Еще он поставил на площади скульптуру Пастера с агнцем. Это был его долг или его подвиг в средневековом понятии. И он был в этом одинок. Он взял на себя эту работу и сделал все сам. Он выступил с одной из самых сильных программ — одинокого подвига, творения жизни и одиночества во всех его проявлениях. Он обнажен — он без времени и несет эту ответственность. В центре площади стоит небольшая бронзовая скульптура, от которой нельзя оторвать взгляд. И небольшая копия находится в доме Пикассо в Париже.
Эта тема одинокого мира в себе была присуща именно Рембрандту. Какие у него могли быть контакты? У нас тема совсем другая и я хочу вернуться к той точке, с которой мы закончили нашу прогулку. Перескакивая через время назад, я напоминаю вам последний наш разговор — проблемы классицизма.
Классицизм, в отличие от того, что я говорила сейчас, дело коллективное. Потому что в основе идеи классицизма лежит сверхгениальная футурологическая мысль Ришелье о создании мира, как умопосягаемого порядка. Это и есть модель Вселенной. Она имеет центр, размечатель и человека, который является частью этого мира. Есть часть организованной Вселенной, которая просматривается и имеет ясность и организованную композицию. Пространство организовано в отличии от самоформирующегося пространства. Это очень важно. Я сейчас скажу глупость, но глупость намеренную. Все мировое искусство, сколько мы его помним, сколько оно будет существовать — это искусство трезвенников и пьяниц, или таких сдвинутых людей. И они меняют друг друга попеременно.
То бывает классицизм, то романтизм. Романтизм — это искусство несдержанных особей. А классицизм — это искусство трезвенников. Все искусство такое. Тут тебе и наркомания, и порнография, и все, что душе угодно. Мода какая-то странная, тетки непонятные. Классицизм это? Да. Так было всегда и так будет всегда. Это какой-то закон. То культура трезва, то пьяна, то соображает, то нет, то ей кажется, что она соображает, то она даже и не хочет этого делать. Вот у нас есть замечательный художник, которого я очень люблю, и которого мало кто любит. Это Андрей Платонов. Есть несколько писателей, которых я читаю постоянно, с юности. Есть писатели, которые все объясняют, а есть те, кто считают, что все объяснить невозможно и ты находишься внутри какого-то необъяснимого самообразования, и тебе хочется понять, где ты находишься. Платонов — один из самых главных трезвенников мира, идеальный передовик, герой классицизма.
Я вам сейчас скажу одну вещь. Мы с вами прочно квартируемся во Франции, потому что, начиная со второй половины 18 века и до первой половины 20 века, Франция является абсолютным авангардом изобразительного искусства. Она создает эталон. Начало этой эталонности было положено в 17 веке гениальным человеком Кольденом вместе с Ришелье. Он сказал, что Франция будет богатой и законодательной. Она должна производить то, чего не производит никто, а именно предметы роскоши и экспортировать их. Это была финансовая идея и Франция стала экспортировать предметы роскоши. Начиная с 18 века, несмотря на Наполеона и Революцию, она создала то, без чего нормальный мир не возможен. Франция создала тех, кто работает, тех, кто дает работу и тех, без которых невозможно ни то, ни другое. Она создала огромную армию труда и французскую аристократию. Без аристократии культуры быть не может. Не нуворишей распальцованных, которые учат детей японскому и китайскому языку, а именно аристократию. Она заказчик всего. А лошади нужны аристократам? А для чего? А для выездов на прогулку. А одеваться нужно? А кружева? А духи? А картины? А предметы роскоши? Нужно? Нужно. А кто будет делать? Еще все это надо обслужить. И, когда в обществе пропадает аристократия, то пропадает и культура (смех). Для демократии нужна культура. А спецовка — это катастрофа. И какая вы даже не представляете. Только не те, кто в думе сидят, а труженики. Они не бездельники — они учатся, они знают языки. Умеют играть, танцевать, обучают своих детей манерам. Они только трудятся иначе. И должно быть еще одно состояние общества — это богема. Без аристократов и богемы нет культуры. Богема, а не то, что мы имеем в виду. Не те, кто колется или нюхает, а настоящая богема. А что такое богема? А богема — это свободные люди: художники, писатели, поэты, артисты. И как только французы уравновесили эти три части, все пошло, поехало и задымилось. У нас тоже появилась аристократия и богема, но ненадолго, и мы тогда сильно рванули вперед. Только должно быть четко и ясно сказано, кто такая богема, аристократы и обыватели. Это все одинаково почетно. Подумайте на эту тему.
С токи зрения общественного сознания демократия прекрасна, но для искусства она катастрофична, должны быть законодатели. Это не пьяницы и не наркоманы, но это определенная каста. Вот Франция 18, 19 и начала 20 века образцовый пример абсолютного культурного процветания. О диктатуре я не говорю. Это крышка, которая одевается, закручивается и там все сгнивает. И аристократия, и богема между собой всегда находит язык. 19 век это все описал. Вот мастерская Луи Давида. Он был первым художником, который сказал: «Я делаю искусство революционного классицизма». Не просто, а революционного. А мы говорим, что у нас социалистический реализм. Должна сказать, что это одно и то же. Потому что понять нельзя ничего. Рассыпается формулировка на раз-два. Почему классицизм революционный — не ясно. Он сыпется.
