Есть некий комментарий. Также, когда я училась, читала книги, мне объясняли, что такое эти исторические циклы, что такое циклы в истории искусства и почему получается так, что в какой-то момент образуется такая немыслимая концентрация гениальности, потом выдох и все. Как мы сейчас живем в эпоху полного выхода, что почти вакуум. Я помню, что сказал мне Олег Янковский: «Ты тоже будешь говорить, что я хороший актер? А я очень посредственный актер. Я просто элегантна в любом платье и еще у меня рыжие наглые глаза. А актером я считаюсь потому, что другие большие актеры умерли. И вот это место принадлежит мне и еще нескольким. Только поэтому. Потому что, кто-то должен быть назначен».
Европа в эпоху гуманизма, а это 14–16 века имела три таких мощных школы. Главная была итальянская, потому что Италия — это универсальная перестройка сознания. Именно там происходило сооружение модели нового представления о мире. Это прежде всего новое понятие архитектуры и архитектурного ансамбля. Строительство всегда дает понятие представления времени о модели мира. Дали бы мне сейчас рассказать, как мы мыслим о себе через архитектурные ансамбли. Как сказал пушкинский Пимен: «Я правду рассказал, что хуже всякой лжи».
Я тут на выходных была в такой мощной компании, отстаивала Архангельское от разрушений. И раздавала интервью. Говорила, говорила, а под конец добавила, что, собственно говоря, происходит с Архангельским. У меня к Лопахину нет претензий — Лопахины были всегда, во все времена. У меня претензии к государству. И то, что оно делает по отношению к этому месту — диагноз и последняя стадия метастазов. Но они про метастазы вырезали.
На самом деле это и есть диагностика того, как Италия развела архитектурную ассамблею. А что сделал Петр с самого начала? Он дал нам новую модель. Но дело не в том, что он приглашал голландских художников и шкиперов. Он хлопнул, и раз! — новая модель. Я следила, как профессионал за развитием его действий. С 1709 года, в 1725 он помер, а модель уже стояла. Она не просто стояла, она уже очень громко заявила об абсолютно футурологическом новом авангардном сознании, как новой модели мира и России. Каким образом? Петр в 18 веке сделал при помощи Леблона и Трезини то, что начали делать только в начале 20 века — типовую архитектуру. Они до нее додумались, потому что она была срочно необходима. Чтобы предъявить модель упорядочного государства. Вот что было сделано. И не в Нидерландах.
В Германии новой архитектуры не было. Всюду строили итальянцы и мир пошел за ними. И хотя оргАн был изобретен в Нидерландах, вся музыка шла из Италии. Поэзия. Тут ничего не поделаешь, как и с архитектурой. И только потому, что Италия в своем концентрированном напряжении духовной гениальности, духовного преобразования в это время потянула весь мир за собой. И поэтому те процессы, что происходили в Северной Европе и на той территории, которую мы сейчас называем Германией, там этих моментов не было. Но это не значит, что эти процессы не были мощны.
Немцы не художники, также как и англичане. Что у немцев? У них с 17 века появляется музыка, но у итальянцев она появилась раньше. Еще они философы и поэты. И, когда на Патриарших прудах у известного господина все допытываясь, кто он по национальности, спросили: «А вы не немец ли?», тот ответил: «Пожалуй, что да». В 1450 году в Германии произошло величайшее событие, которое сыграло большую роль в европейском духовном опыте. Я называю цифру условно, хотя несколько сдвинуто. Что произошло? Я должна остановится на этой роковой для Европы даты. Некто Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок.
Я видела в городе Сантарканджело ди Романья такое большое-большое колесо. Его еще сделал Леонардо, лично. И это колесо работает, до сих пор. Это такой утюг — он разглаживает лен. И, если это колесо сломается, то его вряд ли смогут починить. Но это все ерунда по сравнению с печатным станком. Ведь из-за того, что его изобрели было созвано собрание всех главных цеховиков мастеров-каменщиков, что стояли во главе готического строительства. И они сделали заявление, что с этой минуты строительство соборов закончилось и цеха каменщиков распускаются. А почему? А потому, что готический собор с его концепцией мироздания и с комментариями к этой концепции, представлявшая собой символико-пластическое или скульптурно-символическое насыщение этого собора есть великая тайна. И эта эпоха тайны готического свода, насыщение его знаками и символами вселенской модели мира, отношения между человеком и богом закончилась. Теперь каждый может писать, что хочет. Станок заработал. Что первым немцы начали печатать на этом станке? Игральные карты! Дьявол бросил карты миру. А во что они играли до этого? В кости. Это же благородная игра.
