Просто портреты. Складывается особая идея. Вот театр новая мода. Потому что народ не столько грамотен, чтобы много читать, он будет много читать позже, а театр место общественное и театр обращен ко всем. Только во Франции в эпоху расцвета классицизма театр имел такое же значение, как в античной Греции. Это абсолютно так! И, конечно, на вершине театра стоит Мольер. Он создатель всего современного театра. Не Шекспир создал театр — он создал литературу. Он был историком, создал образ мира, а театр как таковой создал Мольер. Я очень люблю всякие истории о Мольере, как о личности. И должна сказать, что все эти рассказки у меня однажды вылетели из головы, когда в Комеди Франсез мне выпало счастье войти в уборную Мольера, где сохранилось все. Там есть его умывальник. Они сохранили все. Вы понимаете? Вот создали музей Лермонтова, входишь в него и не поймешь, где он спал, где ел, а где умывался. Ни одной кровати нет. Неловкая деталь. Он нигде не спал! Сидел и стоял! (смех)
Я считаю, что театр определяет архитектуру. Не архитектура театр, а наоборот. Уникальная вещь. В архитектуре есть сцена. Я не говорю об идеальном театрально-сценически выстроенном пространстве, об идеальном театре. Кто-нибудь был в Версале? Вы обязаны хоть один раз увидеть, что это такое. Это очень большой театр. Вся архитектура театральна. Меня поражает театральность Парижа. Он строился, перестраивался, но он сохранил свою верность классической традиции соблюдения театральности в архитектуре, как всего города, так и отдельных элементов. Вы всегда находитесь в театре. Куда бы вы не повернулись или не посмотрели — вы находитесь на сцене.
Уже к концу 16 века сложилась фантастически уникальная традиция — традиция французов проводить время в кафе. Читают, совещаются, проводят время, пьют вино и кофе. Принцип французских кафе уникальный и единственный, что больше всего выражает идею классицизма. Человек всегда или зритель, или актер. Знаете, почему? Французские кафе открыты и все сидят перед стеклом и смотрят на театр жизни. В этом особенность кафе. Вы всегда сидите так, чтобы быть наблюдателем жизни. И это свойство только французского кафе. Они следуют этому принципу до сих пор. На сем мы с вами расстаемся. (Аплодисменты).
Лекция № 10. Вермеер — Давид — Наполеон
Студенты: А вот в «Девушке с жемчужной сережкой», по картине Вермеера, показаны какие-то непростые отношения между ними.
Волкова: Я сейчас отвечу вам на этот важный вопрос. У меня в свое время была замечательная идея, которую может быть я еще осуществлю, а, может быть, в силу обстоятельств, и не осуществлю. Я хотела набрать специально группу для «Жизни замечательных людей». О том, что такое ЖЗЛ. Несколько дней тому назад я смотрела фильм по Эль Греко. Меня хватило только на первые пятнадцать минут, затем я выключили ТВ, потому что степень моего возмущенного недоумения просто зашкалило. Во-первых, люди, сделавшие этот фильм, сообщили, что Эль Греко с острова Крит, хотя он с Кипра. Он кипрский грек, из семьи византийских богомазов, что очень важно, так как это отразилось в его творчестве. Только византийские кипрские богомазы сохранили великую традицию, которая передалась Эль Греко, как художнику. Они умели делать глаза, то есть определенным образом ставили блики на глазах. И, если даже говорить о том, что он был с Крита, то на Крите нет такой школы. Потом они сообщили, что он был учеником Тициана и показали всю мастерскую Тициана. На самом деле он был учеником Тинторетто и ни к какому Тициану отношения не имел и иметь не мог, потому что на самом деле та инфернальность, та граница яви, растворение через свет, световое воплощение — все это было унаследовано и понято от Тинторетто. После этого я выключаю телевизор. Кто делает эти сценарии? Должны же быть специалисты. Но, если они врут в первые 10 минут, перевирая две очень важные вещи и ставя их с ног на голову, то что же будет дальше?
Спутать две разные школы, плюс Кипр с Критом — нет слов. Это относится и к «Девушке с сережкой». Ни образ, ни личность Вермеера, ни его семейная жизнь, ни жизнь города Дельфы не имеет ничего общего с тем, что показано в фильме. Это фильм-фантазия. Просто фэнтези. Я могла бы разобрать этот фильм по кусочкам и предъявить претензию к авторам. Все фильмы о Рембрандте, без исключения — вранье! От первого до последнего слова. Как писал Булгаков: «Самое замечательное в этом вранье то, что это вранье с первого до последнего слова». Меня всегда удивляет, кому это нужно. Голландцы терпеть не могут Рембрандта. Они его не любили, не любят и любить не будут. Он не уютен им, он против для их душевного и эстетического уюта. Ну, что поделаешь. А куда от него денешься? А Достоевский уютный? И он неуютный. Дальше о взаимоотношениях с Вермеером.
Студенты: А служанка была или ее не было?
Волкова: Да кто ее знает! Законы того времени были такими, что он мог взять кого угодно для своей модели. Во-первых, у него была совсем другая семья и все семейные отношения были другими.
