Стена и руины одного из главных дворцов Сигизмунда
То есть, Сигизмунд — его сосед и Тонино, почти каждый день, «выясняет» с ним отношения. Он выясняет их так, словно Сигизмунд до сих пор жив, потому что его тень, которая сформировалась за все эти годы, перевоплотилась не в привидение, а материальную идею. Он настолько был грандиозен, как личность, что, когда вы входите с ним в непосредственный контакт, спустя 500 лет после его смерти, начинаете понимать какого масштаба были все те люди. Вот Тонино мне говорит: «Приезжай обязательно в Чезана, там проходит моя выставка. Посмотришь ее и сходишь в библиотеку, созданную Сигизмундом». Я так и сделала. Это маленький городишко, но он так организован в плане инфраструктуры, что вы никогда не догадаетесь, где вы находитесь: во Флоренции, в Риме или другом крупном городе. Вы будете просто чувствовать, что находитесь в центре Европы. В этом провинциальном городке есть все — офисы коллекционеров, выставочные залы, театры и огромная библиотека. Человек, что является хранителем этой библиотеки внешне выглядит так, как герой какого-то средневекового произведения: такой весь аскетичный, несколько усушенный, фанатичный, с большой связкой ключей.
Когда я увидела входные средневековые двери и тимпан — такое полукружье, что я вам раньше показывала, я ахнула, потому что увидела на тимпане слонов. Они были везде — и тут, и там, и еще где-то. Я спрашиваю:
— Почему слоны? Откуда здесь слоны?!
Хранитель говорит:
— Как откуда? Малатеста — потомки Сципиона Африканского. (смех)
Я говорю:
— Чаво?
— Прямые потомки Сципиона Африканского — римского полководца и Императора.
Вы подумайте! Известнейшего римского императора, которому картины посвящены. Вон у нас в Музее изобразительных искусств есть картина французского художника-классициста 17 века Никола Пуссена, которая так и называется «Великодушие Сципиона Африканского». И они, чтобы показать, откуда идет их род, берут герб Сципиона и изображение слонов.
Никола Пуссен «Великодушие Сципиона Африканского»
Никкола дель Аббате «Великодушие Сципиона»
Николя-Ги Брене «Великодушие Сципиона»
Я вам рассказывала о римских похоронах? А я рассказывала вам о том, как римляне собирают свой атриум с масками предков? И для чего это нужно? Вот, если Сигизмунда бы спросили: «Это ты с какой стороны Сципион?», то он бы ответил: «Как с какой? Зайдите в мой атриум, и я покажу вам свою родословную. Вот мой предок, а это его маски, вот ветвь и мы Малатеста».
Малатеста было много, но из них всех выделился Сигизмунд, потому что его жизнь совпала с эпохой Возрождения. А вообще, они все были тиранами и очень кровожадными. У Стендаля есть замечательные новеллы, связанные с историей семьи Малатеста.
В Римини есть совершенно потрясающий храм — итальянская базилика начала Возрождения, которую построил Леон Баттиста Альберти. Было два выдающихся архитектора, с которых начинается архитектура эпохи Возрождения — Брунелия Эске и Леон Батиста Альберти — оба тосканцы, флорентийцы. Леон помимо того, что был великим архитектором, являлся еще и гражданским инженером. Они обязательно все были инженерами. Откуда идет эта традиция? Помните, я вам рассказывала, кто строил Рим и все его гражданские сооружения? Военные инженеры. Леон Баттиста оставил после себя десять книг по истории архитектуры и просто по архитектуре. Десять книг по зодчеству и первым построил новый храм в классицистическом стиле. Не в готическом стиле или романской каменной базилики, а классицистическом. И он до сих пор стоит посредине Римини — мраморная базилика с классическим портиком, полуколоннами и очень красивыми виньетками, которые Леон сделал в виде двух птиц, удерживающих в своих клювах ленту со сплетающимися инициалами «С» и «Л» — Сигизмунд и Лючия.
Базилика
Еще Сигизмунд представил себя на манер традиции «треченто», то есть на манер традиции Данте и Петрарки, на манер традиции европейского романтизма, как великого любовника. Он не только военный, он не только ученый, он не только покровитель искусств, но он еще и возлюбленный, у которого есть прекрасная дама. А была она на самом деле или не была, но он ткал этот миф и навсегда запечатлел его вот в этих вензелях. Он воспел в этом храме свою любовь к Лючии, подобно тому, как Петрарка воспел Лауру, а Данте Беатриче. В этом месте поставьте галочку, потому что это тема сейчас будет одной из очень важных тем нашего разговора. Если не сегодня, то в следующий раз. Это тема пришла в Европу с христианством. И тайна есть единственная сторона, где традиции античности, надоевшего вам Рима органично сплетаются и соединяются с традициями средних веков. Переходя в эпоху Возрождения, переплывая в нее, я сегодня почитаю вам Леонардо «на бис», поскольку вы этого захотели. Только вы не будете бояться? Я вас пугать буду (смех).
Это единственная культура в Европе аналогичная только Китаю — культура, в которой есть непрерывность художественного развития. Поэтому Тонино и выясняет отношение с Сигизмундом, как со своим реальным соседом.
