стую вещь. Они показали удивительное — то, что я говорила на прошлом занятии. Рим — это наше зеркало, и мы смотримся в него. Мы не смотримся в зеркало Египта, Греции или этрусков. Хотя Греция имеет к нам глубочайшее отношение. Но наше зеркало — это Рим. Большое, удивительное зеркало. Просто цивилизация, только крупнее. У них, конечно, атомной бомбы не было, но стекло они сделали. Они сделали стекло или нет? Опять молчите. Они не только стекло сделали, они смальты сделали для мозаик.
голос из зала: Они делали маленькие стекла. Окон не было в Риме.
Волкова: Они сделали смальты. Они сделали стекло, как предмет.
голос из зала: Они сделали кубки, тарелки.
Волкова: И не только. Они сделали бетон, они сделали водопровод, они сделали кирпич. Меня всегда очень интересовало, а сколько надо было этого кирпича? Это же индустриальное производство. Это же колоссальное индустриальное производство. Я просто призываю вас к тому, чтобы вы поняли какие-то вещи, над которыми мы не задумываемся. Прошло две с половиной тысячи лет непрерывных войн и разрушений. Насколько изменилось сознание людей, если на скамьях все те же надписи? Я имею в виду сознание черни, низовое сознание. О чем может идти речь? Христианство уже прошло, а надписи все те же. Особенно, в памятных местах. Ведь так и хочется приобщить себя к этому месту, а еще лучше осквернить его. Вот странная вещь. Вопросы о сознании очень меня интересуют. Вы, например, не знаете такой детали, что уже в Риме была такая манера, перед тем, как отправиться на стадион разукрасить свое лицо в разные цвета. В Византии это, однажды, привело к очень страшным последствиям. А лица себе красила партия болельщиков. Так же, как и сейчас — болельщики себе морды намажут и сидят на стадионах: одна половина красная, вторая зеленая. Меня это поражает.
И, однажды, одна такая партия была просто истреблена в Колизее. Они себе покрасили лица и решили осуществить заговор против Юстиниана.
Колизей был эллипсовидной архитектуры, которой в Греции не было. В Греции обязательно должна была быть сцена, на которую все смотрели. Главное — это наличие сцены, на которой участие принимали все.
Эллипс — это принципиально другая зрелищная конструкция, созданная именно римлянами. Эти эллипсы — по всему миру, и повсюду в них происходят удивительные события. Я должна вам сказать, что когда-то было проведено исследование, как деревенская коррида перешла в Испании в профессиональную, через эту арену. Именно деревенская коррида приняла законы профессиональной корриды. В местечке, которое называется Ронда, недалеко от Толедо. Вот они построили эллипс. Эллипс — замечательная вещь. В том же самом психологическом смысле. Ну, орут все. И я тоже ору. Это — психологическая инфекция. Она передается эмоциями. Однажды, Император Август, близкий сердцу любого европейца и ценимый всей европейской культурой, удивительный, мой любимец. Сейчас мы с вами на него посмотрим.
А я имею в виду другого гениального Римского Императора — Марка Аврелия. Он решил, будучи философом, гуманистом, писателем, новоплатоником. Кто-нибудь, когда-нибудь читал хотя бы адаптированную книжку Марка Аврелия?
Марк Аврелий
голос из зала: Ну, конечно.
Волкова: Когда Толстой писал свою исповедь, то использовал Марка Аврелия. Это поразительно. Я вам потом об Августе Октавиане обязательно расскажу удивительные вещи, когда мы дойдем до этого момента — не сегодня, в следующий раз. Что такое игровое римское начало? Когда Марк пишет о себе: «Не нравишься ты мне сегодня, Марк», — это он, глядя в зеркало: «У тебя сегодня лицо Цезаря». Это очень важная фраза. Это первый и хорошо понятный мне человек, через которого прошла такая трещина раздвоения. И не случайно этим приемом пользовался Достоевский. С одной стороны, он был человеком уже абсолютно нового времени, а с другой — человеком того времени. Эта личность разрастается. Гениальная личность всегда разрастается. Она всегда занимает очень большое пространство. Замечательно Томас Манн писал о Гёте. Он замечательно о нем написал. Только Томас Манн мог так артикулировать эту идею. Он пишет о Гёте, как об идеальном немецком философе и поэте. Я могу назвать Гёте настоящим просветителем, а немецкое просвещение — это все-таки 15–16 век. А Гёте — брат и настоящий друг Эразму и Дюреру. Но, с другой стороны, Гёте — человек 19-го века, а не только Просвещения. Он занимает огромное пространство и вмещает в себя еще больше. Вот настоящая личность! Это было и в Цезаре, и в Македонском. Это личности, которые вмещают в себя огромное пространство. Вообще, личность — это вмещение в себя пространства. Насколько человек вмещает в себя пространство настолько, что оно выходит за пределы своего времени и этноса.
