Итак, Италия является образцом мировой фресковой живописи. Да или нет? Фрески-то откуда? Европа, извините, фресок не знает. А почему? А потому, что Европа готическая. Она знает другую конструкцию. Она знает витражи, она знает живопись на стекле. А Италия знает стену и любит ее. И все итальянские художники пишут на стене. У них же готики не было. Никогда. Вы скажите Миланский собор! Извините, Миланский собор — декоративная готика. Это на нем наставлены башенки. А внутри он чистая базилИка. Они стену любят. Они пишут стену.
Помпейские росписи
А в старых итальянских домах? Тоже писали стены. Им ничего кроме стены не нужно. А откуда идет традиция стены? А вот отсюда. А что можно писать на стене? А всё. И запомните, пожалуйста, это слово «всё» — оно нам сегодня или завтра очень сильно пригодится. На стене можно писать всё. Вот вам, господа, как говорится, и Боттичелли. Понимаете? Я не могу, я умираю, когда всё это вижу. Со мной начинает твориться, что-то просто фантастическое. Я много-много лет не могу этого переварить.
Почему я вам это говорю? Вся история искусства написана неправильно. Она написана локально: есть живопись в помпейском доме и на этом — всё; итальянцы открыли перспективу. Да они ее никогда и не забывали. Да она у них всегда была. У них всегда была стена, у них всегда были навыки живописи на стене. Просто какое-то время, пока было сильно влияние Византии, они немножко изменили стиль (показывает). Посмотрите, как она с этой коробкой идет и эти развевающиеся одежды — это музыка движений, это музыка жестов, это музыка развевающихся складок. Смотрите, ножки-то земли не касаются, как у «Весны» Боттичелли. У Боттичелли ножки-то все над землей. И также складки — не касаются земли. Я не говорю, что Ренессанс второстепенен — нет, но он пьет из груди свое латинское молоко. Там находится эта кормилица.
Никогда не верьте тому, что говорят о Риме. Он оболган. Имейте в виду, что то обилие открытий культуры, которые были в Греции и Риме, обслуживают мир до сих пор. Они являются реально нашей духовно-художественной родиной. Они в нас. Мы их воспринимаем через свое знание. Нам кажется, что мы не знаем. Но на самом деле мы знаем, мы вспоминаем. Мы обязательно знаем, просто мы не сцепляем. А когда мы начинаем сцеплять, то видите, что получается?
Поэтому в то небольшое количество часов, что у нас есть, я постараюсь в самой сокращенной форме дать вам основы нашего духовного происхождения. Такой духовной палеонтологии. А, кто еще нам дал? Ну, христианство, о котором мы будем говорить. Это очень интересная тема.
Помпейские росписи
Помпейские росписи
Но я сочла совершенно необходимым принести вам эту книгу. Смотрите, какая красота! Как писал Мандельштам: «Греки сбондили Елену по волнам, ну а мне соленой пеной по губам…». Как они знают движение, как они знают патетический смысл движения. Как у них работает все тело. Как у них работают драпировки. Как у них работает пространство. А какие у них есть фрески. Ни один романтик не писал так лунную ночь. Какая-то беседка, цветет лавр, сад, в этом саду какие-то нимфы, как тени двигаются. На скале стоит: то ли козел, то ли единорог. И все это, как во сне — призрачно. А имен-то не имели.
Еще у них был один вид искусства, который я вам показать не могу. Они очень любили мозаику. Это вы должны знать. Но мозаика для них была не таким видом искусства, как роспись стен, а поделочным искусством. Вот, например, все полы в Остии они выкладывали мозаикой. Я вам говорила, как они в Пантеоне выложили пол. Это были специально обработанные куски полудрагоценных камней. Они очень любили стекло. Стекло изготовляли сами. Стекло было изобретено неизвестно кем, но в медицинской академии, потому что там были лекарственные факультеты, и они экспериментировали со всем этим делом.
Еще у них мозаика была на столах. Они окружали себя необыкновенно интересной роскошью. Мозаика на столах, на предметах ювелирного искусства.
Я специально об этом говорю. Это был настоящий изобразительный натурализм. Небо — так небо, яблоко — так яблоко, пейзаж — так пейзаж. Ну, Шилову, конечно, далеко — это была такая совершенно натуралистическая вещь. Не реалистическая, потому что в основе слова «реализм» лежит идея, а это было именно натуроподражание. И натуроподражание они очень любили в мозаичности. Видите, вот все виды искусства, какие только могут быть, были ими разработаны — этими пьяницами, лентяями, бездельниками, развратниками, дураками, глупыми вояками, идиотами и не знаю, кем еще. А кто-то же это делал все?
Картина Рима другая! Повторяю: другая она, начиная после Императора Комоды, который завершил династию Антонинов. После того, как погиб Марк Аврелий, в большой тоске и в горе своей души, и убили его сына — этого идиота сумасшедшего, Император Комода закрыл династию Юлиев Клавдиев — это был уже финал II века. Уже дальнейшие Императоры все распустились, расшнуровались. Им нужны были только деньги. Началась коррупция, случилось то, о чем замечательно пишет Бродский в своей пьесе «Мрамор», когда в одной камере сидит римлянин и, так называемый, новый римлянин. И вот отношение этого старого, настоящего римлянина и нового. Там это совершенно грандиозно описано. Пришли новые люди, пришли новые деньги, пришла другая армия, пришли другие чиновники, пришли вольноотпущенники к власти и — фьють. А что было делать? Выход был другой? Никакого другого выхода не было. Это закон.
