роном Дельфы, а Дельфы — это центр пифийских игр. У Пифагора была написана работа «Пять качеств в Аполлоне». Он вообще был помешан на явлении Аполлона и просто умолял жреца туда пустить. А в святилище не пускают, но Пифагор был неумолим и обладал такой огромной магической аурой, что смог договориться. И когда он, трепеща, вошел в это святилище, то увидал каменный или мраморный столб. Он это все описал в своей работе. Когда он стал всматриваться в этот столб, то увидал, что на нем начертаны контуры рук и что-то вроде головы с огромными глазами, инкрустированными зеленым камнем. А потом он увидал, что из этого камня торчат стопы и осознал, что Аполлон был спрятан в этом таинственном блоке. Он был не совсем видим — таинственно там скрыт. И скрыт, и выходил наружу. Пифагор испытал трепет и ужас к одухотворенному и мощному началу одухотворенности уже существующего с этими таинственно мерцающими глазами, но не явленному, а только являющемуся. Аполлон не явился — он только подал знак о себе из этого камня. Он еще в двойном состоянии, он уже там, но его еще нет. И поэтому первая архаическая скульптура содержит в себе такую скованность, как-будто тот, на кого мы пришли посмотреть, только что освободился из этого камня.
Здесь очень много интересных вещей. История античного искусства рассматривает архаический период, как этап в развитии по пути к классике. Я, Паола Дмитриевна Волкова, не согласна с таким определением. Нет! Никакой такой прямой диалектики нет. Вот игры состоялись, и эта идея осталась навсегда. Причем, прежде всего, обнаженного мужского тела. И все равно, когда оно было сделано — в 6-ом, в 7-ом или другом веке. Обнаженное мужское тело — это всегда есть главный предмет изображения. Но, если в 5-ом веке это все-таки ярко выраженный тип эфебов и победителей, то позже, это таинственно-прекрасная вещь, которая в одних списках называется «курос», то есть воин, тип юноши-атлета, а в других — «Аполлон» — такое, как бы, интегрированное изображение. Это была такая задача. Ну, а в третьих — «победитель в беге».
Таким было художественное недифференцированное мышление — неразложенное, а интегрированное, как то, что описывал Пифагор: вся архаика напряжена, вытянутые ноги, от этих ног идет напряжение во всем теле, главная опорность на плечевом поясе. Все подтянуто, легкая нижняя часть, анатомически сильно разработана коленная чашечка. Его подвижность, его способность к действию, к движению, шарнирность ног и мощь плечевого пояса. Загадочность улыбок. То же самое можно наблюдать и на женских изображениях. Есть очень интересная картина художника Леона Бакста, я ее видела в Ленинграде, в запаснике русского музея.
Называется «Древний ужас» или «Гибель Атлантиды» — огромное полотно, где на переднем плане изображена женщина — она стоит, как и эти молодые люди, с такой же загадочной улыбкой.
Гибель Атлантиды — Леон Бакст
А, согласитесь, улыбки-то у них ледяные. У них никогда не бывает приветливости, ласковости — это ледяные улыбки мерзавцев — не оскаленный оскал. Глаза навыкате и улыбки ледяные. И у нее такая же страшная улыбка. Крайнее состояние, когда в улыбке не улыбка, а наоборот. Угроза какая-то, что-то не очень милое. Завитые волосы, туники, женщины — все одетые. Какое великое искусство. И вот она стоит и держит птицу — голубя. А за спиной все в тартарары валится — молнии сверкают, дома рушатся. Картина производит сильное впечатление. Она, как воплощение этой катастрофы. Но, вот кто эти кариатиды? Я не смогу ответить вам. И никто не сможет сказать, что означают эти изображения. Почему такое количество этих изображений именно в архаический период, а самое главное, что трактует их улыбка. Очень часто приводится цитата из работы Платона «Пир», и я очень советую ее посмотреть. Там есть такой замечательный разговор. Солон, которому, как бы приписывается, что он вместе с Поликратом, по поручению Геракла, создал Олимпийские игры. Что, якобы, Геракл поручил ему разработать и написать программу олимпийских игр. Действительно, а зачем Гераклу самому писаниной заниматься, если у него есть два секретаря? И вот он разговаривает с египтянином. И египтянин говорит Солону: «Ну, вы же молодые, вы юные совсем. Юная нация, вы ничего не знаете, потому что у вас нет прошлого. Вы встали на дорогу и идете вперед, а у вас за спиной нет прошлого, вы только начинаете идти, потому что вы не прошли ни через воду, ни через огонь. То есть, у вас не было потопа и вас не сжигало дотла. Вы еще дети, вы улыбаетесь и идете вперед. Вы только встали на ноги». И, тем не менее, это сложившаяся система. Олимпийский комплекс складывался, как нечто законченное, но он имел вот эту задачу, а потом она изменилась. Я хочу привести маленький пример. В русском искусстве есть такой эпизод, кстати он есть везде. До 18 века, в русском искусстве не существовало светского искусства. Была только иконопись. Потом пришел Петр и сказал: «Ребята, быстро пишем теткин портрет! Пишем Екатерину, меня на коне и вообще друг друга. У них так полагается». И сразу одного учиться в одно место, второго в другое. За деньги! Начал налаживать 18 век. А искусство церковное куда делось? Никуда. Более того, оно в таком же виде осталось и до сих пор. Церковный канон меняется? Нет. Богородицу как писали, так и пишут. А что они будут делать, если ее начнут писать иначе? Она исчезнет. Она не может быть иной. Поэтому искусство имеет два таких направления. Но в 17 веке, в русском искусстве появляется как бы нечто, очень интересное, что во всем мировом опыте входит в понятие «парсуна». И всюду написано одно и то же: парсуна — это переходная форма. Это не икона, но и не портрет. В диалектике искусства — это «среднее состояние». И я с этим не согласна! Нет! Категорически нет! Парсуна есть и в 18-ом, и в 19-ом, и в 20-ом, и в 21-ом веке. Парсуна — это совсем другая идея. Она не переходная. Она самостоятельная, потому что икона — искусство ликовое. Это надличностное искусство. Портрет — это личностное искусство, а парсуна — это ваша кукла, изображение ни того и ни другого. Вы знаете, что такое кукла? Это моя или ваша, или чья-то болваночка. Манекен. И самое главное в кукле не ее сущность, а то, как вы ее нарядили. В иконе над личностным стоит абсолютно духовная содержательность. А кукла всегда анти-духовна. Она манекен — очень красивый, разодетый, но имеющий совсем другое значение. Вот есть такие формы — они не очень развиты, но имеют место быть. Такая отдельная архаика.
