Лекции по искусству. Книга 5 — страница 23 из 27


«Женский портрет», Малевич


«На сенокосе», Малевич


И все равно как он писал, он писал чистоту, особую вычищенную безгрешность. Я не говорю о Петрове-Водкине — человеке, которому выпало быть и русским, и советским художником.


«Мать», К. Петров-Водкин


«Портрет мальчика», К. Петров-Водкин


«Жаждущий воин», К. Петров-Водкин


«Девушки на Волге», К. Петров-Водкин


«Портрет Анны Ахматовой», К. Петров-Водкин


Даже портрет Анны Ахматовой — чистейший образец. Конечно столпы покачнулись, когда Маяковский писал про свою тетку. Одним словом — футурист! Там просто нечто удивительное. А когда Есенин про теток пишет — слезы катятся сами собой. Анна Снегина «всем бела, белоснежна». Пейзажи идеальные, слезы на глазах. Удивительная вещь особая природа художественной ментальности и вы знаете есть еще одна вещь — от времен старого искусства до самых последних событий искусства, на художнике всегда лежала особая миссия. Особая миссия больше, чем на художниках какой-либо другой страны. Очень жаль, что до Дягилева, до эпизода первой интеграции русского искусства в мировое пространства, когда мы приехали, а они сказали «Ах!», до этого связей между культурой России и культурой Запада не было. Была связь в один конец — это русские художники за границей, в основном Россия в Италии. В 19-ом веке они начали во Францию шастать, но чтобы такое резкое было влияние — нет. Запад не знал российского искусства.

Выставок до 1900 года не было, связей художественных не было и Россия была в художественной изоляции. Поэтому, что здесь твориться мы знаем, но оценить не можем. У нас нет еще одной точки зрения, а они не знают. А должна быть любая научная, художественная интеграция, т. е. это обязательно должно войти в состав мировой культуры. И когда мы начали входить в этот состав в начале 20-го века, то первое, что вошло — это была икона. И она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Почему? Мы начнем с этого следующее занятие.

Россия никогда не имела своей философии. Она имела только религиозную философию. Она никогда не имела то, что называется европейской философией. Она начинает ее получать только в начале 20-го века и то не чистую, а как литературно-социальную. Как Лосский, как Бердяев, как Шестов, которого я лично люблю. Философию в России или топят, или ставят к стенке. Карсавин вернулся. Зачем? Издавался всюду. Где он? Умер в лагере. Куда отца Павла Флоренцкого дели? Утопили в море. Куда Вернадского дели? Сгноили в тюрьме. Слушайте, ну что это такое, в конце концов? Ленин, видите ли сказал, что нам этого не надо. Конечно, не надо. Он наш единственный философ. Других быть не может!

Когда умер Сталин, на его даче сделали музей и туда начали водить экскурсии. Как там было интересно! Мы знали: какой у него был патефон, какие он слушал пластинки, как жил. Скромности был не заурядной! И не понимал разницы между репродукцией из «Огонька» и произведением искусства. Ну, не дано ему было! У него была своя картинная галерея. Он вырезал репродукции из журналов и лично помещал в рамку. Китч такой! Умом двинулся. Это, с одной стороны, трогательно, а с другой — страшно. И у него там стоял рояль. На этом рояле разрешалось играть только некоторым людям, а иногда приглашались артисты. Но больше всего он любил, когда на рояле играл Жданов. И когда тот умер, Сталин сказал: «Рояль убрать, играть больше некому». И рояль убрали — это нам рассказывали сотрудники музея. Так было и с философами. Философов убрать, философ здесь только я и мыслить больше некому.

В России не было философов, но она была необыкновенно одарена художниками.

Что отличает русских писателей, поэтов и художников? Профессиональный недостаток. Они не просто художники формы. Они берут на себя и в себя все. Они очень большие размышлятели. Они дают необыкновенно глубокий срез ментальной культуры и философии. Они очень содержательно нагружены. Русское искусство очень интересно и требует пристального изучения. Она образна и мыслительно очень интересна. Я не хочу сказать, что Западное искусство бездарно и бессодержательно. Просто мы не всегда правильно оцениваем свои качества и свои возможности.

И последнее на сегодня. Если возьмете советское искусство, то увидите, что оно замечательно тем, что продолжает эти традиции изображения святости, но только в предельно упрощенном виде. Оно продолжает их, но несколько убого. Как в «Поднятой целине» или в «Молодой гвардии». Там же святые отроки изображены, но очень убого и прямолинейно. Почему исчез из жизни такой писатель, как Толстой? Почему он исчез из литературы? Его читать невозможно, как и Фадеева. Попробуйте сейчас его прочитать и вы не сможете. Убогий язык. Очень убогий язык, упрощенный. А, казалось, он описывает такие вещи, как войну. Но там есть традиции вот этих святых и черных. И в этом упрощении, эта идея может жить так, как она живет в Сурикове или жить, как живет в Петрово-Водкине; или как в картине Решетникова. С предельно убогим упрощением до атома, когда исчезает все, кроме идеи святости. Меня попросили выступить на телевидение и прислали лист. Там было написано «О ментальности» и что входит в понятие ментальности: национальность, традиция, религия. Я подчеркнула только традиции. Почему? Потому что традиция впитывает в себя все это. Только традиция создает ментальное поле культуры. И религия входит в традицию. Или традиция входит в религию. Она не может быть искусственно выделена, она является частью единого поля духовно-психологических ландшафтных традиций нашего бессознательного. Если вы мне скажите, что этого сейчас нет, я скажу: «Да», потому что это подвергается очень большим испытаниям.

