Леонардо ставил вопросы, которые до сих пор стоят перед человечеством. Какие мальчики! Важна только истина! Его судил флорентийский совет без его участия. Он занимался своими делами, делал вид, что ничего не знает, а те боялись ему об этом сказать. Он был и ангелом, и демоном. Поэтому, когда речь шла о том, что у него с кем-то там была вражда — это смешно слушать. Его боялись, как чумы. Кто с ним будет враждовать?!
А вообще этот человек меня всегда сводит с ума. Я достаточно была убедительна в своем рассказе? Есть целая группа вопросов, которых не принято касаться. Но иногда, это нужно сделать, потому что с этими проблемами связаны очень глубокие, сложные явления в культуре. Это проблема личности, гения, время от времени повторяющаяся через других людей, таких как Томас Манн или Висконти, которые обращают наше внимание на то, что такое гениальность человека.
Автопортрет никогда не является самоизображением. Ни у кого из художников автопортрет не является ни портретом, ни самоизображением. Существует такое мнение, что Рембрандту никто не хотел позировать, поэтому он все время себя писал (смех). В случае с Ван Гогом тема просто углубляется. У него, якобы, не было денег на модель и поэтому он все время себя писал. Это надо же такое придумать в официальных источниках. Это оскорбление. Брат ему денег на очередную модель не прислал, а тому так писать охота! (смех) Дай, думает, сам себя напишу!
Если посмотреть на даты, когда Ван Гог себя писал и выстроить его автопортреты в линеечку, сопоставить даты, что я в свое время, не поленившись, сделала, то окажется, что есть всегда лишь две точки, когда он позировал самому себе: или перед тем, как потерять разум, или, когда он возвращался к жизни. Психологически это невероятно. На самом острие психологического срыва, перед полетом в бездну. Канул и нет — не помнит ничего. Ухо себе отрезал. И что? Увидал какого цвета его лицо и снова почувствовал, что хочет есть и пить. И эти сине-зеленые глаза на портрете, совершенно больные. Как можно такие вещи писать? А уж Дюрер себя писал! И деньги у него всегда были, модели — хоть отбавляй. Почему он все время себя изображал? На это нет ответа. У него автопортреты с того самого момента, как он взял в руки карандаш и до последнего вздоха, когда он написал свой портрет, указывающий на больную поджелудочную железу Это просто автобиография в рисунке.
Мы же фотографируем себя в течение жизни. Поэтому художник никогда не пишет себя по ранее сказанным причинам. Это «Я» в зеркале. Это всегда сеанс по самопознанию. Всегда. И другого быть не может. Что я думаю о себе, когда сам себя вижу? Был такой французский художник 19 века Домье, которого я просто ставлю на 1 место среди художников.
Оноре Домье
Он был совершенно поразительным явлением в живописи и искусстве, как личность. Он себя никогда не писал таким, как есть — только в образе. Вот есть автопортрет в зеркале, а есть в образе. И то, он писал себя только в одном образе — образе Дон Кихота, будучи совершенно социальным человеком и карикатуристом. Вся серия Домье «Дон Кихот» и есть его автопортрет.
Дон Кихот и Санчо Панса
Дон Кихот и Санчо Панса
Но, вернемся к Леонардо. Как он себя пишет? Каким его писал Микеланджело и Рафаэль? В виде Пророка. Гневного старца, у которого борода и волосы переплетаются между собой. Именно таким описал его Микеланджело — гневным творцом, властным, с холодными глазами, с такой беззубой, брезгливой складкой, вместо рта. А сам Леонардо не просто пишет свой автопортрет — он себя осознает в качестве такого творца, имеющего право суда. Очень гневного, сильного, с такими ясновидящими глазами и пророческим даром.
И он достоин был этого. Его диапазон возможностей безграничен, что там говорить, он единственный, кто сделал лошадиный атлас. Вот есть такое выражение «пересчитать кости». Это выражение прямо для него, потому что он пересчитал все кости и все мышцы не только у представителей животного мира, но и у человека. Это требует определенного пояснения.
Атлас Леонардо
Атлас Леонардо
Атлас Леонардо
Атлас Леонардо
Когда Леонардо писал «Тайную вечере», он писАл ее, писал и мучил всех вокруг. Я на прошлом занятии рассказывала, что под Миланом есть доминиканский монастырь с внутренним двором и настоятель этого монастыря попросил Леонардо написать на стене картину, которую всегда пишут в трапезной — «Тайная вечеря». И Леонардо согласился. И в этой трапезной, а она такая большая, на стене, которую выбрал для росписи Леонардо была дверь, ведущая прямо на кухню.
«Тайная вечере» в доминиканском монастыре под Миланом
Этот монастырь славился своими поварами и люди ездили в него обедать, как в лучший ресторан Милана. При этом повара придерживались религиозного календаря и еду готовили согласно с ним. И монастырь слыл очень доходным и цветущим местом. И Леонардо, конечно, потребовалось расписать именно ту стену, где была дверь — стервец был редчайший. Разумеется, дверь он приказал заложить. Те то думали, что он и дверь использует под композицию, а тот ни в какую — закладывайте дверь и точка. Настоятель монастыря схватился за голову — бизнес-то полетел, говорит: «что же ты делаешь, Мастер, а как мы будем людей кормить и поить? Мы это, как раз через эту дверь делаем».
