Студенты: Но ведь есть еще варианты «Черного квадрата».
Волкова: Есть. Еще четыре и их делал сам Малевич, но ни в одной из этих копий он не смог повторить квадрат 13-го года.
Студенты: А, где он находится?
Волкова: В запасниках Третьяковки. Но его никогда не покажут, потому что от времени он стал очень хрупким. Я его видела. Его берегут так же, как Рублева и Джоконду. Есть такие картины, которые держатся в специальных запасниках, при специальных температурах. Но об этом позже. На сегодня все. (Аплодисменты).
Лекция № 7. Гильдейские портреты — караваджисты — Иванов — Рембрандт
Волкова: Сил никаких, настроения никакого, кокетство на нуле, драйва нет, лекции читать неохота. Удовлетворения от отражения в таинственном стекле ни малейшего, поэтому я понимаю, какой сниженный градус состояния аудитории, так как это находит живой отклик в моем недомогании. Так. В прошлый раз мы остановились на гильдейском портрете.
В амстердамском музее, под этот вид портрета отдан целый большой зал. Гильдейский портрет писали две категории художников. Если кто-то отсутствовал в прошлый раз, то специально для них я повторю: гильдейский портрет представляет из себя коллективный портрет единомышленников. Вот есть такие современные фотографии, они особенно были приняты в СССР, когда одновременно снимали большое количество людей, принимавших участие на профсоюзном собрании, партийном съезде или еще каком-то мероприятии. Они не обязательно все стояли. Кто-то сидел или даже лежал на полу. Это было целое направление портрета коллектива на память.
Всегда в социо-коммунальном сознании была и существует потребность к запечатлению некоего единства. Тоже самое представляют собой и школьные фото на память всем классом. Впервые потребность человека или человеческой памяти в запечатлении себя вне семьи, в социо-коммунальном равенстве, появилась в начале 16 века, которая позже переросла в традицию встречаться спустя 10, 20 или более лет. И часто можно было увидеть группу далеко не молодых людей, собиравшихся под собственным гильдейским портретом и вспоминающих о былых днях.
Я читала необыкновенно интересный документ, в котором было описание такого гильдейского собрания. Хочу сказать, что голландских писателей читать не возможно, ну не одарил их Господь умением писать книги. Он дал им идею собраний, куда идея писательства не входила так же, как не входило понимание экстраординарности Рембрандта. У них крайне важно было собираться каким-либо цехом и вспоминать. Со временем эти воспоминания обрастали легендами и спустя несколько десятилетий никто уже не мог понять, о чем говорят собравшиеся. И вот читала я недавно такую редкую и скучную до бесконечности книгу Ван де Римена, как собирались эти гильдийцы и вспоминали лихую молодость. Сначала о чем-то вспоминал один из них, а спустя лет десять об этом же самом вспоминал другой. Но эти воспоминания обрастали какими-то фактами, что понять не мог никто. У них оптика воспоминания менялась за это время.
Это гильдейское портретирование носило разный характер. Рембрандт тоже занимался такими портретами. Вспомните его «Ночной дозор».
Но у него есть и другие гильдейские портреты. Например, гильдии врачей. Ему заказали портреты две гильдии: анатомия доктора Тульпа и анатомия доктора Деймана.
Урок анатомии доктора Деймана
Анатомия доктора Тульпа
Это были знаменитые хирурги, со своей хирургической школой и эти картины носили не только патриотическое возвышенное направление, но и рекламное. Клиника доктора Y вырежет больные органы. У Рембрандта в обоих случаях она очень противная. Как в фильме у Сокурова Фауст возится в кишках трупа, так и на одной из картин Рембрандта врач поднимает на зажиме кишки, с них кровь течет, а тот полон восторга. В 17 веке в европейском гуманитарном сознании наступает некий новый этап. Именно в 17 веке, а не в 16 и ни в 14.
С одной стороны новый этап высокого класса, а с другой трагический и пагубный настолько, что только сейчас мы начали отходить от этого процесса разделения по видам и жанрам. В Голландии это разделение происходило на уровне изобразительного искусства. Поскольку Голландия протестантская страна, она выдвинула идею «не религиозного заказа искусства» — такую идею светского искусства и, во-вторых, искусства специально поделенного на виды и жанры, связанного очень глубоко с их социальным пафосом. Это и чистота их домов, мебели, одежды; это и музицирование, и натюрморты, и пейзажи. Все! Во-первых, у них на картинках никогда не бывает ночи. Ну, может один или два пейзажа найдем, но это значит совсем плохой был художник или человек, который повесил у себя в доме такое безобразие. У них не бывает ливней, а так освежающий природу дождик. Если изображают заболевшего ребенка, то его болезнь не болезнь, а так легкое недомогание. Если рана, то небольшая. В Голландии дети не умирают от болезней, они просто приболевали. Температура только 37.0 — это максимум, 37.1, когда идет дождь. У нас нет болезней, ливней, мы веселы, мы бодры, мы ходим в гости, играем на музыкальных инструментах, у нас все супер! Сколько зубов нам полагается? 32? А у нас 36 и все белоснежные. И в этот момент происходит деление на виды и жанры. Мне нужен вот такой натюрморт, чтобы с селедочкой и пивом за 3 гульдена. Я прихожу и мне на эту сумму нарисовали такое, как и на 100. А если за 100, то не лучше и не хуже.
