А теперь я хочу немножко рассказать о другом. При том, что такие люди, как Ван Гок не могут быть не одиноки, потому что гений одинок всегда, а он был гений в чистом виде, около него всегда был человек, отношение с которым обсуждать очень сложно. У него не сложились отношения с Гогеном, потому что такие, очень яркие и совершенно разные индивидуальности совпасть под одной крышей не могут. Их расставание было драматическим и неизбежным. Зато его брат Тео всегда был рядом с ним. Собственно говоря, он был его спонсором, он был его меценатом, выражаясь современным языком. И можно еще так немного грубовато сказать, но его брат был больше, чем брат — он был его какой-то органически-биологической частью. Это был тот союз, без которого Ван Гог не мог бы состояться так, как он состоялся. Еще один, очень интересный вопрос, который интересует лично меня.
Когда рассказывают о творчестве Ван Гога, то невольно получается рассказ о человеке с невероятной волей. Потому что одного гения недостаточно, должна быть воля к самоосуществлению. И у Ван Гога эта воля была. Собственно говоря, с тех пор, как он попал в Овер, воля сотворила его. Жизнь Ван Гога была страшной. Он был болен, но писал картины так, как не пишет никакой другой здоровый человек. Другими словами, медицина разошлась в диагнозе с творчеством. Его картины очень осмысленны, очень осознанны, наполнены волей и очень целенаправленны.
Возможно, я скажу парадоксальную вещь: но из 9 лет его творчества, именно два года, проведенные в Арле и в Овере, где Ван Гог полностью себя нашел и реализовал, окончательно создали того художника, которого мы знаем. Чего ему это стоило? Это стоило ему жизни. Все-таки, он покончил жизнь самоубийством, выстрелив в себя. Он умер «самоубийственной» смертью. И все-таки, при всем том, это очень счастливая жизнь. Потому что для гениального человека, самоосуществление стать собой, найти себя и полностью реализоваться, получить на века то имя, которое, вне всякого сомнения, пока живы люди, останется и будет занимать свое место в очень малом количестве избранных имен. Это ли можно назвать несчастьем? Это очень интересный вопрос. В нем, как и в Лотреке, есть удивительно глубокая тайна и мы не можем раскрыть ни этой тайны гения, ни тайны его творчества.
Памятник братьям
А сегодня, что и говорить, он еще и писатель. Его письма изданы на всех языках. Он — живописец, картины которого и оценить невозможно. Его брат Тео не смог пережить его смерти и умер от тоски. После смерти Тео осталась его вдова. Она оказалась умницей и наследницей творчества Ван Гога. Благодаря этой женщине, мы очень много выиграли, потому что его творчество не было разворовано или разбазарено — оно было собрано в одних руках. Уже после войны, очень известный, замечательный французский скульптор, выходец из России — Осип Цадкин, занимался памятниками Ван Гогу. Его мастерская была вся заставлена ими. Она и сейчас есть в Париже и там все это можно увидеть. Самый главный памятник Ван Гогу и его брату стоит в Амстердаме. Он представляет собой две фигуры во весь рост — их руки сплетены, головы близки друг к другу — они стоят рядом — Винсент и Тео Ван Гог. Так Цадкин объединил их, как бы в одного человека и, наверное, это правильно.
Диего Родригес де Сильва Веласкес
Диего Родригес де Сильва Веласкес
Недавно, мне на глаза попалась одна очень интересная книга, в конце которой была помещена таблица, в которой были указаны имена лучших художников мира по всем показателям: композиция, воображение, рисунок, живопись и прочее. И я нисколько не удивилась, увидав, что в числе первых 5-ти имен стоит имя Диего Веласкеса — величайшего художника мировой живописи.
Диего Родригес де Сильва Веласкес родился в 1590 году, то есть в самом конце 16 века, в испанском городке Севилья. Он был современником еще двух совершенно удивительных художников — писателя Сервантеса, написавшего «Дон Кихот» и драматурга Шекспира.
И Веласкес, и Сервантес, и Шекспир намного больше того, чем мы их определяем. Веласкес больше того, что может дать живопись, Шекспир больше того, что может дать драматургия, а Сервантес, безусловно, больше того, что может дать большой роман. И не случайно Федор Михайлович Достоевский сказал очень странную вещь, что на Страшном Суде человечество может отчитаться романом Сервантеса «Дон Кихот».
Что любопытно — все три имени, которые я назвала (а, между прочим, к ним можно прибавить и Лопе де Вега, и еще очень большое количество людей), все анонимны. О них знают все — самые знаменитые имена конца 16, начала 17 веков. И, вместе с тем, о них никто, ничего не знает. До конца неизвестны жизнь и биография Сервантеса. До сих пор, под маской скрыт Шекспир. Да и о Диего Веласкесе тоже мало что известно. Я читала большое количество его биографий и все они сводятся к каким-то простым фактам, перечисляющим какие-то незначительные события в его жизни: какой имел придворный чин, на ком был женат, когда переехал из Севильи в Мадрид, при каких обстоятельствах умер и какие у него были отношения с королем Филиппом IV.
