«Лицо войны»
Но Дали говорил: «Мы пройдем через средние века. Ничего, я верю, что мы это обдумаем и переживем. И тогда, вслед за этим, вновь наступит Возрождение и это будет эпоха индивидуализации». И вот в «Тайная вечере» это все есть. Он очень волновался за тот мир, в котором мы живем и эта картина носит очень современное и оптимистически-пророческое звучание: «Мы осознаем себя и все свои предательства и выйдем к обществу высокой индивидуализации, к возможностям личностного проявления».
Джотто ди Бондоне
Джотто ди Бондоне
Я человек, я посередине мира, за мною — мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд, я между ними лег во весь свой рост,
Два берега связующие море, два космоса, соединивший мост.
Это стихи поэта Арсения Тарковского и мне кажется, что они являются идеальным эпиграфом к нашей сегодняшней теме. Сегодня мы будем говорить о художнике Джотто. А еще точнее: сосредоточимся на одной его картине, вернее фрески, которая называется «Поцелуй Иуды».
Прежде чем рассказывать об этой фреске, мне хотелось бы, все-таки, сказать несколько слов о том, кто был такой художник Джотто ди Бондоне и почему именно этот эпиграф является очень важными словами, которые характерны не только для него, но и для всей эпохи, в которую он жил.
Джотто жил на сломе двух столетий — 13 и 14 веков. Вот ровно середина его жизни пришлась на слом этих двух столетий. И во всей мировой культуре эту эпоху принято называть «эпохой Данте и Джотто», потому что и один, и второй являлись современниками.
Когда говорят эпоха Данте и Джотто, то имеют ввиду, что именно эти два гения, а они были подлинными гениями — определили собой вершину эпохи, как бы высшую точку развития ее напряжения и духовных идей. Того экстракта, который содержался в их творчестве, личности, и деятельности. Вообще, эту эпоху Данте и Джотто принято называть «проторенессанс». Это на таком ученом языке: или треченто, или проторенессанс, то есть, как бы эпоха, предшествующая Возрождению. Вы знаете, это очень и очень условно, потому что сама эпоха была не менее знаменательна, чем кватроченто или начало Возрождения. Это была великая эпоха. И, действительно, она соединила два космоса, потому что, с одной стороны, это было время необыкновенно бурных событий, происходящих в Европе. Пассионарный накал, бурление пассионарных страстей, этих личностей с переизбыточной энергией: борьба, свершения, завоевания, предательства, крестовые походы, политические битвы, взлеты литературного гения, какая-то немыслимая архитектура, поголовное увлечение античностью, расцвет городов — все это было просто невероятно. Дело в том, что мы так увлекаемся эпохой Возрождения, что очень часто опускаем треченто, то есть те самые 13–14 века или рубеж 13–14 веков. А это была эпоха совершенно бесподобная.
И Данте, и Джотто — они оба были флорентинцами, правда, происходили из разных социальных сред, что имеет значение для любого времени. Джотто, как сообщают источники, был, то ли сыном крестьянина, то ли сыном кузнеца. А вот род Данте Алигьери был очень старинным, и он очень любил свою родословную и сочинения, связанные с тем, что его род восходит к некой римской династии, стоявшей у основания Флоренции — города цветов. Он был настоящим аристократом с римскими корнями. Его род строил город Флоренцию. Но дело, конечно, не в этом. Есть такое выражение: «бог бросил кости». И когда речь идет о гениальности, то она абсолютно не знает никаких социальных границ, и социальных градаций. Просто эти два человека проживали разную жизнь. Данте полную политических страстей и смерти в изгнании. А Джотто, наоборот, необыкновенно счастливую жизнь: жизнь в почете, славе, деньгах, с красивым концом, большой известностью и славой. Каждый из них, по-своему, очень полно выразили свое время. Говорят, гении опережают время. Может быть и опережают. До сих пор, обе эти фигуры имеют абсолютное значение. Другие герои того времени несколько пожухли и о них знают не все, а эти два имени сияют такими восхитительным светом!
Этих великих людей комментируют и сейчас, потому что они нужны, они важны и сейчас, а другие ушли в тень истории.
Чем же был замечателен художник Джотто? Что же он такого удивительного сделал, что мы награждаем его такими высокими эпитетами и говорим о нем, как о мосте, соединившем два космоса? Наш с вами современник и философ Мираб Мамардашвили когда-то сказал о Джотто: «Джотто вышел в трансцендентный ноль». Эта сложная фраза заставила его слушателей очень смеяться, но немножко подумавши, мы решили, что точнее сказать нельзя. То есть Джотто начал с нуля. Просто то, что он сделал в искусстве или то, что он предложил искусству, до него никто не делал. И в этом смысле каждый гениальный человек выходит в трансцендентный ноль. Микеланджело вышел в трансцендентный ноль, Поль Сезанн вышел в трансцендентный ноль, Казимир Малевич. Все они начинали с нуля.
Именно с Джотто начинается современная европейская живопись. До него в европейском мире была принята икона или Византийская живопись.
