А сейчас я скажу вам свое мнение, свое соображение, но только свое. Я не собираюсь выдавать его за что-то универсальное — оно просто мое и больше ничье. Я считаю, что в Греции, также, как и вообще в Европе, театр, а не изобразительное искусство, имел главенствующее значение. Мы немножко путаем понятия, так как до нас сложилась некая традиция восприятия античности, как искусства архитектуры. Так сложилась история наших отношений с античностью, а еще точнее с античной археологией, потому что она представляет собой артефакты, которые дорожают, дорожают и дорожают. И где, у кого? Далеко не лучших произведений и далеко не античности, а именно Венеры Милосской. Но она не античность и далеко не самое лучшее произведение, тем не менее, обладающая очень большими деньгами. А театру что осталось? Ничего. От художников остаются картины, а от театра немного дыма и немного пепла. Ну, еще пластинки. Слушала я недавно одну — голос изменен, хриплый, контекст отсутствует. Ты слышишь голос, но не видишь движения. И никакой телевизор не спасет. Потому что театр — это прежде всего пространство. Это отношение зрителя с пространством. Никакая запись не в состоянии передать этого пространственного момента. Театр, как и музыкальное исполнительство, исчезает. А деньгами и памятью становятся артефакты. И поэтому на первый план в истории выходит то, что, как говорится, «берешь в руки и примеряешь вещь». А при исторической жизни главным был театр. Он всегда был главным, потому что европейского зрителя, воспитанного на диалогичности и определенных задачах античности более всего интересует анализ человеческих взаимоотношений при жизни. Нас интересует только одно: кто мы есть? Познай самого себя. Что сидит внутри тебя. Ты кто: человек? Скажите мне, пожалуйста, вы себе никогда не удивлялись?
Студенты: Постоянно.
Волкова: Бывает?
Студенты: Конечно. Еще как!
Волкова: А вы поживите с мое (смех). Вот рты-то поразеваете. Порой смотришь в зеркало: Ты кто? Есть ответ? Нет ответа. Ну, иногда, что-нибудь почитаешь такое и нащупываешь. Ну, не с подушками и с сигаретой общаться! Поэтому театр и главный. Для истории, как прошедшего времени, важны артефакты, а для настоящего времени важно действие настоящего времени. Позволю себе пойти глубже, именно потому, что это связано с античным театром, который, как мы с вами выяснили, до сих пор остался. Он не остался тем, каким был, но он остался со своей задачей, обращенной к каждому человеку. Для них важно было то, что также, как и олимпийские стадионы, театр посещают все. Театр — это особое дело. А вы знаете, как они называли то, что происходило на сцене? «Действие на театре». Не «в театре», а «на театре». Они задавали зрителю вопросы и тот, копаясь в себе, отвечал. Театр — это Зеркало, что ставится перед людьми. Вспомним принца Гамлета. Что он делал со своими родителями? Вот стервец был! Помните? А они что? Они узнали себя мгновенно. Он им говорил, говорил и то, и это, а те не реагировали, а когда он пьеску свою сыграл, они живенько зашевелились. Быстро сообразили, что к чему. Театр — это самое главное.
Во-первых, театр очень давно потерял связь с архитектурой, поэтому большинство великих актеров и драматургов, таких как Брехт, Мейерхольд, Станиславский пытались архитектуру театра подвести в соответствии с драматургией. Как только появляется театральный реформатор или театральный мыслитель, первое, чем он занимается, это выходит на Эсхила и пытается найти для драматургии абсолютное пространство, которое эта драматургия и дает. Есть другая тенденция и эта тенденция театральная, что было чуждо античности, но очень близко к европейскому театру. Собственно, их только две. Стационарная установка, что была в театре «Глобус» у Шекспира. Хотя именно этот театр очень концептуальный, но для них, в этой их концепции мирового пространства, была стационарная установка. Я знаю очень много о руководителях театров и художниках. Я сама видела на разных выставках, где пытались создать такую установку, на которой можно сыграть все пьесы. Самые знаменитые установки в наше время — это установки Александра Тышлера и Мейерхольда. Для них эта стационарная установка на драму. А скажите, как вы думаете, сейчас в античном театре играют спектакли?
Студенты: Да!
Волкова: Конечно! Разумеется! Там проходят фестивали, концерты. А почему? Это что экзотично, и ты сразу чувствуешь себя древним греком?
Студенты: Много народу помещается. Подходит всем. Акустика хорошая.
Волкова: Подходит всем? Вы что юбку шьете?
Студенты: Ну, конечно, это и экзотично, и ты себя чувствуешь древним человеком.
Волкова: Ну, как вам это нравится?! Им лекции читаешь, а они не помнят ничего. Вот все в пустую. Как вы считаете, я стараюсь? А почему у вас все пустое. Я вам говорила об акустике?
Студенты: Мы же сказали сразу!
Волкова: Тогда приношу извинения. Неприятно быть виноватой.
Студенты: В этом классе нормальной акустики нет.