Подлинный гений, как известно, всегда анонимен. Его имя всегда окружено тайной. Биография не прояснена, а, может быть, и не надо знать биографии гениев, потому что мы не знаем природу их дарования, мы не знаем природу их гениальности. Мы должны смотреть на их картины, читать их пьесы и наслаждаться романами. И уже во всем этом находить для себя ответы на те вопросы, которые они нам задают.
Веласкес жил в очень удивительное время, которое имело для него, как художника, очень большое значение. Представляете, из какой горячей магмы ткались гении и характеры этих людей?
Нам известно, что Веласкес очень быстро переехал в Мадрид и стал придворным художником короля Филиппа IV. Умер он в 1660 году, в возрасте 70-ти лет, простудившись и заболев лихорадкой. Его биография — это биография фактов, которая никогда не сможет стать биографией его творческой жизни.
Любая книга, даже самая лучшая репродукция никогда не смогут дать нам представление о том, что это был за живописец, потому что мы не можем ощутить масштаба всех его вещей. Я вспоминаю одну очень интересную историю. Когда-то я, вместе со студентами, делала фильм о советском художнике Тышлере. Мы сделали очень хороший фильм и пригласили его на просмотр. Тышлер посмотрел картину и сказал: «Ах, какой хороший фильм, но как жаль, что я никогда не писал этих картин». Мы были поражены! «Как такое может быть? Вы не писали эти картины?». Он сказал: «Нет. Цвет замечательный, но ничуть не соответствует живописи моих полотен. Я их не писал». Поэтому, когда мы смотрим книги, даже самые лучшие, то, к сожалению, должны констатировать, что не знаем этих картин.
Александр Тышлер
Если, кому-то из вас посчастливится оказаться в Прадо, то вы сможете увидать одну из величайших чудес мирового искусства — живопись Веласкеса. Конечно, многие знают его картины, сюжеты, но я хочу рассказать только об одной из них. Она называется «Фрейлины» или «Менины». Более того, само название «Фрейлины» буквально ни о чем не говорит. Фрейлины, действительно, присутствуют на этой картине в качестве сопровождающих дам. А кого они сопровождают? Маленькую принцессу Маргариту. Они присутствуют в виде свиты маленькой принцессы, которая пришла в мастерскую художника, чтобы посмотреть, как тот рисует ее маму и папу.
Менины
Но с чего мы решили, что художник пишет родителей маленькой принцессы? А они отражаются в зеркале, висящем там, на дальней стене мастерской. И это король и королева. Ну, конечно, он пишет короля и королеву на этом большом холсте, потому что это их отражения. Я полагаю, что и мы могли бы отразиться в нем. Но вопрос в другом: а писал ли он их когда-нибудь?
Филиппа IV рядом с женой
Даже самые строгие инвентаризаторы его творчества знают, что у Веласкеса никогда не было парного портрета короля и королевы. Он никогда не писал Филиппа IV рядом с его второй женой, представительницей династии Габсбургов.
У Веласкеса очень много картин с зеркалами, которые играют в его живописи большую роль. Я говорю «играют роль», потому что его живопись сродни драматургии. Это очень интересная игра и по драматургии, и по игре характеров. Вообще, драматургия присутствует там, где есть общение, есть напряжение отношений, когда что-то происходит. В его картинах всегда присутствует, что-то очень важное, что заставляет нас напрягаться и думать, а, что, собственно говоря, происходит? Как все эти люди взаимодействуют друг с другом, их отношения и прочее.
Когда мы смотрим на картину, создается ощущение полного физического присутствия внутри нее. Словно здесь находится некий, таинственный переход границы времени и в любую минуту произойдет погружение в мир, находящегося перед глазами — еще немного и вы станете участником той жизни. И вот уже маленькая девочка и ее окружение, прийдя в мастерскую художника, с удивлением смотрит на вас, а вы смотрите на них.
И происходит потрясение. Вы стоите между девочкой и ее свитой, художником Веласкесом и теми, кого он пишет. И мало того, что вы еще не отошли от осознания того, что находитесь в неком контакте с этой компанией, но и они это тоже знают. И им любопытно. Проходят столетия, бесконечный поток людей течет перед этой картиной и, попадая в нее, являются свидетелями этого вечно длящегося действия.
Точно также и Сервантес, обращаясь к нам «любезный читатель», приглашает внутрь своего мира. И мы — «любезные читатели», можем всегда в нем присутствовать. И мне кажется, что присутствие внутри их миров ничуть не менее захватывающий процесс, чем присутствие в мире, в котором мы живем.
Этой картиной очень интересовался Пикассо. Я сейчас не могу назвать точно, какое количество авторских копий сделал сам Веласкис, но они все разные. У него есть вариант и с разбитым зеркалом, и вдребезги разбитым зеркалом. Он и так поворачивал эту композицию и этак. Он все время пробовал ее на вкус, на пространство, потому что, с какой бы стороны мы не подошли к этой картине, она остается загадочной композицией, как в прямом, так и в зеркальном смысле.