Лекции по истории средних веков — страница 10 из 36

³⁸ Из продолжателей Григория Турского важнейший – Фредегарий. Изложение его характеристично еще большим упадком языка, а между тем Фредегарий был схоластиком, то есть учителем в школе.³⁹

Важное значение рядом с хрониками и анналами имеют жития святых. Пользоваться ими надо с большой осторожностью, так как они очень важны для истории идей и нравов, но в том, что касается истории политической, опасно им доверяться. Критика житий чрезвычайно трудное дело. Большая часть их составлена много позже смерти тех лиц, о которых они говорят, и не по письменным документам, а по устным рассказам, преувеличенным религиозным энтузиазмом и суеверием. Помимо того, большая часть житий святых дошла до нас не в оригинальной форме, а в позднейших переделках, разукрашенных и интерполированных переписчиками и составителями. Наконец, если даже житие и написано современниками событий, оно не всегда поэтому более точно, чем поздний пересказ. Большей частью это или сочинение учеников, которые стараются возвеличить своего учителя, или – компиляторов, которые для того, чтобы написать жизнь этого святого, находят совершенно естественным списывать с жития другого святого. До нас дошло пространное житие святого Ремигия, написанное Гинкмаром, епископом Реймским (IX век); важное для истории житие святой Женевьевы, так как оно написано вскоре после ее смерти, то есть в первые годы VI века; важные известия есть в житиях святого Геннадия, также святого Северина, написанного его учеником Евгиппием, святого Цезаря Арльского (написано его учеником Киприаном); житие святого Ведаста (до середины VI века) дает картину апостолата этого святого на севере Галлии. Извлечения из житий напечатаны у Bouquet М.: «Excepta de vitis Sanctorum», III, pag. 369–675.

Из других документов, которые сохранились, очень важны письма. Например, у епископа Виенны (Vienna) Авита⁴⁰ письма большей частью по богословским вопросам, тем не менее там мы находим причины, которые обеспечили Хлодвигу покорение Галлии. Можно извлечь интересные сведения также из писем святого Ремигия к Хлодвигу, писем Теодориха Великого, остготского короля, сохранившихся в собрании Кассиодора.⁴¹

От этих общих указаний мы можем теперь обратиться к изложению первоначальной истории франков.

II. Происхождение франков и история франкского государства в Галлии до конца правления Хлодвига

Франки: первоначальные сведения о них и их расселение

Имя франков делается известным с III века. В первый раз оно встречается под 240 годом у одного писателя. Затем в конце XV века одним аугсбургским гражданином была открыта римская дорожная карта. Находка эта важна тем, что показывает нам, что у римлян были дорожные карты, обнимавшие все пространство империи. Такого рода дорожники начали появляться рано и окончательно были составлены в III веке. И вот, на найденном экземпляре, там, где обозначена граница остановки государственных повозок в устье Рейна, мы читаем надпись: «Chamavi qui ex Pranci (Franci)». Итак, имя франков встречается впервые в III веке, но из этого еще не следует, чтобы само племя не существовало раньше. Если обратиться к Тациту, римскому писателю I века, оставившему нам сведения о германцах,¹ то мы не встретим у него никаких указаний на существование в то время франков. Но тем не менее нельзя же предположить, что это племя появилось неожиданно. По всей вероятности, несколько мелких народцев составили союз или федерацию, которая стала известна под общим названием «франков», вернее даже, было два союза, «франков салических» и «франков рипуарских». Что значит само слово «франки» – трудно решить. Наиболее правдоподобно переводить это слово в связи со старонемецким словом «frak» (теперешнее «frech»), что значит «дерзкий, смелый, свободный человек». Другие же производят это слово от кельтского «frank» – «длинноволосый».

Ядром франкской федерации следует считать батавов и каннифатов, живших на так называемом Батавском острове, то есть в треугольнике, образуемом течением Нижнего Рейна, Ваала, левого рукава Рейна и моря. Каннифаты занимали западную часть этого острова, ближе к морю. Далее, на юго-восток между Маасом и Рейном, жили кугерны, остаток некогда знаменитых сигамбров, переселенных при императоре Тиберии с правого берега Рейна на левый. Эти-то мелкие племена, объединившись, и составили федерацию салических франков. Название это также дало повод к различным толкованиям: некоторые ученые выводили его от имени рукава Рейна – Исселя, предполагая, что раньше он назывался Саалой. Другие же – от кельто-германского «sale, sal, saile» – слово, часто употребляемое для обозначения соленых ключей Германии и родственное нашему слову «соль». Предполагается, что это же слово могло служить для обозначения соленой морской воды, морского берега, а вместе с этим и прибрежных жителей.