Эти законы замечательно описаны Львом Николаевичем Гумилевым, как фазы этногенеза. Вот его все ругают. Такой, да сякой. А Лев Николаевич был величайшим ученым и мудрецом. Он хоть что-то предложил. А предложил он рассмотреть некие закономерности. И эти закономерности у него в основном построены на той связи, которую обычно историки опускают. Потому что историки не имеют связей, а он берет историю, как он говорил сам — юридическую: такой-то царь, в такой-то год, пришел, увидел, победил. Пришел и разгромил. Пришел, тяпнул, хапнул, ушел, оставил, не оставил, сжег, женился, влюбился. И он соединяет историю юридическую с историей землепользования и показывает, как это связано друг с другом и имеет прямую связь. Поэтому у него возникают необыкновенно любопытные законы и закономерности.
Например, у него есть статья, которую я всем советую прочитать. Она об этногенезе и называется «Кто разрушил Вавилон». И он показывает это. А никто его не разрушал. Нарушилась связь. Нарушилась связь между теми, кто распоряжается страной и землей. Вот, к примеру, был водопровод в Вавилоне. Все было замечательно, все цвело, пахло и росло. Но пришли люди и сказали: «Не надо этот водопровод, давайте водопровод с гор проведем». Но это были люди другие, которые не знали этой земли. Они провели с гор водопровод. И началось — сель, засаливание земель. Довольно быстро все превратилось в пустыню. И реки трогать нельзя и поворачивать их не надо. И он потрясающе описывает всю эту историю.
Когда одному нашему красавцу с бровями пришла в голову мысль повернуть реки, я сразу сказала: «Ну, поздравляю, наконец-то. Вот и эта фаза наступила». Хорошо, что Астафьев сказал: «Сожгу себя на площади». Он понимал, что этого делать нельзя.
В дни моей молодости, молодые люди (а у каждого поколения есть свои хоровые песни) пели одну замечательную песню. Мы, как люди у Босха, пели хором под гитару. И у нас была какая-то необыкновенная песня, возбуждавшая нас, потому что была эпоха такой необыкновенной увлеченности физиками-теоретиками. У меня у самой был муж физик-теоретик и я знаю, как это было модно, а песню пели так: «Это наши физики на парте, раскрутили шар наоборот». Так что — тяжелые воспоминания.
То, что я вижу сейчас, даже анализировать не надо, надо просто читать Льва Николаевича Гумилева. К сожалению, читаю его я. Ну, может еще два-три человека. Вот это плохо. А я бы хотела, чтобы его многие прочитали, но читая, все-таки поняли, что они читают. А то люди читают и не понимают.
Опять «Анну Каренину» поставили в виде балета. Ну, что поделать… Меня сегодня спрашивают по телефону: «Почему ты вчера не была на премьере балета „Анна Каренина“?» Я говорю: «Да близко не подойду я к этому балету. У меня книжка есть, зачем мне ходить на балет?» Я уже смотрела во МХАТе, у Сережи Соловьева. Хватит. Сколько можно издеваться и таскать старика за бороду?! И так его волочат, и этак. Ну, сколько можно?
К очень интересному мы подходим моменту. Вы понимаете, почему я перескакиваю? Я перескакиваю, потому что у нас нет времени. У нас с вами всего два занятия — это, следующее и еще одно.
Итак, я подхожу к одному моменту. Запомните раз и навсегда. Темы: КТО, ОТКУДА ВОЗНИК — лучше не касаться. Но есть одно интересное замечание: почему-то всё возникает в пещере. Младенец, где родился? В пещере. Но есть же объяснение этому. Ну, бедные люди, не могли себе в Вифлееме пристанища найти, нашли в овине, в пещере. Была перепись населения. Подумаешь, там осел, да вол. Откуда дети рождаются? Из пещеры. И что интересно, сам Зевс родился в пещере, на Крите. Его мамаша туда спрятала от ревнивого супруга. Хотите посмотреть пещеру? Пожалуйста.
Вы в Вифлееме можете увидеть пещеру? Да сколько угодно! Вон, очередь какая стоит. Да не может быть! Да! Вот тут. А это когда было, когда Зевс родился? И она сохранилась? Сохранилась.
Потому что пещера — это всегда тайна. Поэтому все рождается в пещере.
Когда мой покойный, дорогой и любимый Тонино Гуэрра задумал памятник Андрею Арсеньевичу Тарковскому, он делал его в пещере. Закрыл наглухо двери и сказал: «Там тайна». И там, правда, тайна. Нам еще надо немного пожить — лет десять и снова фильмы посмотреть. Многое чего увидим, что сейчас не замечаем.
Возрождение есть пещера. Поэтому, всякий момент рождения — это тайна. Это очень интересно, что первые росписи, какие только мы знаем, они тоже находятся в пещерах на Пиренеях. Господи, да кто их там написал, когда? Может хоть один человек или один теоретик ответить на вопрос: «А что такое пещера?» Нет, никогда.