Вот у Марка Аврелия было очень большое разрастание личности. Но, с другой стороны, он был весь стиснут. Он решил отменить гладиаторские бои. Мог он их отменить? Нет. Он уже выдумывал фокусы, что не будет на них ходить. А народ ему сказал: «Нет! Будешь! Без тебя не интересно!» «Ты не пойдешь? — не надо! Плохо!». И он ходил. Он сидел и демонстративно читал свои рукописи. Господи, да кого это вообще волновало? Сидишь себе и делай вид, что читаешь. Он сказал: «Затупить мечи!». Ему сказали: «Нет, этого не будет! Мы не будем ходить на бои с затупленными мечами», надо, чтобы по-настоящему, всерьез, а не понарошку. Ничего он не мог сделать. Он был Император и ничего не мог сделать. Не мог, хотя знал, кого он вырастил, какая образина рядом растет, какой кошмар рядом взрастает — его собственный сын. Единственный, Коммода. Это трагедия наследников — некого оставить после себя. Это общая беда, какая-то. Ни у Цезаря, ни у Петра, ни у многих не было достойных наследников. Ни у Августа Октавиана наследников не было. Но что поделаешь? Он даже не мог его лишить трона. Он знал, что нельзя и не мог. Слава Богу, его быстро убили.
Хочу обратить внимание (хотя мы отдельно будем говорить на эту тему) на эту конную статую Императора Марка Аврелия.
Марк Аврелий, конная статуя
Их было очень много, но остался один. Бронзовый, подлинный. Он очень сильно похож на Юрия Долгорукова, который стоит около «Арагви». Здесь, в этой композиции, которую создали римляне, лошадка поднимает одну ножку, а сверху можно сажать кого угодно — Генриха VIII, Петра I. Хоть всех. На этого коня всех и посадили. Это, кстати, об эталонах.
Вот и скажите мне, пожалуйста, глядя на этот план: сильно сегодня изменились по строительству стадионы и цирки? Да они вообще не изменились.
Около Колизея так интересно проходила жизнь: на нижнем ярусе люди выходили, гуляли. А когда они ходили гулять? Интересно? Когда сцена заполнялась кровью или чем-то еще объявляли перерыв. Снимали настил, тент, брандспойтами вымывали все, настилали новый тент и публика снова появлялась. Известно, что когда был открыт Колизей, 30 дней безостановочно давали гладиаторские бои и, конечно, всякое исполнительство, например, художественное слово. Вот гладиаторы побьются, побьются, затем стишки почитают, кто-нибудь на кифаре брякнет что-нибудь, чтобы все подхватили какой-нибудь шлягер и дальше биться начинают.
Есть одна великая тайна, над которой бились многие. Витрувий попробовал определить, но толком ее никто так и не знает. Над Колизеем была крыша — вот тут наверху есть такие пилястрочки. Как это было сделано технически, толком никто не знал. Вот объявлены гладиаторские бои в течение 30-ти дней, а если дождь пойдет? Конечно, климат был другой. Иногда они ходили в теплых тогах. А когда смотришь на портреты Возрождения — они все в шубах. Потому что прошло, так называемое, малое оледенение и климат в Европе очень изменился. Они жили под другими небесами и пили немножко другую воду. У них инфекций-то этих массовых не было.
Но над Колизеем крыша натягивалась. Заведовала этой крышей морская академия. Делали ее, говорят, из какого-то парусного полотна. И над Колизеем была крыша. А что изменилось? Я не хочу сказать, что нет прогресса — спаси Бог! Есть технические изменения со временем. Не социальные. Но прогресс? Я не знаю, что это такое. Чем больше я живу, тем больше думаю, что нет. Уверяю вас — прогресса никакого нет. Ну, какой тут прогресс? Что писали, то и пишут.
голос из зала: Вы имеете в виду прогресс вообще, или прогресс в области архитектуры и строительства?
Волкова: Прогресса, как такового. Есть регрессивность, а не прогрессивность. Хотя изменения, конечно, имеются. Я ничего не могу сказать.
голос из зала: Если регрессия, то Золотой век уже был?
Волкова: Золотой век был очень давно. Мы-то живем на Парнасе каменного века. Просто не будем себя обманывать. Давайте, оставим сейчас абстрактные разговоры. Я хочу вам объяснить, что вопрос заполнения эллипсовидного замкнутого амфитеатра, через эти люки со стволами, используется и сейчас: в цирках и на стадионах. Лучше что-нибудь придумали? Нет. Рассаживание по местам. Вот, что они создали. Мосты, Колизеи, инсулы, дворцы, фонтаны. Городское строительство. Это и есть типовое строительство. Развивающееся постепенно. В первом веке до новой эры в Риме уже были пять военных академий. Мужчины там получали свое образование. В военных академиях. Это были профессионалы. Это не были завитушки и пробы пера, прежде всего — это была профессиональная армия. Знаете такую игру «ватерполо»? Так вот, даже вес мяча и форма осталась та же. Это была обязательная офицерская игра. Бег, борьба и водное поло. Они считали, что эта игра развивает более всего. Это просто, так сказать, игра офицеров.
В академиях готовили армейских профессионалов. Военных стратегов. Без юридической академии вообще некуда было деться. Я рассказывала вам о том, что Рим начинается с принятия кодекса о двенадцати таблицах? Двенадцать таблиц — это гражданское и уголовное право. С этого, собственно, начинается Рим. Юристы нужны все время. Сколько бы исторических лиц вы не назвали — они все имели адвокатское и ораторское образование.