Хамавы, ампсиварии и другие мелкие племена составили вторую ветвь франков – рипуариев. Они жили сначала на правом, а потом и на левом берегу Рейна. Имя это, по всей вероятности, происходит от слова «ripa» – «речной берег» и означает жителей по берегу реки.² Рипуарии больше, чем салические франки, сохраняли связей с внутренними областями Германии.

В III веке между всеми германскими племенами начинается движение. Они нападают на империю, выказывая очевидное стремление расширить свои владения. Императоры ведут с ними постоянную и довольно упорную борьбу. Констанций Хлор и сын его Константин Великий должны были защищаться от варваров, которых они разбивали, брали в плен и затем отдавали на съедение диким зверям в цирке города Трира.³ Об этих фактах известно из панегириков галльских ораторов, произнесенных в честь Констанция и Константина. Между прочим, здесь упоминаются даже имена некоторых конунгов, также ставших жертвой диких зверей. Из панегириков мы узнаем, что не все пленные предназначались для зрелищ в цирках, а огромные толпы их были поселены на земли империи в качестве колонов[80], то есть людей, прикрепленных к земле, и в качестве лэтов. Лэтами называли тех, кто, по большей части добровольно, поселившись на государственной земле, не платил никаких податей, но обязан был нести военную службу, собираться в определенное время в определенных местах для военных упражнений. В виде жалованья за эту службу им давалась земля. Они обязаны были возделывать ее и без позволения римского правительства не имели права оставлять.

Победы Констанция Хлора и Константина Великого не остановили, однако, продвижение франков. Юлиан Отступник,⁴ еще будучи префектом Галлии, должен был опять бороться с ними, так как в его время они попытались пройти дальше и завладеть землею по направлению к Шельде, так называемой Токсандрией (пространством между Арденнским лесом, Шельдой и Рейном). Юлиан разбил их, но оставил, однако, жить на новой территории с условием, что они будут защищать страну и, в случае необходимости, выставлять вспомогательные отряды. Таким образом, франки из Батавского острова проникли в северную Белгику.⁵

После смерти императора Юлиана франки оставались на своих местах почти пятьдесят лет, но около 411 года они подвинулись далее, пользуясь наступившими в империи смутами, увеличив свою территорию. В половине V века история их связывается с именем первого конунга, известного по источникам, – Хлодиона, овладевшего областью на юг от Шельды до Соммы, с городами Камбре и Турне. В последнем (Турне) он устроил свою столицу. Это было третье большое передвижение франков, о котором известно из Аполлинария Сидония.⁷

После Хлодиона предание называет королем франков Меровея, от которого династия получила будто бы свое название. Но мы вряд ли можем считать его историческим лицом, так как не имеем никаких сведений о делах его и жизни. Вполне историческим лицом является только Хильдерик, отец знаменитого Хлодвига.

Сведения о первоначальном периоде истории Хильдерика, сообщаемые нам Григорием Турским, так же как и некоторыми позднейшими источниками, темны и легендарны. Вот что говорит Григорий Турский: «В самом начале своего правления Хильдерик должен был бежать из своего государства вследствие возмущения недовольных им франков. Он скрылся в Тюрингию, оставив в своих владениях преданного друга и поручив ему успокоить франков. Разломанная на две половины золотая монета разделена была между королем и его другом: “Когда я пришлю тебе эту половину, – сказал последний, – и когда обе части, сложенные вместе, составят одну целую монету, ты можешь тогда без страха вернуться в свою страну”. Король тотчас отправился в Тюрингию и нашел убежище у короля Бизина и жены его Базины. По изгнании Хильдерика франки единогласно избрали королем Эгидия, который был римским уполномоченным в Галлии. На восьмой год правления Эгидия верный друг, оставленный Хильдериком в Галлии, усмирив франков, тайно отправил своему королю половину разломанного солида. Этот последний, уверенный теперь, что франки вновь хотят его, возвратился из Тюрингии и был восстановлен на царство. Королева Базина между тем оставила своего мужа и явилась к королю франков. Когда же он спросил ее, по какому поводу приехала она к нему из такой далекой страны, она, говорят, отвечала: “Я знаю твою великую храбрость и твои достоинства: вот почему я пришла, чтобы жить с тобою, ибо знай, что если бы даже за морем я узнала человека с большими достоинствами, чем ты, я точно так же пожелала бы жить с ним”. Хильдерик с радостью женился на ней, и от нее-то родился у него сын – Хлодвиг. Это был великий человек и храбрый воин».⁸