Мы говорим, что он художник 20 века, передовой, но работает в классической манере. А что это такое? Что за классическая манера? А это натюрморт, портрет и пейзаж. Все! У голландцев же все верх ногами. Вон, русские сезаннисты, давшие России живопись, все работали в классической манере. Откуда это? От этих. Именно в 17 веке великий теоретик, а вы запомните, что в Голландии все практики, а теоретики и мыслители живут во Франции. Так вот, величайший теоретик, носитель европейского сознания Буало, провозвестник нового классицизма, занимался этим вопросом академичнее. У него в эту классификацию попала и литература, и театр. Он говорил: «Это трагедия, а это комедия, а это театр буффало». Для нас большое значение будет иметь век просвещения. В университетах уже читают предмет, который называется философия. Ушла великая тайна, ушла алхимия, исчезли таинственные розенкрейцеры, исчезла теология. Наступил скучный век — век познаний. Но не в 18 веке, как это принято считать. В 18 веке была создана энциклопедия, а век познаний начинается в 17 веке и в Голландии, и во Франции. Только встает вопрос, а с какой стати век познания наступает во Франции? А с такой, что в это время там живет единственный гениальнейший политик и лучшая голова Франции герцог Орман Ришелье. И несмотря на ту жестокую, религиозную войну, что шла в борьбе за власть, они не думали сколько останется французов. Они же пригласили швейцарских наемников. Это такая прелесть! Швейцарцам французов не было жалко. Они же сами без рода и без племени. Это были бандиты. Вонючие, грязные, злобные. С ними потом не знали, что делать. Двери гугенотов давно были помечены. Это все, что нужно было этим ребятам. Одичавшая банда. А крест видят все! Современная Франция родилась из варфоломеевской ночи. До нее национальной идеи не было. Ни государственной, ни культурной. И, когда наступил ноль — из этого пепелища и хаоса, благодаря гению Ришелье, родилась национальна идея Франции — классицизм. Все французские города начали строить, как театр классицизма. А что значит классицизм? Он означает упорядоченность. А идея Голландии? А она родилась из пепла клааса. Это все родилось в одно и то же время, из одного материала, пока нация не дошла до того, что ее практически не стало. И появился Феникс, возрождающийся из пепла.
Дюма, он был кто? Поздним романтиком. Ему нужны были мушкетеры. А кто эти мушкетеры были на самом деле? Это же не армия. Им делать было нечего. У этих мушкетеров даже имен не было. У них были собачьи клички. Куда не придут все ломают, крушат, дерутся. Ребята гуляют. А Ришелье создает регулярную армию, как наш Петр I создавал против стрельцов. Он создает государство, как упорядочность.
А вы знаете, что такое карусель? И почему французы ее так любят? Карусель придумал Ришелье, потому что это идея централизации. Стержень, в центре солнце, а все остальные вокруг него крутятся. Так вот, две страны и в подкладке у обеих пепел памяти. Наполеоновские оборванцы стали графьями и князьями, дворцов нахапали, интерьеров. И им все было мало. Посмотрите на того же Марата. Это же катастрофа! Две стороны 17 века артикулировали новую идею культуры, которую французы назвали «классицизм». И Ришелье ввел понятие «должествование». Умри, но ты должен! Все шло в эту топку. А мы все равно любим Дюма и его мушкетеров. Но, если бы не эти оборванцы с собачьими кличками, история Франции пошла бы по другому сценарию. Дюма многое взял из жизни. А в реальности? У этих кровь бурлит, силы девать некуда, в отличие от регулярной армии. Конечно, они подвески привезли этот развратной тетке — им все было пофигу. А представляете, что было бы, если бы они их не доставили? Что бы сделал Ришелье с этой теткой? Он бы ее заменил на другую. Тогда бы не было Людовика XIV. На этом примере ясно видно, как от микроскопических частиц зависит большая история. В данном случае, благодаря этим оборванцам, Франция осталась Францией.
Один мой друг, которого я очень люблю и называю «мой друг» — 6-ой герцог Ларош Фуко, который оставил после себя прекрасные мемуары и переписку, много писал о тех днях во Франции. Он все прекрасно описал в своих мемуарах, которые я всем рекомендую. Они считаются замечательными, так же, как и наставления собственному сыну. Он был такой интересный, что я с ним беседую, и он мне более внятен, чем мои соседи по лестничной клетке.
Но вернемся к нашей теме. Два различных государства создают в 17 веке очень серьезный новый прецедент сознания, новое мышление и новое отношение к искусству. Красивые, безупречные, здорово сделанные вещи. Хочешь это? Плати 3 гульдена, хочешь то — плати 100. Композиция обязательно подчинена рекламе. Никогда ни один предмет не закроет другой, потому что каждый предмет продается.