(смех). Я их спрашиваю:
— Девочки, а чего вы хихикаете-то?
Они опять:
— Хи-хи. А можно мы спросим?
Я говорю:
— Разумеется, я для того здесь и нахожусь.
— А почему у них так сложилось, что голова отбита, а главное всегда на месте?
Я умерла. И сказала тогда начальству: «Мастерской не надо. Лучше танцев побольше. Им этот предмет не нужен». И меня послушались. Я привела главные аргументы. Дайте им танцы, речь, что угодно, но не мой предмет. Как вам нравится? Головы нет, а главное на месте. Ну, ничего нет у нее, а главное на месте. Вот этот принцип и называется пифагорейским. Вот вам закон понимания части, как целого.
Драпировки они делать не умели. Джоконда — это полная непристойность! Я ее видела, но это абсолютно не Джоконда. Это копия под пуленепробиваемым стеклом. Мы даже знаем, кто сделал эту копию. А далее идет парад японцев, которые ее снимают. А лучшее произведение Леонардо висит рядом, но мимо него проходят. А Венера та же? Уже и руки ей делали — я книги видела. Особенно немцы старались. И так их сгибали и эдак, а ничего не получается. Уникальный закон. Трактуйте части, как целое и целое, состоящее из разных частей.
А еще Пифагор занимался именами. Он был первый в мире, кто занимался наречением. Это, когда нарекается, что-либо. Наречение — это очень важно. Как назвать? Имя связано с главным — с душой. Метемпсихоз — это учение о душе. Этим занимался Пифагор, взявший очень многое из египетского представления о душе. Если вы или некий предмет предстает в этом мире, то чрезвычайно важно знать, как вас будут называть. Потому что готовое изделие уже с душой, вновь возрожденной, ждет свое имя. Но для этого надо быть очень проницательным. У меня во дворе, на Грановского, жил мальчик, которого все звали Огонек, а моего брата Павла звали Буби. Моя бабушка была не русская и придерживалась своих традиций. Буби — это дитя, до какого-то возраста. А потом мы узнали, что мальчика зовут Пламенный. Пламенный Петрович Буденный — он был племянником Буденного. Бедный ребенок.
Очень интересно, но Библия продолжает пифагорскую традицию. В миросотворении всякая тварь была сначала воображена, то есть сотворена, как идея, а потом наречена и стала. Сначала есть идея и только потом дается имя. Вы ее нарекаете, и она приобретает цвет и становится чем-то или кем-то. Что такое имя? Как говорит об этом сам Пифагор: «Имя — это порождение сущности, посредством букв и слов». Запомните: мир как канон, мир как гармония Вселенной, состоящая из музыки сфер Аполлона, точно так же, как все живое и есть имя, что есть по рождению сущности, посредством букв и слогов. Вот как наречешь, то и, будьте любезны.
И, наконец, последнее, что я вам скажу — это то, что для Пифагора очень важной была магия чисел. Ближе всего Пифагор в этом вопросе подходит к Багуа и это естественно, потому что Багуа — это дело тысячелетней давности, а Пифагор ровесник Будды. Он человек европейской магической мысли.
Продолжение следует, а сейчас у нас есть еще немного времени. Сегодня я рассказывала вам о многих вещах и буду счастлива, если все это в вас утрамбуется, как следует. Потому что я замечаю, что говорю одно, а понимают меня все по-разному, а я потом получаю такие перлы, что не знаю, в какой ночной горшок мне залезть и какой крышкой закрыться. И так всю жизнь.
А теперь я расскажу немного о фильме Рустама Хамдамова. Когда я пришла во ВГИК, то он, как и я, был очень молод (смех), что совпало, потому что сейчас я уже не молода, а он умудрился не просто меня обогнать, но и одряхлеть. Но тогда, дух, царивший там, был уникален. У меня была одна группа, во главе которой стоял кинорежиссер Рудольф Фрунтов. Он много чего снимал и был еще один парень — немец Клаус Гробовский. Красавец, юный фриц, любимец мамы, загорелый, белокурый. И Клаус, по мнению Фрунтова, должен был отвечать за весь фашизм. Над ним обычно нависал Фрунтов и говорил: «А что ты, Клаша, скажешь о немецких лагерях и немецком геноциде?» И тот хлопал своими большущими ресницами и на них нависала здоровенная слеза. А тот его подначивал: «Плачь, Клаша, плачь!» И тот рыдал. Серьезно. Сейчас он очень известный документалист. Рустам учился в этой же группе, был тоже красив и худощав. Его мама была законодательницей моды, и он был одет как никто, и всем объяснял, как надо одеваться. Был в этом вопросе строг и неумолим. Девочки сходили с ума. Они его обожали и трепетали. Он был для них богом. И остается таким до сих пор. Рустам сидел всегда на первой парте и, в отличие от других, помнит все мои лекции. Даже цитирует их. Мы стали друзьями. Он всегда сидел и чего-то рисовал. Как-то он подарил мне нотную папку, а в ней лежали листы, на которых тушью были нарисованы всякие тетеньки в туфельках, шарфиках, пальто. И он, сдвинув очки на нос, сказал мне: «Берегите и наблюдайте. Вот это будут носить тогда-то, а вот это тогда-то». У меня эта папка хранится до сих пор, и я отслеживаю. И хочу вам сказать, он не ошибся. Там были формы каблуков, сумочек, ткани, локонов. Все так и произошло. Он — гений. Этого никто не знает. Он — футуролог. Он видит вперед на много лет.