А тому, как с гуся вода. Только посмотрел косо и сказал: «Еще раз рот откроешь, напишу Иудой» (смех). Тот отполз, как будто его и близко не было, потому что от Леонардо это можно было ожидать. Тут не до бизнеса, тут хоть вешайся. И им оставалось только одно: бегать с этими блюдами через галереи. А пока бегаешь, еда остывает. То есть свою работу Леонардо начал с того, что просто закрыл трактир. А почему? А просто так.
И «Тайную вечерю» он писал так же. Не как было принято, а по своему усмотрению. Он никогда не писал принятой техникой живописи. Когда Леонардо был еще молодым человеком, то сам изобрел инструменты и свои знаменитые красители для своих работ. Ту же дымку, кроме него, никто никогда не писал. И для росписи трапезной он взял Евангелие от Матвея, список апостолов и тот момент, когда Христос кладет свою правую руку открытой ладонью вверх и произносит свои роковые слова о том, что один из учеников предаст его. Они тут же все галдеть начали: «Не я, Господи!». И Леонардо внезапно заинтересовало, какой жест делает человек, исходя из его индивидуальной психологии. Не вообще, а вот как поведет себя Петр, как Варфоломей, как Иоанн и т. д.
И он пишет о том, как слова Христа поражают его учеников, подобно удару молнии. Кто-то реагирует бурно, кто-то просто блеет, кто-то в обморок падает. Леонардо, как художник, понимает, что поверить в действие на картине можно только через жесты, потому что они всегда опережают слово. Жест первичен. Правда находится только в жесте. Он мгновенный и бессознательный, и поэтому он должен писать каждого участника с жестом. И он пишет. «Не я», — говорит Яков своим жестом, Петр поднимает сразу две руки, Иоанн теряет сознание просто потому, что он психологически не может реагировать на слова Учителя по-другому, — он выпадает из жизни. И Леонардо, рисуя эти жесты, параллельно ведет исследовательскую работу и пишет: «Мысль изреченная — есть ложь». Он это не написал, но сказал, что собственно слово всегда закрывает, а жест обнажает.
Он ставит перед собой вопрос: а что есть в человеке такое, где жест, мысль и слово связаны между собой? Есть ли в нашем институте, который называется «человек» тот центр, что заведует соединением жеста, мысли и слова? Причем заведует этим в не учитываемые доли секунды или времени. Как вы считаете, этот вопрос может быть актуальным? Ответил на него кто-нибудь? Никогда. Ни Фрейд, ни Бехтерев — никто. До сих пор. И все те физиологи, нейрохирурги, нейрофизиологи и другие, кто посмелее, ставят себе это вопрос. И помыслили, и жест сделали и сказали. И он говорит самому себе: «Придется посмотреть, как это получается». И начинает изучать анатомию. А для этого ему нужно было обнажить весь аппарат человека. И он начал снимать кожу. Просто.
Разумеется, «Тайную вечерю» он до конца не дописал, потому что ему стало скучно до невозможности. Вместо этого, он изучает все кости, мышцы и самое главное — механизм сцепления. Вы когда-нибудь смогли бы себе такое придумать? Это помимо всех его изобретений. Как? Откуда? Я видела этот атлас целиком. Ведь это страшное дело, что он делал. То есть он создал атлас анатомии и физиологии человеческого тела. Доскональный! И пишет на полях: «До чего же громоздкий инструмент. Но дело не в этом.». И тут же начинает заниматься мозгом. У него есть атлас, где он исследует мозг человека.
Студенты: А, где он работал?
Волкова: В анатомическом театре, в моргах. Отчасти там, отчасти дома. Были анатомии, где обучали медицине. Он сидел и работал, потом стал заниматься медициной и обнаружил между правым и левым полушариями, ближе к затылочной части некое образования и написал: «Надо же, меньше просяного зерна. А узел находится здесь». Это было открытие гипофиза, о котором в «Собачьем сердце» так замечательно писал Булгаков. Его профессор Преображенский делал операции на гипофизе, превращая собак в людей и помогая своим пациентам помолодеть. Он же был Доктор Фаустос. Правильно? Это же все-таки частично легенда о Фаусте. Конечно, он был человеком романтическим и полагал, что Шарика можно превратить в человека и наоборот. Но утопическая мечта, что маргиналов не будет, осталась мечтою. Он не знал, что ошибается.
Толчком к созданию атласа стала «Тайная вечеря». А весь античный и греческий опыт красноречия сводился к тому, чтобы реконструировать жест, и чтобы он из естественного стал подчиненным мысли. Не жест подчиняется мысли, а мысль подчиняет себе жест. И эта система художественной, осмысленной и осознанной связи между речью и жестом нашла свое окончательное завершение в гениальной театральной системе Мейерхольда под названием «Биомеханика». Но, вообще-то, это очень древняя система. Система драматургического или осмысленного специального соединения слова и жеста. Жеста, не как естественного, а как ораторского приема. Жеста, как сигнальной системы. Жест бывает естественный, театральный ораторский, т. е. политический. Это очень важно. Но первый, кто поставил этот вопрос, был Леонардо. Он основоположник современной физиопсихологии, что больше всего занимало Фрейда.