело направлены и снабжены надлежащими инструкциями.
Сведения, доставляемые как войсками, так и лазутчиками, не получившими надлежащих инструкций, сводятся к простому, бессвязному перечню численности войск (без указания частей) и названий деревень, урочищ и т. п.
Такие сведения лишены всякого значения. Наоборот, и войска, и лазутчики в умелых руках, снабженные надлежащими инструкциями, точно определенными задачами, могут давать сведения первостепенной важности.
Самые ценные сведения, устанавливающие или подтверждающие присутствие какой-либо части войск противника в известном месте, давались, бесспорно, войсковой разведкой посредством документальных данных»[812]. К последним были отнесены: пленные, предметы снаряжения и обмундирования с номерами, клеймами, грудными личными значками и т. д., записные солдатские книжки, дневники с кратким изложением действий войсковой части, карты (найденные в сумках убитых офицеров) с нанесением войск, конверты от писем с обозначением точного адреса воинского чина (армия, дивизия, полк, рота), бандероли от газет, казенная переписка (например, захват полковой канцелярии 2-го резервного пехотного полка у д. Хекоутай) и т. п. Большинство пленных при опросе давали охотно и довольно полные и достоверные сведения.
Опыт показал, что мягкостью и сердечностью к пленным, в особенности играя на их самолюбии, можно было добиться большего, чем строгостью и запугиванием[813].
Опыт ведения боевых действий в ходе Русско-японской войны позволяет прийти к следующему выводу: только надлежащим образом подготовленные, ознакомленные с организацией японских войск и направленные с определенной задачей, лазутчики были в состоянии давать полные, достоверные и полезные сведения о неприятеле, добывая документальные данные в виде конвертов от писем, ярлыков, блях и т п. или указывая номер части (полка, дивизии, армии).
«Насколько сведения от китайцев-лазутчиков бывали, при соблюдении вышеназванных требований, полные и полезные, — отмечалось в «Отчете о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем», — можно судить по прилагаемой в копии схеме… расположения войск противника перед фронтом 1-й Маньчжурской армии, составленной капитаном Афанасьевым исключительно на основании донесений от лазутчиков и по чертежам, составленным самостоятельно агентами-китайцами»[814]. В цитируемом документе для обозначения одного и того же понятия ‘лазутчик’ используются два термина — китайцы-лазутчики и агенты-китайцы.
Рассуждая о «печальном опыте Русско-японской войны», Генерального штаба генерал-майор Е. И. Мартынов писал: «Что касается разведывательной службы, то при существующих условиях кавалерии чрезвычайно трудно проникнуть в глубь расположения противника. Японская армия обыкновенно прикрывала себя целой сетью небольших сторожевых отрядов, состоящих из пехоты и кавалерии, к которым в некоторых случаях были приданы орудия. Эти отряды занимали господствующие вершины, узлы дорог и важнейшие деревни. Таким образом, японская армия была прикрыта как бы завесой, прорвать которую, при современной дальности и действительности ружейного огня, нашей кавалерии не удавалось, вследствие чего группировка и передвижения японских войск (позади этой завесы) оставались для нас тайной. При подобной обстановке важнейшие сведения доставлялись не кавалерией, а шпионами. Японцы почти не имели кавалерии, а между тем, благодаря искусной организации шпионской службы, были всегда прекрасно осведомлены о нашем положении»[815].
Под непосредственным руководством штабс-капитана Блонского велась ближняя разведка с помощью Хабаровского 1-й гильдии купца Тифонтая[816]. «Этот последний, благодаря своим широким торговым связям по всей Маньчжурии, имел возможность доставлять сведения из района расположения японских войск, в котором некоторые из его агентов поселялись под видом мелких торговцев, арбщиков и т. п. Тифонтай поставлял также надежных агентов-китайцев. Тифонтаю давались, как и другим органам разведки, инструкции (письменная и устная) разведывательным отделением штаба Главнокомандующего»[817].
Новая стратегическая обстановка после Мукденского сражения заставила обратить серьезное внимание на организацию разведки флангов в связи со стремлением японцев совершать более или менее глубокие обходы флангов, подтвержденным опытом войны.
