страшные вещи. Одна комната Сарториуса чего стоит! Помните, как у него вылезает ублюдок из двери? Это — карлик, его порождение. Он всего лишь ученый, а оттуда монстр лезет. Это он его порождает. Потому что это место называется Зазеркалье.
Тарковский очень много об этом знал, не потому что сам придумал, а потому что бесконечно много занимался Востоком и той точкой, где восточная и западная философия соединяются между собой. И у него возник Солярис. Может быть, как фильм он прост, но идеи в нем очень глубокие и Тарковский пытается их уловить и выразить. Правда, несколько корявым образом. Но, все-таки, такая картина есть.
А что касается Китая, то для них это входит в фундаментальное понятие и, если вы обратитесь к нашей схеме Багуа, то увидите ту часть, где «Тьма проходит сквозь свет». Не свет, входящий в тьму, что есть тварность, не понятие тьмы или света, а когда вы видите тьму, входящую в свет. Нашли эту триграмму? И эта тьма и есть графическое изображение того, что называется субстанцией, мыслящим Океаном или проматерией — это как вы сами хотите. И это называется Дао: все и ничто, пустота. Лист бумаги — есть Дао. Вот эти лодки, что я вам показывала — они тоже Дао. Эти лодки плывут в Дао.
Что такое Дао? Ну, Лао Цзы поехидничал. По нему, Дао — один раз Янь и один раз Инь. Это то, откуда отбрасывается Тень — место, где создаются сны, куда они, возвращаясь, возникают вновь. Это есть «Без формы». Это есть «Не форма». Это есть «Не число». Это есть «Не материя». Это есть Дао.
Однажды, я попала в город Амстердам. И он мне чрезвычайно не понравился. Это не мой город, хотя в нем мне очень понравилось несколько вещей. Мне очень понравился Музей Ван Гога, в котором я, наконец, поняла, кто он был такой. До этого я не понимала. Мне понравился классический музей, где я увидела несколько вещей, просто потрясших меня. В частности, Рембрандт. Но, самое главное, что меня потрясло — это Музей современного искусства, а в нем картина Казимира Малевича «Белое на белом» — белый крест на белом фоне.
Белое на белом
Я давно поняла Малевича, и не только очень люблю его, но и считаю одним из гениальнейших художников мира. Он — знаковая фигура, начавшая новый этап в развитии живописи — не предметной, не рассказывательной, а энергетической, имеющей совершенно другие параметры. Когда я увидала ту белую картину — я ахнула. Это был не обожаемый мной «Черный квадрат», который вы, к сожалению, никогда не увидите, потому что его держат в запасниках Третьяковской галереи. «Черный квадрат» — это картина 13-го года, и она такое хрупкое создание, что показывать ее нельзя. А я квадрат видела и была потрясена еще тогда. Недаром он заболел, потому что сам не понял, что сделал. И вот там, на черном квадрате, понятно то, что понятно стало мне и в Амстердаме. Когда вы подходите к его белым холстам, то сначала не очень понимаете, что видите. Но продолжаете стоять, как привороженный. В них видно колыхание Дао.
С одной стороны, это просто живопись белого, но, с другой стороны — это не белое. Какой у нас цвет халата? Помните? «Он сделан не из ткани расписной. Вы спросите: какой же он по цвету? Не красный и не синий. Никакой». И лошадь, вспомните, какого была цвета? Никакого. И у него такой же цвет. Как ему удалось передать на этих холстах такой цвет?! И вы не можете понять, что перед вами окно в Дао. Причем, когда начинаешь всматриваться, становится страшно, так как на холсте везде осколки абсолютно разных цветов: синий, желтый, черный, зеленый, розовый, оранжевый, фиолетовый, бирюзовый, голубой… Все цвета, какие только есть. Кусочки, как бы всего, но вместе они создают дыхание живописного холста и на нем, как бы в пространстве, висит белый крест. Причем, белый. Там есть несколько фигур. Почему он их вставляет? Они по отношению к этому белому кресту являются уже чем-то конкретным — это белый, всемирный, сквозной символ. Как называет его Мережковский в своей замечательной книге «Тайна Запада. Атлантида — Европа». Есть у него такая работа. И он пишет, что такой сквозной крест является символом всей мировой культуры. Это его последняя работа, начало 41-го года и, надо сказать, потрясающая. И он пишет в ней то, о чем я вам говорю, что судьба приходит в обличии случая, и что главная реальность — это реальность ночная, реальность сна. Не реальность дневная, когда вы навязываете своей жизни определенные вещи, а тогда, когда вы открываете свой мозг для чистой информации. Днем вы его не можете очистить — он перегружен. Это очень интересная работа и делает историю нашей цивилизации, начиная от ледникового периода до современности. Он замечательно об этом пишет. До этого надо дойти.
Для нас живопись — это театр, это живописный спектакль, а Малевич обрезал все эти концы и сказал: «Нет. Никакого спектакля нет. Это настоящее энергетическое воздействие цвета или живописной субстанции». И он создает эти вещи, непонятно как. Возможно, он первый и последний, и больше никто и никогда не сможет сделать ничего подобного. Как всякая гениальность она часто делает человека бедным и несчастным. Малевич умер в 20-ом веке от болезни, которой болели неизвестно когда. Это была «черная меланхолия» — разновидность депрессии, которая стала раком. Такое было разочарование. Какой надо было иметь жизненный темперамент и во всем разочароваться так, чтобы сгореть от черной меланхолии. Это, конечно, фигура для меня очень магнетическая. Удивительнейший художник, открывший в искусстве новую эру — эру искусства энергетического, эру искусства форм. Это не значит, что он непрофонирован. Он профонирован больше, чем кто-либо другой. Попробуй профонируй Сурикова. Это сложно. Его можно только наследовать, а Малевича можно, даже не понимая, что он сделал.