Что такое обнажение? Давайте сразу этот вопрос и установим. Обнажение — это совлеченные покровы. Это истина и свобода. Изображение обнаженного тела — это изображение свободы.
Свободного существования в пространстве. Моя душа обнажена. Она открыта перед вами и она свободна. А сама по себе и этимология обнажения связана с понятием абсолютной ясности и свободы. И поэтому, они сформулировали свое абсолютное первое кредо, как изображение свободного человека. И это Посейдон — идеальное изображение свободного человека.
Посейдон
Давид
И как только речь об этом зашла в Италии, Микеланджело начал делать Давида. Это тема гиганта, тема победителя.
И вдруг, меняется этнический тип, меняется образ и место. Поскольку до нас мало что дошло, то мы можем делать с вами какие-либо умозаключения только на основании того, что мы знаем.
Вот, перед вами изображение Грегора — Возничего из Дельф — подлинник, бронза.
Грегори — возничий
А центр-то переезжает на Пелопоннес, где здравствует и процветает совершенно другая этническая идея, где со своей этикой главенствуют спартанцы или дорийцы. И этот греческий малоазийский тип очень быстро линяет и обнажается новый тип, ведущий как бы к «эврике» — это дорийский тип, спартанский, потому что Олимпийские игры — это Олимпия, Спарта, Лакония. За основу берутся: и фигура, и эстетика, и образ спартанца; этнический тип дорийца, а малоазийский тип меняется на дорический и воспринимается, как эталонный. Видите, как они последовательны по отношению к канону, к поискам совершенного образца мужской красоты. Даже прическа, ушко оттопыренное, подбородок, рот, нос, форма глаза, близость к переносице. И, конечно, этот тип утверждается. Они вовсе все такими не были, но они к этому стремились. Это их совершенный образец.
А сейчас я хочу рассказать вам, кто все это делал. В Милете сложились все формы антично-греческой метафизики. Философская школа, малоазийская, которая имеет, как вам известно, очень высокий рейтинг, самая большая и серьезная философская школа. Но, когда после определенных событий, центр переехал на Пелопоннес, осталось все то же самое, но очень изменились требования к эстетике и красоте. Именно в 8 веке до н. э., в Греции, по нашим сведениям, сложилась очень интересная вещь. Начала складываться Полисная система. Или Полисные образования. Что могло называться Полисом? Что должно было находиться в местечке, претендующем на название Полис? Отвечаю точно и определенно. Должны были быть агора, то есть рыночная площадь, где еще находилась демократическая система управления и школа эфебов. Только эти два признака. Что такое школа эфебов? Это гимназия для мальчиков. Все мужское население Греции, начиная с момента, когда были созданы школы эфебов, обязаны было ее посещать. До 6–7 лет они находились около мамок, на женской половине, но потом оставаться дома они не могли. Они обязаны были пойти в школу эфебов. На уровне всех сословий! И вот, если такое местечко способно было содержать школу эфебов и агору, оно могло быть названо Полисом.
Школа имела четыре класса. Вернее, четыре уровня подготовки. Первый уровень — от 6–7 лет до, примерно, 9–10 лет. Второй класс до 12–14 лет. Третий класс — до 16–17 и четвертый до 21 года. А сейчас я сообщу вам самую страшную тайну. Олимпиада — это экзамен на аттестат зрелости школы эфебов. Раз в четыре года выпускались юноши в школах эфебов. Вы поняли или нет? Потому что, когда спрашивают: «А кто принимал участие в олимпиадах?», то в книжках написано — Греция… Привет! Как может вся Греция принимать участие? Или, кто там еще… военные, герои Советского Союза… Нет! Это экзамен на аттестат зрелости. После 21 года молодой человек должен отрастить себе бороду, жениться, иметь дело, но Олимпийские игры — это школа эфебов, это экзамен публичный, перед лицом эллинских союзов.