Существуют абстрактные вещи. Архитектура соединяет в себе на веки вечные две прямо противоположные вещи — саму архитектуру и костюм. Из чего шьем? Из какого материала строим? Если писать историю архитектуры, а не зодчества, как развитие идей архитектуры, то ее надо писать, как развитие материалов. Греки строить не умели, но они были гениальными зодчими и создали ордер. А чего у них было? Мрамор, который крошился. А вот римляне строить умели. Они создали бетон и знали кирпичные кладки.
С другой стороны, именно архитектура и ни что иное, есть самое идейное искусство и это концентрация идей, выраженная в сегодняшнем материале. Она не только материал, но и застывшая на века мысль.
По костюму можно сказать какое тысячелетие на дворе. Одну из самых больших революций в костюмах произвели испанцы в 16-ом веке. Не модное законодательство, что несколько иное, а революцию. Они изобрели корсеты. Корсет был и в Египте, но он был другим. А эти сделали мужской и женский. А зачем? Вы видели, как они стоят? Потом этом корсет стал камзолом и они надели штаны. До этого носили лосины, и только в 19-ом веке их перестали носить. А к чему крепились чулки? На машинках к корсету. Потом у них все это было очень тесное. Итальянцы носили нормальный, длинный и удобный плащ. А испанец стоит и не дышит в своем корсете, коротком плаще и плюс воротник. Ты можешь радостно сказать: «Здравствуйте!» А ответа нет, потому что твой оппонент ничего не может. Когда показывают испанский театр и они метают шляпы — это смех. Шляпы метали французы! А испанцы не могли это сделать из-за корсета, к тому же они придумали носить маленькие шапочки. Такие беретики со страусиным пером. Это называется портрет испанского достоинства. Они создали гениальный семантический ряд — ответить не могут, а только глазами что-то делают и все. Какая там энергия внутри! Убить готов, а двинуться не может. Надо было видеть в чем они одеты. Почему я и говорю, если мы с вами еще встретимся, то обязательно поговорим про семантику. Это такой кодовый язык Наш костюм — это кодовый язык. Привожу пример: приехала моя дочь с зятем. Никакого тела — один профиль. На обоих одинаковые джинсы, одинаковые свитера. Только у него стрижка ежиком, у нее короткие волосы. На нем под свитером рубашка без галстука, на ней футболка. А так смотришь на них и не поймешь, где мужчина, где женщина. Или, наоборот, мужик так накачает грудь, что мама дорогая!
Костюм и архитектура имеют одинаковую кодовую систему. Это сочетание материала и абстракции. А русская культура, которая стала складываться только в 10-ом веке, так же, как и мусульманская, находится вся в кодовом языке. Вся! Из этих деталей языка. И, конечно, встает вопрос: «А где ставили строения? Усадьбу, церковь? Где, в каком месте?» Это сочетание начала человеческого бытия и природы. Оно находится в русской поэзии по сегодняшний день. Что замечательно в русской поэзии, так это то, что все это есть среди поэтов разных веков. У Баратынского, современника Пушкина. У Бродского — нашего современника. У Пастернака, Петровых, Завальнюка.
Открываю наугад. Баратынский:
А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей,
Является земная доля.
Когда тебе житейские бразды,
Труд бытия вознаграждая,
Готовятся подать свои плоды,
И спеет жатва дорогая.
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты.
Как абсолютно и естественно слова связаны с очень философской мыслью о том, что такое закат жизни. И речь идет о тебе. В словах и образах природы: плоды, жатва, осень. Эти стихи из цикла «Осень». Мария Петровых. Кто не читает поэзию, тот никогда не слышал ее имени. Она училась на одном курсе вместе с Арсением Тарковским. Интереснейшая женщина. В основном она зарабатывала переводами и была очень знаменитым переводчиком с нескольких языков.
Я живу, озираясь,
Я припомнить стараюсь,
Мой неведомый век.
Все забыла, что было,
Может, я и любила
Только лес, только снег.
Снег — за таинство света,
И за то, что безгласен,
И со мною согласен.