Что можно сказать об этом художнике. Он может нравиться своим современникам? Нет, не может. И потом, слово «нравиться» совсем не для него. А этот нравиться всегда и всем. А вот вам Вермеер. Два совершенно разных мира и между этими мирами случайно нет контакта. Эти два мира не контактируют между собой. Когда время проходит, то оно расставляет акценты всегда правильно и говорит: между этими мирами контакта не будет. Но мы утверждаем, что как живописец Вермеер великолепен. Он не человек изображающий мир. Он не Питер де Кох. У него было абсолютно фантастическое чувство материала живописи. Одаренность невероятная. То, как он понимал и чувствовал, что такое живопись, как предмет. Он делал живопись. Для него вообще все очень статично. Свет из окна — вот где сила. И это световое пространство удивительно. Такой прозрачный хрустальный свет. Если эти два человека одновременно живут, то как миры, это страшно себе представить. Он живет здесь и сейчас, а Рембрандт живет не здесь и не сейчас, а вне и за пределами времен — я говорила вам об этом. У него было расширенное сознание не его вина, что у него с головой было не все в порядке. Человек он был неуютный, неуживчивый, несветский, не тратился на здравствуйте. Он чувствовал себя очень свободным в этом мире, очень независимым, не связанный ни с кем и ни с чем никак, и хороших отношений у него не было не только с Вермеером, но и с кем-то еще. Даже с его учениками. У него были хорошие отношения с двумя или тремя людьми. С одним из них — собственным сыном Титусом, который был ему собеседником. У них были замечательные отношения. С Хендриком Кистофиусом. Ему надо было, чтобы его понимали. В его мир входили, а он не мог входить в чей-то чужой мир. Поэтому фильма о Рембрандте никто сделать не может. И напрасный труд браться за это. Поэтому вопрос взаимоотношений не может быть вопросом бытовым, это из другой оперы. Вермеер был человеком цеха, а Рембрандт нет. Он может быть и был приписан к какому-нибудь цеху, но не более того. У него с одной стороны была жизнь вельможи, а с другой бомжа. И ему плевать было на все! Даже, если его в церковь не пускали… Он был голландцем, которого туда не пускали. Их просто тошнило, когда он входил. А Вермеер был чуть ли не старостой. Только Вермеер жил в Дельфах, был богатым и жил по правилам. И был замкнутым. И самое главное, нельзя сталкивать с тем, что несопоставимо. Очень интересная тема. У Рембрандта была такая черта, которой не была у его современников — он был очень одинок и писал одиночество человека с самого себя. У этого человека контакт с нами шел через инструменты и пространство. Вообще, только начиная с Ван Гога, то есть с конца 19 века, очень изменилось отношение художника к человеку. Все начали писать то, что никогда не писали, кроме Рембрандта. Они начали писать одиночество. Тема фантастического одиночества. Разорванные связи. Картина «Абсент» — это картина-манифест.
Казалось бы вещь очень камерная, очень частная, как все у малых голландцев. Вы видите контакт с пространством дома, который очень многоречиво описан. Контакт с миром вне дома, через свет, через предметы. Человек в мире не одинок. Она музицирует, придут дети, няньки, служанки. Можно вообразить все, что угодно. Пикассо — это величайший пророк времен и народов — второго такого мыслителя нет. У него пространство для человека исчезает. Только угол, в который он втиснут.
Абсент
Она в коконе, внутри себя, такое отторжение от мира. Это кукольный театр, имеющий мнимый мир. Все его герои имеют эту черту присущую 20 веку. Чувство космического одиночества. Малевич и Пикассо — величайшие пророки. И их пророчество не свершилось, оно только свершается. Мир еще не осознал всей глубины их ясновидения. О Малевиче даже говорить еще нечего. Мы только на подступах. Пикассо связывает себя с прошлым, он просто набит им, и оно имеет для него большое значение. Нет такого художника, у которого бы не было связи, но этот связан со всем мировым творчеством.
Я видела такую выставку Пикассо, от которой до сих пор не могу оправиться. Начиналась она с его ауканья с античностью. Он делал копии античных слепков, когда ему было 8 лет и заканчивалась она этим же. Когда вы смотрите Пикассо-мальчика или подростка у вас в голове только одно: такого быть не может. Более прекрасного вы не видали. Дар божий. Это мужчина с агнцем в руках. Это образ, который идет через эпохи. И начинается с ранней античности и музеем на Акрополе. Там стоит такая скульптура молодого человека с таким нежным, отроческим телом, вытаращенными архаическими глазками и агнец, которого он держит за ножки. Это жертвоприношение. У них на шеях колокольчики. Жертву слышно по колокольчику. Жертву обязательно видно — она идет, как жертва. Потом это стало гениальным христианским образом пастыря, несущего на руках паству. Добрый пастырь — первое изображение Христа. Он изображен с ягненком, потому что он пастырь, который пестует свою паству, при этом он сам жертва. Одновременно: и пастырь, и жертва. Это можно бесконечно продолжать. И вот Пикассо упирается в то, что делает несколько вариантов этой работы. Для него — это одинокое несение ответственности. Когда вы это видите в подлиннике — это что-то нереальное. После войны Пикассо все бросил, оставил семью и уехал в разрушенный маленький городок Валарис, где 10 лет, как простой рабочий, поднимал Валарис один, своими руками. Он жил в простом доме, кушал в забегаловке. Я специально туда ездила. Жан Море также там работал, по следам Пикассо. Он один восстановил керамику и создал там основу для своей керамической промышленности. Открыл магазины. И, когда в Каннах показывали «Летят журавли», он специально ездил туда посмотреть этот фильм.