Русский художник Александр Иванов написал вещи, равных которым в русском искусстве нет, если только работы Врубеля. У него есть замечательная вещь. Стоит Дева Мария, нежнейшая, в недоумении разводит руками, а рядом стоит Архангел Гавриил, материализовавшийся в свет. И он направляет на нее этот свет, сгустком которого он явился.
Он проникает в нее и от нее начинает исходить сияние. В этой картине показывается непорочное зачатие. Проникновение внутрь, чего-то животворящего.
Но Иванов русский художник, воспитанный на наших традициях, а Рембрандт протестант и сын мельника. Но и у одного, и у второго написан один и тот же эффект. Когда существует некая энергия невероятной мощи, которая объективно существуя входит и творит. Называйте это божественным светом, как хотите. Как это можно написать? А как Рембрандт рисует все, что его окружает. Я не могу вам передать, как написана скатерть. Тяжелое шитье, туфли все в драгоценных камнях, дорогое ложе, браслет изумительной красоты, коралловые банты зажигаются каплями, драгоценности в косе. И все это ничто по сравнению с этим таинственным мистическим главным актом творящемся на ваших глазах. А ты, попробуй, напиши! И тут я помяну своего покойного доктора за открытие Рембрандта, когда тот делал копии с его картин. Он делал копию дрезденской «Саския на коленях» и показал мне палитру.
Саския на коленях
Он восстановил палитру Рембрандта! Он тогда сказал: «Паола, он краски на палитре не смешивал никогда». У моего врача была огромная палитра, куда были вставлены такие сосуды-чашечки и в них находились очень густые живописные смолы. И он брал эти смолы и писал все эти украшения, а потом покрывал их, пока те не успевали засохнуть. И только поэтому они горят и смотрятся как живые. Он создал эту технику и больше я ее ни у кого не видела.
Вот Хлебникову надо было что-то сказать, и он изобрел язык. Пушкин изобрел, и художник также изобретает язык, на котором хочет говорит. И весь мир так делает. Дело это сложное, но самое главное это язык.
Избранники несчастные люди, они могут быть не готовы к этому, а приходится. Я должна сказать такую вещь, вернее предположение, связанное с тем, что он, будучи сыном мельника, собирал потрясающие коллекции. Почему он писал всех этих людей? Почему ушел жить в еврейское гетто, где и умер? Он номер выкинул под конец жизни еще тот. Когда умер Титус, ему стало просто наплевать на жизнь. Он любил сына и женщину — служанку и воспитательницу своего мальчика. Считается, что у него была еще дочь, которая воспитывалась в деревне. Но сын умер, умерла и возлюбленная. И тогда он продал все, что у него было. Как раз в то время, когда он продавал свой дворец и была составлена та самая опись. Люди не понимали, зачем он это делает, а ему было все равно, что о нем думают. Он был идеально свободным человеком. А быть свободным иногда получается, а иногда и нет.
А вот что он был за личностью? Что за странное искусство, цепь событий его жизни. То, что я вам расскажу не является канонической версией. Он был похож на голландского художника? Нет. А в чем он виноват? Что он мог сделать со своей волей? А ему ничего больше не надо было, только хлеб и вода. Почему он писал так много автопортретов? У искусствоведов только одно объяснение — денег не было, нечем было рассчитываться с натурщиками. Нет, ему было чем расплатиться. Очень часто на этих портретах мы его вовсе не узнаем. А какой в Амстердаме висит его портрет! В бело-золотом тюрбане.
Автопортрет
Глаза оторвать невозможно. Я скажу вам еще одну вещь. Вы знаете, что у Канта была одна физиологическая особенность? Темечко у него было не заросшим. Всю его жизнь. А темечко создает контакт с наносферой. Меня недавно напугали, сказав, что у детей сейчас быстро зарастает темечко. Когда вы читаете книги, всюду идет один и тот же текст: он был великим мастером светотени, чего бы не делал: писал ли картины или офорты.
Так вот. Никаким мастером светотени он не был. Когда смотришь его вещи, то создается совсем другое впечатление. Недаром он изобрел эту странную технику. Вы смотрите на него, а он темный. У него все вещи темные. Они, как правило, погружены в темноту и, вдруг, начинается в каком-то месте проступать свет. И этот свет заливает ту или иную часть поверхности картины. Никогда нельзя назвать его мастером светотени. Это свет, проступающий через тень и заполняющий собой все. Это совершенно противоположная идея. Никак у Караваджо. Это свет, проступающий сквозь, что-то темное. Уж на что голландцы поиздевались над «Ночным дозором» при реставрации, но у них не получилось убрать то, что он сделал. Он был человеком уникальным с кармическим проясненным сознанием. Это один раз бывает, не больше. Он помнит себя идущим сквозь тьму веков. Он жил где-то там — на Востоке, просто жизнь в Голландии стало его осознанным решением.