Я сейчас пишу одну работу и должна сказать, что мое имя дано мне не случайно — оно имеет свои реальные корни происхождения — итальянские, со стороны моей матери. И вы знаете, однажды, находясь в одном небольшом итальянском городке я вспомнила, что когда-то жила в нем. В своей прошлой жизни. Только не смейтесь, я говорю абсолютно серьезные вещи. Я помню себя 14-летней девочкой. Толстой, розовощекой. Я очень хорошо помню, как была одета. Мать моя умерла очень рано, и я жила с отцом, и еще какой-то женщиной — может быть нянькой или служанкой. Мой отец был купцом и любителем книг. Он торговал ими. Я часто с ним ездила на повозке по всяким делам. Я была грамотной, но, к сожалению, умерла, не успев выйти замуж в возрасте 15–16 лет. Простудилась, начался жар, а тогда, видимо, от такой простуды лечить не могли. У меня был жених, который жил в другом городе, и которого я не знала — но он был, видимо, нас помолвили родители. И я рассказала об этом Гуэрро. Показала ему дом, где жила, рассказала, что было внутри этого дома, рассказала, где и что находилось в городе в те времена. Я рассказала ему где бывала и, вообще, что я помню. И он провел архивное исследование моего рассказа. И они подтвердились! Вот мы с ним сейчас решили сделать такую небольшую книжку, в которой я опишу все свои воспоминания детства и приведем архивные данные.
Существует непрерывность художественной памяти и то, что я рассказываю есть не плод моего воображения, а это результат моей художественной памяти. Возможно, если бы я не попала в тот городок, то моя память продолжала бы дремать, но случилось то, что случилось и, как только я увидала улицу, что шла вверх, что-то щелкнуло в голове и я сразу все вспомнила. Я даже помню, как у меня были завязаны волосы и в каком я была платье, и какая на мне была рубашка, когда с меня снимали это платье. Я реально ощущаю, как шлепала своими босыми толстенькими ногами по дому в этой рубашке. Итальянцы обладают глубокой непрерывной художественной и следственной памятью, которой больше нет ни у кого.
И вот я вхожу в библиотеку Сигизмунда и меня начинает охватывать озноб. Просто знобит от этого места, потому что я оказываюсь внутри того времени. Я знаю, что он потомок Сципиона Африканского и в церкви, что построил Леон Баттиста, где на вензелях переплелись Лючия и Сигизмунд есть замечательная фреска. Кроме живописного распятия Джотто, написанного на правой стене, там есть и большая фреска, на которой написан Сигизмунд, стоящий на коленях перед папой Каллистой V.
Недалеко от Тонино, на холме есть маленькая, крошечная, сложенная из грубых камней францисканская часовня. Она стоит на зеленом лугу, на котором растут маргаритки, дикий фиолетовый ирис. Повсюду естественным путем цветут какие-то ржаво-апельсиновые тюльпанчики. Вот такое сочетание. И ты стоишь, как в раю. Я никогда не видела там ни одного человека. Часовня маленькая, просто прималюсенькая и ты входишь в нее, а в алтаре стоят живые цветы. И фаянсовая Мадонна. Там стоит скульптура из раскрашенного фаянса, которую сделала семья Франческо де ла Робиа — огромная семья, что работала в создании скульптур из фаянса. Это самая большая в мире скульптурная композиция из фаянса. И эта Мадонна с младенцем на руках, с такими тонкими пальчиками и вам даже не понятно, что она сделана 600 лет назад. Я не понимаю, как ее до сих пор никто не разбил. Ни фашисты, ни фалангисты, ни вандалы, ни сами итальянцы. Ее как туда поставили, так она там и стоит среди этих цветов — неприкасаема и чиста.
Я сейчас записывала передачу об Андрее Рублеве и о «Троице». Знаете, я сделала совершенно потрясающее открытие. Хвастаюсь во весь голос, так же, как и в передаче. Я обнаружила вещи, о которых никто не пишет. Знают, но может быть стесняются сказать или может быть тихо говорят, но между собой. К примеру, одна интересная деталь: Рублев был моложе Сигизмунда лет на 50. Ну, это не время, правда? Можно считать, что они были современниками. Когда мне сказали, что нужна передача о «Троице» я стала много чего изучать о московской школе 14–15 веков, о Рублеве и обнаружила невероятные вещи, о которых ни один из авторов никогда и рта не раскрывал. Почему? А это не понравилось бы нашей ортодоксальной церкви. Ни Алексию, ни Кириллу. Они обо всем совершенно другого мнения. А истории нет. А что за история? А она такая: в 1405 году был поставлен старый Благовещенский собор в московском Кремле для московского князя. Какого московского князя?! Читаю книги Арбатова, Демина, Ямщикова и везде «для князя московского». Да кто он такой?! Имя есть у этого князя? И я обнаруживаю, что, оказывается, это был сын Дмитрия Донского — Василий I Донской. Начинаю заниматься его биографией. Он, действительно, был первым московским князем — до него их не было. Был женат на литовской княжне, являлся великим завоевателем, собирателем земель, присоединивший к Москве огромные территории, строитель Москвы, связанный таинственными связями с Рублевым и Феофаном Греком, пригласивший последнего в Москву, в Россию. Именно он пригласил расписывать Благовещенский собор и Феофана Грека, и Прохора Скоротца, и Андрея Рублева. И, если их пригласили расписывать такой собор, следовательно, они были знаменитостями мирового класса. Никогда храм, принадлежащий лично Василию Первому, не стал бы расписывать первый встречный. И я не случайно это рассказываю — это важная вещь. Вот все говорят: Троица, Троица, Троица, а там гораздо более серьезные вещи произошли, и я в этой передаче их обнародовала. Потому что надо, когда-то знать свою историю. Они первые создали в православном искусстве Иконостас. И создали так, словно он и стоял на этом месте с древних времен. А его раньше нигде не было. Фрагменты. А Иконостас, как полная стена и полный чин никогда. И созданный Феофаном Греком и Андреем Рублевым, и предъявленный в Благовещенском Соборе, Иконостас стал великой философией православно-греческой эпохи Возрождения. И именно с того момента началась эпоха Иконостасов — история развития русской живописи, потому что к каждому Иконостасу нужна икона. Произошел бурный расцвет развития русской живописи и первое русское Возрождение.