Как отмечалось в «Отчете о деятельности разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» (с 4 марта по 31 августа 1905 г.)», «особенное значение имел наш правый фланг, т. е. Монголия. Во-первых, получались многочисленные сведения о движении крупных отрядов противника (до 20 тыс. с артиллерией) через Монголию на Бодунэ-Цицикарь с целью развития действий на наши пути сообщения. Во-вторых, не было точно известно, как проходит граница между Монголией и Маньчжурией, т. е. линия, разделяющая театр военных действий от нейтрального Китая»[818].
Еще до Мукденских боев, в середине февраля 1905 г., для проверки сведений о движении значительного японского отряда через Монголию на Цицикарь было предложено нашему консулу в г. Урге г-ну Люба послать надежных русских разведчиков в разные стороны Монголии для сбора сведений о противнике. Организованный консулом разведочный отряд под начальством г-на Долбежева 2-го выступил из Урги 18 февраля с. г. Проведенная разведка выяснила, что «слухи об обходном движении японцев через Восточную Монголию неверны и не подтвердились».
Для более глубокой разведки в Монголии был послан в конце апреля штабс-капитан П. А. Россов и переводчик с монгольского языка при штабе Главнокомандующего студент С-Петербургского университета Владимир Шангин «под видом датского корреспондента и состоящего при нем переводчика». Проведенная разведка Россовым и Шангиным установила, «что в Монголии» крупных японских отрядов нет», имеются только шайки хунхузов, состоящих на службе у японцев и действующих под руководством японских офицеров»[819].
Разведка была направлена на достижение негодной цели — обнаружение несуществующих японских частей в Монголии.
Наблюдение за нашим левым флангом, преимущественно за районом Ажехэ — Гирин — Гуангай — Дьяпигоу — Тунфасы — Хуньчунь — Нингута, было поручено штабу тыла. «Вторым органом, ведающим за разведку на этом фланге» являлся военный комиссар Гиринской провинции Генерального штаба полковник М. А. Соковнин[820].
Не устоявшаяся терминология позволяла лазутчиков из числа китайцев называть китайцы-разведчики и шпионы-наблюдатели. «Доношу Вашему превосходительству, что за отсутствием заблаговременно подготовленных китайцев-разведчиков, несмотря на предлагаемые вознаграждения нанять таковых до сих пор, т. е. с 9 по 31 сего июля не удалось, — доносил 31 июля 1904 г. рапортом на имя командовавшего Маньчжурской армией генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина прикомандированный к полевому штабу армии подполковник Ф. П. Панов. — Китайцы или совершенно отказываются служить даже на самых выгодных предложенных условиях или же, согласившись, уходят при первых выстрелах или при первом даваемом поручении… Вероятнее же всего, что жители-китайцы боятся, что японцы имеют много приверженцев среди китайцев, которые и выдадут всех близких или сочувствующих русским; японцы же по одному подозрению, лишат их имущества, семьи и даже жизни. Таким образом, установить сеть шпионов-наблюдателей, имея таковых в оставленных нами или могущих быть оставленными селениях, не удалось отчасти вследствие отсутствия преданных и заблаговременно подготовленных жителей-китайцев, отчасти вследствие боязни, а может быть, нежелания нам служить в ущерб японцам»[821]. Резолюция Командующего армией на рапорте Панова была лаконичной: «Не успешно. Прошу доложить. Куропаткин. 7-го августа».
Требовать результатов по вербовке «китайцев-разведчиков» за столь короткий период (9–31 июля) представляется, если не невозможным, то чрезмерным.
Опыт войны показал, что отсутствие подготовки тыла в разведывательном отношении — развертывание агентурной сети на случай возможного отступления своих войск (что неоднократно имело место в ходе Русско-японской войны), отрицательно сказался на осведомленности командования о планах противника. Было замечено, что соприкосновение с противником прерывалось каждый раз после боев на более или менее продолжительное время до установления расположения противника посредством направления новых агентов, которых приходилось срочно вербовать. В этой связи с учетом возможного отступления было предложено подыскивать в ближнем тылу агентов-резидентов: «По причине возможности дальнейшего нашего отхода к Куанченцзы было признано необходимым тотчас же после Мукденских боев озаботиться подготовкой ближнего тыла, примерно до параллели Куанченцзы. Купцу Тифонтаю было предложено штабом Главнокомандующего устройство агентов-резидентов в нашем ближнем тылу и при самих японских войсках, при каждой дивизии и резервной бригаде. Эти агенты должны были следить и немедленно доносить о всяком передвижении японской дивизии и