Тишиною пути,
Ну а лес — не за это:
За смятенье, за гомон,
И за то, что кругом он,
Стоит в рощу войти…
Мария Петровых
Что это такое? О чем она пишет? Как тут можно отодрать одно от другого? А речь идет о том же, о чем и у Баратынского. Когда человек заглядывает внутрь себя и пробует найти ответ на какие-то вопросы. А сейчас возьмем Завальнюка. Он ровесник Петровых, может, чуть-чуть старше. Всю жизнь писал стихи, но ему было все равно: печатают его или нет. Я предлагала ему вступить в клуб, а он сказал, что не хочет, чтобы его трогали. Очень интересный человек. Нужны были деньги, он садился в машину и подрабатывал извозом. Но он был хорошо женат. Ему повезло. Ему судьба дала то, что он просил. Леня — это феномен. Крупнейший философ, поэт, художник. Он всегда в диалоге с миром и природой.
Леонид Завальнюк
Дерева вы мои дерева,
Есть любовь к вам, но есть и привычка,
Повторять просто эти слова:
Дерева вы мои, дерева!
Так скажи им друзей загудит,
Вижу осень листва облетает,
И тоска, что пол жизни саднит,
Вдруг сдает и так радостно тает
И простор, и надежда и боль,
И такое желание продлиться,
Прорости над судьбой, над собой,
И с безумною бездною слиться.
Нет молитв у меня, есть слова,
Что порой бормочу сквозь слезы:
Сосны, клены, дубы и березы,
Дерева вы мои, дерева!
Замечательный поэт, художник. Вот бывают такие судьбы, как у него. Какие у него стихи — философские, поразительно глубокие, когда он разговаривает с природой.
Под моим присмотром было два коня,
Оба вдруг исчезли среди бела дня.
Одного украли, а другой сбежал,
Я коня второго очень уважал.
Но промчались годы — миллиарды лет,
Снится конь украденный, а сбежавший — нет.
Снится конь украденный, что за существо!
Норовистый, злобный, но люблю его.
Снится, что мы едем, снится, что поем,
Снится что мы вечны и всегда вдвоем.
Теплый летний вечер, долгий-долгий путь,
Снится, что на свете можно все вернуть.
И сквозь слезы радости, я шепчу любя:
Здравствуй, конь украденный, друг ты мой украденный,
Что бы не случилось, я найду тебя.
Вы понимаете какая сквозная линия здесь идет? А это Бродский, «Рождественская звезда»:
В холодную пору, в местности, привычной скорее к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.
Иосиф Бродский
А? Какого? Все идет через природу! У Завальнюка «верба-подружка». А почему? Он просто часть этой вербы. Рыдать будете! Не врет никогда. Потому что ему ничего не нужно от этой власти. И ему все равно, что о нем скажут, что о нем напишут. Он был полностью свободен!
А здесь театр выстроен по-другому. Кулиса, масштаб, но все тоже самое: через метель, через звезду.
Представь, черкнув спичкой, тот вечер в пещере,
используй, чтоб холод почувствовать, щели
в полу, чтобы почувствовать голод — посуду,
а что до пустыни, пустыня повсюду.
Пред0ставь, чиркнув спичкой, ту полночь в пещере,
огонь, очертанья животных, вещей ли,
и — складкам смешать дав лицо с полотенцем —
Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.
Представь трех царей, караванов движенье
к пещере; верней, трех лучей приближенье
к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал
(Младенец покамест не заработал
на колокол с эхом в сгустившейся сини).
Представь, что Господь в Человеческом Сыне
впервые Себя узнает на огромном
впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.
А это как? Что там говорить, надо читать. Хоть до утра. Вы чувствуете, какая разная поэзия повсюду и какая разная театрализация? Но все об одном и том же. Мы можем осознать себя, свою историю через посредника, который называется поэт. Я не говорю о русской литературе: о Гончарове, о Толстом, о Чехове, о Пушкине. Такова суть и ментальность восприятия мира художниками. И когда я рассказывала вам об архитектуре, о русском портрете, лирическом отношении к человеку — я говорила об идеальном ландшафте внутри человека, не смотря на то, что портреты могут быть разными. Это всегда удивительные вещи. Очень интересное сравнение.
А сейчас я хочу перейти к теме, которая меня очень волнует. Не могу сказать, что я ее до конца постигла или познала, но все же я могу обсудить с вами этот вопрос до какой-то степени. Мы говорили с вами об историческом и интимном мире. Исторический мир, как и архитектура, имеет глубокий интимный знак и начало. Я хочу показать совершенно удивительную вещь. Это то, как русская живопись решает вопрос многофигурных композиций. И я начинаю с иконы. Причем эта икона в Иконостас не входит, потому что туда входят только Деисусный чин, праздники и избранные святые. Эта же икона написана по случаю, и мы можем назвать ее историко-героической композицией. Она воспроизводит реальное событие.