Джованни Чимабуэ
Художник и историк искусства Джорджо Вазари сообщает нам такую легенду, бытовавшую в то время (возможно, это и правда): Джотто был учеником художника Джованни Чимабуэ и в музее Уффици рядом висят две картины, две Мадонны — Чимабуэ и Джотто. Когда вы смотрите на них и сравниваете, даже если вы ничего не знаете об искусстве, вы видите абсолютную разницу. Эти художники по-разному видят мир, они по-разному видят форму, они по-разному понимают то, что они видят и у них разные задачи. Картины Джованни Чимабуэ необыкновенно изысканны, необыкновенно изящны. Можно сказать, что он художник не просто византийский, средневековый — он художник готический. Его «Мадонна» бесплотна. Складки ее одежды изумительно красивы и декоративно завиваются и развиваются. Длинные пальцы, руки не держат младенца, а делают лишь знак, что они его держат. Лицо ее, как принято в византийской живописи — восточное, узкое, такие печальные глаза, тоненький нос. То есть, это плоское, бесплотное, каноническое изображение. Условная живопись иконы. Лика. Не лица, не типа личности, а лика, который находится над личностью. Она — вне телесная. Она выражает суть, как бы духовного знака Марии с младенцем.
А рядом висит икона или скажем уже картина Джотто, написанная в стиле, который только тогда был принят, вернее, только входил в моду. На красивом троне, инкрустированном мрамором, сидит молодая, широкоплечая, мощная женщина, с румянцем во всю щеку и крепко держит руками упитанного младенца. Ее тело прекрасно подчеркивает белая рубашка. Она спокойно смотрит на нас, в ее лице нет страдания — оно полно высокого человеческого достоинства и покоя. Это уже не Мадонна. Это уже не икона Богородицы. Это Мадонна в позднем итальянском смысле и понимании того сюжета, где она собирает в себе и Марию, и Прекрасную даму. И вы знаете, есть такие сведения, что в 14 и даже в 13 веке, во Флоренции, а может быть, и в Европе было общество, которое называлось «Общество поклонения Богородице, как Прекрасной даме». «Прекрасная дама» Джотто уже выражала некий тип той красоты, который стал женским типом, а не условным выражением канона иконы.
«Мадонна» Джотто
«Мадонна», Чимабуэ
Одним словом, когда вы смотрите на работу Джотто, даже если вы первый раз столкнулись с этим именем, для вас становится совершенно ясно, что вы видите совершенно другое искусство, совершенно другое видение мира: дерзость, смелость и абсолютную готовность к какому-то новому дыханию. То время было заряжено таким могучим интересом к жизни, к политике и к будущему, что, будучи готовым, ждало перемен. Джотто всегда был интересен, никогда не был осуждаем или гоним. Мы еще поговорим о том, насколько он был ценим, любим и прославлен своими современниками.
Недалеко от Джотто висит еще одна картина очень известного в те времена художника Дуччо. Так вот, будучи современником Джотто, Дуччо тоже писал в принятой тогда византийской манере, очень хорошо отстоявшейся и очень широко используемой художественными школами. Представить себе, что Чимабуэ, Дуччи и Джотто являются людьми одного времени, очень сложно — так сильно Джотто отличается от них. Мне хотелось бы сказать несколько слов об одной очень тонкой вещи, к которой Джотто имеет прямое отношение и во многом определяет его поведение в жизни, отношение с людьми и видение мира, потому что, как всякий большой художник, он показывает нам не какую-то тему или предмет, а приносит в наши дома целый мир. Он очень широко освещает пространство, внутри которого живет. Джотто был именно таков. С ним входил мир. Если мы с вами вернемся к его «Мадонне», о которой я только что говорила, к этой царственной особе с принцем-наследником на руках, то что мы увидим? Коленопреклоненных перед ней пажей, ангелов. Они восторженно смотрят на нее и держат в руках букеты. А какие букеты! Цветок к цветку, лепесток к лепестку — настоящий художественный гербарий. Какое любовное отношение к изображению природы. Такая пронзительная любовь к цветам. И вот здесь, я подхожу к тому, что лично мне очень дорого в фигуре Джотто. Это, конечно, его связь с популярным тогда и очень интересным движением францисканцев.
Даже, если бы я не знала из литературы, которая не очень-то глубоко освещает вопрос джоттовского францисканства, кто такой Франциск Ассизский, то все равно поняла бы, что Джотто — францисканец. Но Франциск Ассизский был одним из интереснейших и популярнейших идеологов 13 века. Правда, то время, когда он выходит на сцену истории со своим единственным учением, было временем расцвета научной, интеллектуальной, художественно-поэтической и интеллектуальной жизни Европы. Это было время, когда жили великие. Я бы даже сказала величайшие и гениальнейшие схоласты. Это было время не византийской теологии в чистом виде, а время высокой европейской схоластики.
Тогда носители идей полемизировали между собой и были крупными учеными. Они жили внутри очень интегрированного в интеллектуальном и духовном отношении пространства. Мне кажется, что в этом и была их великая сила. Это было время, когда жил Альберт Великий — первый, так сказать, узаконенный европейский доктор Фауст. Он был не только великим знатоком и комментатором Аристотеля, Платона, античности, но еще и алхимиком — человеком, который занимался лекарствами, точно также, как Фома Аквинский. Он был таким же, как испанец Доминик Гусман, что создал очень серьезное движение доминиканцев. Они были современниками и просто экстраординарными личностями.