Давид разделял все идеи революции будучи очень известным художником. О его мастерской написано много книг. Там собиралась вся богема и ученики. У самого Давида была экзема, он писал памфлеты. Когда был убит Марат, он его оплакивал, потом много орал и, что вы думаете? — он решил создать его портрет. Но, как?! Он обратился к революционному конвенту, чтобы тот издал приказ о том, что товарищу Давиду поручается увековечить память гражданина Марата. И только после того, как этот приказ был написан, он повесил его на стенку мастерской и показывал его всем приходящим. Это подлинная история. Ну, а потом он взялся за кисть. Почему? Он был человеком долга. Он хотел, чтобы все знали, как ему доверяют товарищи, поручив написать портрет такого человека, как Марат, и он выполняет волю революционных товарищей. Тут главное: «Я долженствую!». И, действительно, будучи величайшим художником, он создал удивительно прекрасную картину. Он написал ее очень торжественно, лаконично, вертикально и горизонтально. Картина четко разбита на части, где внутренне композиция подчинена очень жесткому ритму равновесию.
Смерть Марата
Лицо Марата похоже и не похоже. Оно превращено в посмертную гипсовую маску — это почти скульптурный памятник. Живопись Давида очень плотная. Его складки материальны. От бытовых реалистических подробностей, которые становятся героико-монументальными, идет сильное преображение. Путь Давида удивительный. Он был невероятно последовательный революционер. Когда оттяпывали башку Марии-Антуанетте, наш гуманист сидел на балконе просто в первых рядах и рисовал. Поэтому ее единственное изображение на эшафоте есть только у него. По этому поводу есть роман Анатоля Франца «Боги жаждут». Очень советую его прочитать. Никто не писал о революции, о самих революционерах лучше, лаконичнее и острее, нежели Анатоль Франц. Этот роман может быть основой для прекрасного сценария.
Казнь Марии Антуанетты
Начиная с 19 века, когда на сцену французской истории выступает плеяда пассионарных деятелей, поэтов, художников и заканчивая рубежом середины 19 века, Франция создает фантастическое цветение, где ведущей темой является не изобразительное искусство, а литература и поэзия, как в России, Германии и Англии. Потому что уже ни один художник не был в состоянии описать языком искусства те проблемы, которые мог описать большой роман или поэзия. Поэтому рассматривать культуру вне литературы и поэзии очень сложно. Если культура начинается с изображения, то это Давид, проживший очень интересную жизнь последовательного революционера. Вы знаете, что последовательные русские революционеры становились фанатичными сталинистами? Абсолютно точно. Они въезжали из революции в фигуру, которая как им казалось продолжает дело революции и не замечали, что все намного противоположнее. Когда Давид пережил невероятный кризис со своей школой, он влюбился в Бонапарта. С ушами, копытами, с рогами, хвостом. Он и вся его школа потопли в этой любви. А школа у него была грандиознейшая! И он, из художника-революционера, стал певцом и фанатом-бонапартистом. Сам Давид сделал лучший портрет Бонапарта при Сен-Бернаре, где тот сидит на лошади в развивающемся знамени.
Наполеон Бонапарт
Он въезжает в арт-стиль, который является вариантом классицизма 19 века, но с определенным акцентом. Это архитектурно-государственный, героико-государственный стиль, связанный не с живописью, как революционный классицизм, а создающий новые пространственные декорации для возвышения власти. И этот стиль называется ампир. Стиль империи. И в СССР был очень интересный сталинский ампир. Начинается идеализированная живопись. Но Франции повезло. Давид был талантище. Там архитектурные ансамбли, мебель, внутреннее пространство, чашечки, перстни — все было гениально. Коронация — это конечно лестно, но мы большевики этого не допустим.
Одна из его лучших работ в стиле ампир портрет куртизанки Империи мадам Рекамье. Специально была создана мебель, в которой та сидит. Кстати, Наполеон сам занимался дизайном мебели.
Портрет мадам Рекамье
Сам Давид с удовольствием занимался модой для женщин. Он ввел в моду шляпки с такими лентами и колосьями из васильков, платья в стиле ампир, напоминающие греческие. Вот сидит Рекамье босоногая, с прической, на специально сделанной кушетке — настоящий рисунок с греческой вазы. Гетера Империи. Описано божественно. Советую всем: не пропустите зал Давида — там все его этапы.
Давид был очень тщеславным. Пример: он никак не мог закончить академию с золотой медалью. Ему давали серебряную, но он сказал: «Серебряную мне не надо. Я буду учиться до тех пор пока вы мне не дадите золотую». А поскольку он был сыном очень обеспеченного родителя, то они, конечно, поощряли его стремление. И, наконец, он ее получил. А что полагалось стипендиату, который получал золотую медаль? Поездка в Италию. Вы что думаете он на свои деньги не мог туда поехать? Сколько угодно! Но ему надо было поехать туда, будучи стипендиатом от Академии. И он едет туда с золотой медалью. А куда он едет? Конечно, он устремляется к главной точке, к центру притяжения — Иоахиму Винкельману.