Лекция 9

Сегодня я хочу начать с того, чем закончила в прошлый раз. Это очень важная тема. И это не попытка рассказать вам о русском искусстве. Пока мы будем заниматься, я все время буду направлять ваши мысли на то, что является сутью русского искусства, а остальное будет нанизываться само.

В качестве самой важной проблемы выступает ментальность. Это художественное сознание, которое формируется долго и долго длится. Меняя формы оно изменяется по сути. Это то, что называется традиция художественного сознания, культура зрения и восприятия искусства. Все современные традиции, во всем мире, формировались в Средние века. Средневековье и создало фундамент сознания. Это конфуцианство, буддизм, христианство, восточное и западное и, даже, индуизм. В каком виде, это другой вопрос, но они существуют до сих пор. Средневековые религии отличаются от дорелигиозного сознания тем, что оно, а это сознание серьезное, является мифическим или языческим. Все религии подразумевают присутствие Учителя. Одного. Учителя, который оставляет книгу, потому что Учителя без книги не бывает. А иначе, как он будет учить? Сам Учитель книг не пишет. Никогда. И Мухаммед никогда не писал. Он что-то бормотал и бормотал себе под нос, а за ним записывали. И Христос не писал. А был ли он, вообще, грамотным? Булгаков писал, что Христос знал много языков, был образованнейшим человеком. Но есть и другие мнения. А это для него было так важно? Они ведь все трансляторы. И посланы были для посланий. Их делом была проповедь, проповедничество. Почему? Ну, напишет он, а кто прочитает? Сколько человек? Они все бродяжничали, были людьми пути и проповедовали. А соборы — это массовые дела. И вот христианство для России является основополагающей фундаментов в ее мытарствах.

А кто знает, что было до христианства? Что делали, когда принимали христианство? Первым делом сожгли всех Перунов. С чего-то ведь надо было начать? Утопить в Днепре, поджечь, чтобы и следа не осталось. Проходят века. Что надо делать для антиалкогольной компании? Вырубить виноградники. Тогда и пить будет нечего. А то, что можно пить клей, одеколон — и в голову не приходило. Видимо, источник зла в другом.

Никогда в России не было и не будет изжито очень глубокое чувство земли и природы. Связь с природой. Перунов нет и Перуны есть. В самой эстетике воплощения христианства, в самом художественном национальном образе живет этот дух слияния начала природы и начало этического учения. Эти вещи соединены. На Западе совершенно иначе. Когда я показывала вам Новгород, то говорила о Владимире. Помните сколько там на храмовом фасаде цветов, трав, птиц, диковенностей всяких? А в Новгороде этого нет. Новгород не расшифрован с этой точки зрения. Все символы в Новгороде вжаты в стены. И все до одного перунские. Во Владимире они красотой увлекаются, а в Новгороде они все солярные. И в Новгороде до сих пор на могилу котлеты носят или что там полагается покойному? Попил, поел и все хорошо. Новгород всегда отличался своей ересью, своей связью с природой, перунскими образами.


Церковь Спаса Преображения, Великий Новгород


И это на каждой церкви. Здесь изображено солярное колесо — Солнце на ножках, как на Рязанском орнаменте. Они просто впрямую говорят — Ярило. А это то, о чем я говорю. И на Новгородских домах никаких Владимировских красот. Я говорила уже о грубоватости форм. След руки на материале. Они не стеснялись своих пристрастий. И нам плевать на остальных. А владимирцы не стеснялись власти. Новгород жил отдельной вольной жизнью. И поймите — это самая глубокая вещь. Для России архитектура очень важна и категорически делится на деревянное зодчество (это дольнее) и каменное (это горнее). Она делает различие в материале. Дерево вещь временная. Сгорает, а камень вечный. И они дают понять нам эту разницу. Дерево это смола, лес, тепло, семья. Дерево это связь с землей, с традицией. Сын женился — ставим дом. А церковь ставим для всех. Только в 17-ом веке, когда в на Западе расцвет «барокко», у нас в первый раз указом был построен теремной дворец и началось итальянское строительство.

Скажите, когда ставили церкви, дома, имения, что всегда старались соблюсти? Принцип, что был в Древней Греции — принцип гармонии между миром дольним и горним. Чтобы в душе была гармония. Это главное. Я говорю об искусстве. Искусство всегда противостояло реальности. Оно никогда не было нереалистичным. Оно противостояло и давало другой образец и это так гениально показал Тарковский. Поэтому, если на иконе изображается всадник на лошади, то это не какой-нибудь конь, а сказочный, на тонких ногах, с гривой, хвост в кольцах, божественный, вечный. На нем нельзя пахать или воду возить.