Дюрер. У него было одно качество. Он всегда выигрывал в кости. У него мечта была хоть когда-нибудь проиграть. Как ему было плохо. А как его называли соотечественники? Как относились? Они о нем думали, что он реально Фаустос. А доктор Фаустос немецкая идея. Вазарий, что писал только об итальянских художниках, сделал ради него исключение. Это одна из величайших вершин человеческой личности. А, если вы посмотрите его работы, то у него там сплошная шпана. Все его герои играют в карты. И у Караваджо тоже. А кости остались игрой аристократов. А самая интересная история о картах хорошо описана Казановой в своих мемуарах. Карты и карнавал это все связано между собой. Приход шулеров, крапленых карт. Но в Германии, благодаря печатному станку, развивается та тема в искусстве, что не было в Италии. И немцы оказались впереди планеты всей. Это создание печатной, офортной графики и особенно гравюр. Очень редко иллюстрации, в основном рисунки. Настоящая графика — это Германия. Плакаты, листовки — появился новый язык массового общения. Изобретение станка, возможность печатания и создание нового языка множительности — да такого второго в мире не было. С этим не может сравниться ни компьютер, ни фотоаппарат.
Но 1450 год отмечен еще одним обстоятельством, но более подробно я о нем расскажу, когда буду говорить об адамитах. Это год посланий к Папе, потому что, с точки зрения адамитской философии, его называют началом апокалипсиса, так как один из признаков Конца Света является одурачивание народов при помощи печатного станка. А самое главное — развитие массового галлюцинаторного сознания. Они так это и называли. Печатание станка было приравнено к наркотику. С этого момента в искусстве начинается новая тема — тема апокалипсиса. И у Микеланджело, и у Дюрера, и у Леонардо. Почему мы ничего не знаем об этом? Потому что мы тотально невежественные люди и не знаем тех процессов, что проходили внутри культуры. Где то, что движет колесо? А это печатный станок. Так что с Германией много что связано. Появление нового онтологически-рокового, художественно-рокового и трагического мировоззрения, движения к финалу. Апокалипсис, как идея обретает конкретные черты. И не только немецкая культура, но и нидерландская, и итальянская. Эта идея постепенно проникает в поры, как саранча. Кроме того, что немцы публика очень особая, но господь спас человечество, дав Германии объединится только в 19 веке.
Хочу начать с художника, который был современником Дюрера, если из него делать кафедральную фигуру. Этот художник странный и единственный в своем роде, ни на кого не похожий. Это Лукаса Кранаха. В той мере, в которой я бы хотела остановиться на нем я не могу, но и не остановиться на нем просто невозможно. Он был художником при саксонском дворе. Жил в Саксонии и был художником герцега Саксонского.
Это был его любимый государь. Вот здесь парный портрет герцега с супругой. Красавиц просто. Очаровательный персонаж. Симпатичный, правда? (смех).
И мадам не уступает нисколько. Какая красотка! Прелесть. Хорошенькая. Почему не слышу одобрение красоты? А какая у нее собачка? А как торчит хвост другой? Надо сказать, что эти люди были не просто его герцогами. Жизнь при дворе у него была бесподобной. Чего бы он не захотел, ему все давалось. Хочу сделать небольшую вставку. Эти два портрета я видела неоднократно в дрезденской галерее. Там висят гениальные портреты, которые были сделаны специально для сокровищницы герцега. Представьте, что во дворце было отдельное помещение. Эту сокровищницу открыл сам Генрих. У них с женой Катариной была такая идея, что все драгоценности, что делали для них, им не принадлежат и должны хранится в сокровищнице. Нужно одеть кольцо, пойди и одень. Пара была очень подходящая. Поэма настоящая.
Вообще в сокровищницу без противогаза войти невозможно. Плохо делается сразу. А внутри от той красоты плохо — психика не выдерживает. Зависает. Я, когда ее увидала, то мысленно так парочку сережек на себя нацепила (смех). Но дело не в этом. А в том, что, во время войны, когда спасли эту сокровищницу в бункерах, то в ней и нашли эти портреты. Галерея портретов тут же поступила в музей, а сокровищница в министерство финансов. Что там только с ними не делали! И изумруды из оправ вынимали — говорить не хочу! Шариковы допущенные к руководству страны. Им только за кошками охотиться! Война — это история страшная.
Как написаны эти картины. Эта живопись неповторимая по важной причине. У них ведь нет в природе школы античности. У них в природе немецкая готика или позднее Средневековье. Для них античность образцом не является. Где ошибка в отношении оценки немецкого искусства? Она в том, что исследователи настойчиво пишут, что немцы в своих традициях придерживаются античности. Неправда! Это была эпоха гуманизма. Они знали античных философов, но они не были им близки по духу, они их не любили и ими не восхищались. Они не были у них в крови. У них был другой состав художественной крови. Античность в эпоху Возрождения была повсюду, но им она была чужда и не нужна. Мы еще вернемся к этим портретам.
Как вам нравится немецкая тетенька? Меня умиляют эти лапы. Вы видите, что это авторская копия? Она лежит и подстилка под ней и пейзаж за ней. Такая смесь Тициана с Джорджоне. Они написали, и мы напишем, они обнаженно, и мы тоже. И это так бесподобно. Здесь изумительно все. Если тетеньку убрать с картины, то таких пейзажей в те времена не писали. Итальянцы писали идиллические пейзажи с натуры. Как говорит Лора Гуэрро «Ты в