Но ведь, между прочим, культура 20-го века развивается под словом «Малевич». Это ведь он придумал цвет для медицинского халат и его носит весь мир. Это он создал оранжевую куртку, которую на улицах носят рабочие. Абсолютно вся дизайнерская индустрия создана Малевичем. А новая книжная графика и понимание, что такая книга, композиция, жилое пространство? Не давайте мне увлекаться Малевичем, потому что я ценю эту личность и начинаю очень волноваться. Хочу только сказать, что вот эти его амстердамские картины с «движением» белой субстанции, энергетически производят сильное впечатление. Ну, а что такое «Черный квадрат» вы должны понимать. И он знал, о чем пишет. Он очень хорошо знал китайские Тени, только скрывал. Наводил Тень на плетень.
Так вот, Дао — это основа. Дао — это то, куда уходит энергия и откуда она возвращается. Оно имеет все, что может отбросить Тень сюда. Как пишет Набоков: «Дао — это вспышка спички между двумя пустотами». Оно не имеет времени, формы и числа. Внутри себя Дао имеет все, что из нее выпадает и это все тени, отброшенные из Тени Дао и путь постижений — это путь в Дао. И я хочу сейчас показать вам одну вещь и прочитать на какие три класса Конфуций делит людей. Хотите знать? Конфуций все предусмотрел. Он был этиком и через этику являлся строителем государства. И, если для Лао Цзы главное есть «Дао и Дэ» — путь в Дао, то для Конфуция главным является «Ли и Дау», то есть ритуал в Дао. Постижение себя через ритуал.
Прежде всего, для него существовало три категории людей. И это были категории этические, а не социальные. Конфуций жил в 6 веке до н. э. Шекспир на рубеже 16–17 века. Сервантес в то же самое время. Что интересно для Европы, то эти же проблемы возникли у нее в эпоху пост-ренессанса. Это очень ярко выражено у Шекспира — отсутствие деления людей по социальному классу. У Шекспира его просто нет. Вы же помните, как у него преображается король Лир, попав в самый низ общества и, как всегда, на уровне держится шут. И уж, конечно, его «Буря» просто гениальна. В ней есть то же самое определение, которое дает обществу Конфуций.
Для Конфуция самая высшая категория называется «Цзюнь — цзы (дзюнь-дзы)». Он говорил: «Ах, было бы неплохо, если бы так совпало и государство было бы счастливо, и во его главе стоял Цзюнь — цзы (дзюнь-дзы) — благородный человек». Это не богатый, не бедный человек, хотя он может быть богатым или бедным — любым, но он должен быть благородным мужем. Он должен был исполнять ритуал. Если он правитель, то должен вести себя так, чтобы никто не знал, что он есть.
— Как зовут вашего президента?
— А мы забыли. Иванов, а может Петров. А какая разница, как зовут.
Президента не должны знать по имени, но это не значит, что он должен скрываться. Он должен раствориться и заниматься своим делом, и быть благородным — а это значит исполнять этический закон и ритуал. Он должен соответствовать всем позитивным нормам, но главное, что он не только должен соблюдать ритуалы, а это очень сложно — но и должен совершать свой путь в Дао, постоянно видеть себя в Зеркале и идти к самопознанию через самоусовершенствование. Благородный муж. Кого вы можете назвать благородным мужем? Сахарова можете?
Голоса студентов: Лихачев. Перечисляют других.
Волкова: Пушкин — благородный муж. Благородный муж, потому что, как пишет Конфуций, история-то государства, т. е. культурная история государства идет по вершинам благородных мужей.
В культуре есть благородные мужи среди полководцев, художников, поэтов. Им трудно, но они есть. И это главное. Зеркало души, как он пишет, гениев нации.
Вторая категория называется «Жэнь». Вот мы все с вами Жэнь — обыватели. Большинство. Это — население. А требования к Жэнь, как всегда, желательно, чтобы не воровали и соблюдали законы. К ним предъявляют государственные требования, которые выражаются в чем? В налоговой системе, нравственной частной жизни. Все, что и сейчас.
И еще одна категория людей — третья — самая такая для него чувствительная, щепетильная. «Сяо-жэнь» — маленький человек. Но это не значит, что Сяо-жэнь башмачник. Это взяточник, мздоимец, человек, живущий корыстью и т. д. Он так и пишет: «Несчастное то государство, где Сяо-жэнь почти равно по проценту состояния Жэнь. Тогда боюсь, что благородным мужам в этом мире не место». Что, вдруг, Конфуций решил писать такие слова в 6 веке до н. э.? А ведь Зеркало поставил перед нашей мордой. Что он дальше говорит: «Для Сяо-Жэнь есть главное и основное положение: выгода, как принцип жизни». А тот может быть президент или военачальник! Здесь, не в социальной структуре. То, что Гумилев назвал противосистемой. Поэтому я и рассказала вам об этой системе Конфуция. И он вычислял по процентам, что представляет собой температура общества и страны. Потому что у него есть еще одна классификация, состоящая из 8 или 10 сословий. Но это совсем другое. А эта классификация сделана по духовному уровню Бытия. Сяо-Жэнь — суровое такое дело. Понимаете? Да не может быть меры у Сяо-Жэнь!