Волкова: У меня в жизни был совершенно потрясающий случай. Я первый раз пришла в киноцентр на Дружинниковской, после того, как он был торжественно сдан. Пришла к Климову в гости — он первый туда въехал со всем балаганом и сидел улыбающийся, в окружении портретов Эйзенштейна. Они были повсюду. Все в порядке (смех). Говорю: «Здравствуйте». И понимаю, что не слышу голоса. Он не резонирует. Это было уникальное пространство. Там не было слышно ничего, в пределах 7-ми метровой комнаты. Абсолютная аннигиляция звука, о чем очень трагически писал Мандельштам:
«Живем — под собою ничего,
Странное нашей речи на десять шагов не слышно».
Вот и все. Отсутствие акустического эффекта — это есть отсутствие адекватного отклика. Это есть идеальные условия для «НЕ ДИАЛОГА»! Это его полное разрушение. А в искусстве главное акустика. Это самое главное. И запомните, театр — это акустика. «На всякий звук свой отзвук в воздухе пустом родишь ты вдруг». Это эффект эхолотики.
Эти мерзавцы, как они называются — древние греки, которые не пили хорошее вино, плохо ели, без тоски не вспомнить, пели так же, как и пили, но строили так! что сейчас, когда приезжают тонны туристов, то что они делают, попадая в амфитеатр? Начинают шуршать бумажкой. «Папа, ты меня слышишь?» «Слышу». И тот стоит в оркестре и шуршит бумажкой. А наш турист? Не выругаться в оркестре — это просто преступление. И вот пошли сплошные согласные, звонкие, глухие. В каждой точке слышно великолепно. Так что, вот так. А для чего нужна была акустика? Эффект акустики — это объединяющий эффект слышимости.
Этот театр выстроен, как рупор.
Театр
Маска
Маска
Маска
Маска
У актеров на масках были надеты маленькие рупорочки, рассчитанные на эффект абсолютной слышимости.
А акустический эффект слышимости — это не порядок уха, это порядок сознания. Это не порядок услышать, как шуршат бумажкой или такие знакомые, милые слова, а это порядок понимания. Вы должны проникнуться тем, что вы слышите и этот амфитеатр вас всех объединяет лицом к скене для того, чтобы вы соединились с этими текстами и слышали их, то есть поняли. Вошли бы с ними в диалогический контакт. Видите, как все интересно замыкается.
Студент 1: Так, кто же создал идеальную форму театра?
Студент 2: Эсхил. Паола Дмитриевна уже говорила.
Волкова: Есть две теории. Одна такая. Я о ней читала в книге «От мифа к роману» Ольги Михайловны Фрейденберг, кузины Пастернака. Она пишет просто, что во время дионисийских мистерий было замечено, что место на холме наиболее удобное для помещения и слышимости. Она писала, что есть такая версия. Я же придерживаюсь другой точки зрения. Я не верю, вернее, я не вижу эволюционных перемычек. Все идет прекрасно. Путь от обезьяны к человеку, но без двух последних точек. Ну, нет их. Покажите, где она, эта вещь. Почему-то так получается и с театром тоже. Да, существуют какие-то «эврики» и в институтах Древней Греции они играют огромную роль. Как, например, с теоремой Пифагора или законом Архимеда. Или те же античные максимы. Ну, откуда они взялись? Отсюда. Говорят, что эта тема Эсхила.
А вы мне скажите, откуда сейчас на Ближнем Востоке такое творится? Не скАжите, потому что не знаете. И не видите. И никто не видит и не знает, никто результата не получает. Поэтому книжка, которая написана человеком со скромной русской фамилией Рабинович (смех), гласит: «Существует такое явление, как история изобретений». Вот эти изобретения люди себе и изобретают. Сегодня одно колесо, завтра другое. И на следующий день первое колесо будет называться историей техники. Или велосипед. Был такой, потом сякой, а теперь он другой и стало все это называться историей изобретения велосипеда. И мы можем ее проследить.
Существует такая вещь, как законы, не имеющие срока давности. Я называю их откровения. Они очень часто даются и тем, кто не очень заслуживает такой награды от Господа. Есть такое выражение: «Бог бросил кость и на него пала». Вот надо было и стало.
Студент: А в самом театре было еще что-то, кроме рупортов?
Волкова: Так называемые пустые кувшины. Резонаторы.
Студент: Самое удивительное, когда реставрировали Александрийский театр, еще в советское время, то в партере обнаружили огромное количество пустых бутылок. Их убрали. И оказалось, что театр…
Волкова: Правильно! Это называется резонаторы. Это очень древняя наука. Но в Армении всюду они стоят. Вон, Сергей Параджанов показывает в своем фильме «Цвет граната». А готические соборы? Когда мы дойдем до них, вы увидите, что они делают там со своими резонаторами. Идем дальше. Скажите мне, Пир дело добровольное?
Студенты: Нет!
Волкова: Полезное?
Студенты Да! (смех)
Волкова: Школы эфебов дело добровольное?
Студенты: Нет!
Волкова: Полезное?