Сегодня вы увидите его дипломную работу, в которой он открыл Лену Соловей. Это была влюбленность. Она училась у Бабочкина. Весь фильм сделан руками. Этот фильм рукотворный, дизайнерский. Все сотворено руками самих ребят, которые учились в группе. У него были две или три сестры — они шляпки делали. Руководителем группы был Калашников. Однажды он пришел на лекцию и Фрунтов поднялся и сказал: «Мы вас очень просим покинуть эту аудиторию. Мы у вас учиться больше не хотим. И не хотим, чтобы вы были нашим руководителем. Больше к нам не приходите. А, если вы придете, то мы всем курсом покинем ВГИК и напишем письмо, почему мы так поступили». И он ушел. Больше о нем никто не слыхал и не видел. И Фрунтов предложил пригласить Чухрая. Они в ноги к Чухраю и тот сказал: «Хорошо». И между классом и мастером началась любовь. Так что Рустам закончил Чухрая. Когда Чухрай закончил преподавать, его позвали в Италию снимать Дубровского по Пушкину. И Чухрай говорит Рустаму: «Ну-ка, садись, рисуй костюмы к Дубровскому. Будем его снимать!» Конечно! А что Хамдамов? Ему только бумагу дай. И он стал рисовать. Взял Григорий Наумович — не помню, кто у него был продюсером — привез рисунки в Италию. Ему говорят: «Потрясающе! Это подлинники? Сделайте копии». Сфотографировали рисунки, вернули Рустаму, тот положил их в стол, а через некоторое время в Италии начался бум. Мода изменилась под влиянием костюмов Дубровского. Форма мужского пальто, мягкая шляпа, а что в женской моде началось — описать невозможно. А договора-то нет. А при чем здесь Хамдамов? Все о нем говорят, что он делает ретроспекцию. Он художник ретроспективный. И эта картина, что вы увидите — немое ретроспективное кино. Кажущаяся действительность. Такой второй нет. Любимов, Кончаловский все спектакли делают с ним. Он такую сделал «Антигону» с Любимовым, что надо приезжать и толковать его античность. Это человек с фантастическими мозгами. У него внутри гений. Он ни на кого не похож. Школы у него быть не может, потому что это будет подражание самому Хамдамову. Ну, а сам он — причудливое, обаятельное, добрейшее, гениальнейшее, бесподобное создание Природы. Художник, дизайнер, поэт, кинорежиссер. Но он не претендует на гениальность. Он может делать только так, а не иначе. Существует две формы существования художника и мира. Взять Тургенева — это мироописание. Он великий писатель, который описывает. Это мироописание. А есть режиссеры и писатели, которые мир не описывают. Джеймс Джойс и Марсель Пруст. Это все сон. Это ткется из другой магмы. Из той, из которой сочиняется. И в этом никто не повинен. Художник так устроен. Поэтому, когда поэты начинают описывать мир, они теряют поэзию. «Мы смело в бой пойдем, за власть советов!» и бла-бла-бла. И совсем другое: «Ты в синий плащ печали завернулась». Поэты ткут из поэтической магмы не мироописание, а свою судьбу. Это я так называю. Юнг, человек, на глазах которого родился кинематограф, сказал: «Вот то, что на экране — это сон». Кинематограф делает сон, он так устроен и так приспособлен. Феллини снимал сны. Есть ли мостки между сном и его описанием? Конечно есть. Любое мироописание есть сновидение. «Весна на Заречной улице» — уж насколько там идет мироописание, но все равно — это сон. Вот сняли «Дама с собачкой», как мироописание и чеховский сон стерся. Вы входите в этот мир, как он описывает, но есть сновиденческие вещи. Вот Рустам тот человек, которому постоянно снятся сны. Очень интересный его предпоследний фильм «Вокальные параллели», который он снимал очень долго. Но он необыкновенно интересный. Как жанр, он представляет собой концерт из знаменитых арий. И есть конферансье, но только в этом фильме конферансье — это Рената Литвинова, а арии исполняют казахские певицы. И введен определенный антураж. Что касается Ренаты, то это еще одна женщина, сделанная Рустамом. Буквально. Я помню Ренату. Она говорила иначе, нормальна. Но, в какой-то момент стала жертвой Хамдамова. Он лепил ее на моих глазах, как и Елену Соловей, но та не стала его порождением. Там другая генетика. Она из семьи врачей и более обывательский человек. Правда, пока она находилась под его влиянием, Лена была как утренняя заря, но в Ренату он вбил последний гвоздь. То она становится у него красавицей Третьего Рейха, то полоумной.
А в следующую пятницу, несмотря на то, что сказал Маэстро, мы его извлечем, и он покажет нам свой последний фильм «Бриллианты». Но мой любимый фильм «Нечаянные радости» о Вере Холодной. Это чисто мистический фильм. Мало того, в нем он открыл Виторгана, который там снимается. Он будет показывать его сам. А сейчас его первый фильм-диплом. (Аплодисменты).
Лекция № 7 Греция
Греческий театр, его устройство — Опера — Театральные маски — Драматургия театра — Эсхил
Волкова: Настоящим основоположником античного театра, который лично, как автор, вставал перед хором и делал дифирамбы, вопрошая народ, а тот ему отвечал, являлся драматург и трагик Эсхил. Я не знаю, где личность Эсхила нагружалась тем, что он не делал, но ему это приписывается, и где он, что-то сделала сам. Я не берусь зан