И, именно поэтому, он так любил восточные одеяния, украшения и книги. Для него жизнь в еврейском гетто была ближе, чем у себя во дворце. Гетто стало единственным местом, имеющим связь с его настоящей родиной, которую он помнил своим сознанием. Я по-другому объяснить не могу, хоть режьте. И никто не может. В его вещах отсутствует точное время в костюмах. У него в костюмах, которые он пишет, смешаны времена и все на это обращали внимание неоднократно. И ты не знаешь, какое время он писал.
Это личность с расширенным сознанием, одаренный идеальным искусством. Он родился в 17 веке, живописцем, в том месте, где не было музыки, архитектуры, поэзии. И он взорвал все, что его окружало. И это уникально. У Шагала папаша селедкой торговал, а тот произвел выброс в мировое пространство. И Рембрандт встряхнул мировое пространство, создав свой язык. Творец вдохнул в него эту способность и родилась целая Вселенная, которой было суждено создавать другие миры. Время проходит сквозь него, и нам все равно какой век стоит на дворе. Мы ничего не знаем. И мы многое не помним. (Аплодисменты).
Лекция № 8. Голландская живопись, как витринное искусство — Питер де Хох — Рембрандт
Волкова: Так. Хорошо. Я хочу вернуться назад и повторить еще раз то, о чем мы на протяжении нескольких занятий говорили относительно голландской живописи. Я очень подробно рассказывала вам об удивительной новации голландского искусства 17 века и хочу возвратиться к тому высокому и важному понятию идеи, как первичность наносферы. Не идеологии, а идеи. Я снова хочу сказать вам о том, что сознание определяет бытие. Курица или яйцо. Что означает «Эврика»? Что значит «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Это первичное. Это озарение, зародыш, капсула, наполненная содержанием. Чтобы у гения была идея, ему не обязательно иметь маму с папой. Вот откуда у Хлебникова идеи? От него самого.
Позвольте, я предложу вам свой бред, как версию, которая для меня достаточно убедительна, потому что голландская культура имеет прецедент великих предшественников нидерландской любви и обожания предметного мира, когда важна любая жемчужина или вышивка. Это были великие мастера, но между ними огромная разница. И что делали их последователи с 17-го века? Вся тайна заключалось в том, что их искусство было мистико-символическим. Если висит изумительно сделанная люстра с одной свечой, то это свадебный ритуал. А обувь! Целый символический язык. И он наполнял жизнь человека не случайностью, а глубочайшим смыслом, сообщал великую бережность и осторожность по отношению к окружающей жизни. У них все это было религиозно-мистико осознанно. Они все выросли из интересного момента — из поздней готики.
Когда я училась, то можно сказать знала о многих художниках, но вот о Сомове — ничего. Такого художника просто не существовало. Почему? А потому что юноши уже пели другие песни, а женщины носили другие платья, и задача искусства состояла в том, чтобы показать, чем живет страна сегодня. А что там было 20 лет назад?.. Меняется все. И с голландцами так же. Они уже не были католическими художниками, они примкнули к протестантизму. Изменилась роль искусства. Когда моя дочь, а ей тогда было лет шесть, прочитала Тома Сойера, она сказала: «Мне очень не нравится Том Сойер» и все про него рассказала, какой он хитрый, ушлый и жадный, а Фин ей очень понравился и, глядя на меня с отцом, добавила: «Я выйду за него замуж, а если не получится, то за индейца Джо», чем очень нас расстроила (смех). Уже тогда понимая своей маленькой головкой, что будет сопротивление родителей по поводу индейца, она упрямо пробурчала: «Все равно выйду, что бы мне не говорили». Вот у голландцев было искусство для взрослых Сойеров. Это было искусство, воспевающее обычные житейские ценности. Они были потрясающими мастерами. Натюрморт с ежевичным пирогом. Около него можно простаивать часами.
Они показывали на своих картинах мир, переполненный всем, что принадлежит непосредственно тебе, а не кому-то далеко от того места. И этот пирог должен принадлежать тебе. И часы, чей звук можно послушать, тоже принадлежит тебе. Они пишут эти вещи. Но это не только мир потребления, это блистательные композиции. При этом ни один предмет не должен закрывать другой. Все должно быть, как на витрине. Один предмет продает другой. Витринное искусство. Вот я куплю себе такой красивый и богатый натюрморт, правда, я еще так не живу, но через девять лет я буду так жить! Это очень высокие эстетические нормы жизни. Такой жизненный аппетит. И я говорила вам в прошлый раз, чтобы вы запомнили — в этом есть патетика спокойной обывательской жизни, даже, когда портреты носят натюрмортный характер. Забудьте войну, революцию, голод, весь этот кошмар, этот пепел, давайте жить нормально, чтобы улицы, полы и одежда были чистыми. И жизнь они описывают многогранно, именно так, как хотели бы жить сами: девушки вышивают или читают, продают молоко, мамочки купают детей. Все очень жизненное.
У них нет дождя в картинах. Был у них там один художник, просто негодяй какой-то — писал плохую погоду и кладбища. А в остальном красота такая, что нет сил, хотя тоска берет. Эта культура была ремесленная, требующая больших навыков, ясности и четкости.