Другие известия о военной деятельности Хильдерика также кажутся очень странными. Власть его была незначительна; территория, которой он владел, была мала, однако мы видим, что роль, которую она играет, далеко немаловажна. Всего любопытнее тот факт, что власть его является довольно значительной даже там, где еще не исчезла сила Рима. Так, мы видим его близ Орлеана сражающимся против готов за империю. По известиям Григория Турского, он является также защитником Галлии на Луаре, около города Анжера (где позднейшая провинция Анжу). Он здесь борется против морских пиратов – саксов, разорявших Галлию. Ему удается разбить их и овладеть Анжером.⁹

Но что всего страннее и любопытнее – Хильдерик является как бы распорядителем и властелином в самом сердце Галлии: в Lutetia Parisio-rum – будущем Париже.

В житии св. Геновефы (Женевьевы) рассказывается следующее: «Я не могу объяснить, – говорит автор его, – сколь велико было уважение, которое питал к св. Женевьеве Хильдерик, могущественный король франков. Однажды, боясь, чтобы она не отняла у него пленников, предназначенных к смертной казни, он вышел из Парижа и приказал запереть городские ворота. Но едва только Женевьева узнала о его распоряжении, она тотчас же решила избавить несчастных от судьбы, им угрожавшей. Велико было общее удивление, когда городские ворота отворились перед нею без помощи всякого ключа. Тогда, последовав за королем, Женевьева добилась помилования пленников».¹⁰

Этот рассказ в достаточной степени показывает нам добрые отношения между королем франков и католической церковью. Другой факт имеет, быть может, еще более важное значение. Когда «страшная слава франков» распространилась до Лангра, то весь народ стал желать их власти (Григорий Турский).¹¹ То есть мы видим, что галло-римляне – католики и подданные бургундского короля, преданного арианству, обращают свои взоры и надежды к германцам, которые стали на сторону Рима, когда его могуществу угрожала опасность со всех сторон. Германский конунг поддерживает дружеские отношения с римлянами Галлии. Несомненно, что это оказывало большое влияние на политическое положение здесь, но следует остерегаться придавать этому влиянию решающую роль.

Едва ли можно предположить, чтобы власть Хильдерика простиралась за Сомму. Каким же образом мы видим его действующим в союзе с римлянами в самом центре Галлии, по какому праву он в городе Париже наказывает виновных смертью, приказывает запереть ворота, как будто бы город принадлежит его королевству? Дюбо полагает,¹² что Хильдерик после смерти Эгидия¹³ наследовал его должности; он был Magister mili-tum in Gallis, и как таковому ему должны были повиноваться все римляне в Галлии, способные носить оружие.[81] Отказываясь от мнения Дюбо, опровергнутого в свое время еще Монтескье, Зибель¹⁴, однако, тоже думает, что могущество Хильдерика было основано не на власти его, как вождя салического народа, а на его отношениях с Эгидием. Из рассказа Григория об ужасе перед франками (terror Francorum), распространившемся «in partibus Lingonum»,[82] ужасе, причиной которого могли быть, конечно, не рипуарские, а только салические франки, Зибель выводит, что могущество Хильдерика не могло корениться в Турне или Брабанте. Конечно, ужас мог распространиться и отсюда до Лангра, но желание жителей иметь Хильдерика своим государем объяснимо только в том случае, если мы допустим, что он уже раньше в соседней области показал свои государственные способности.

Однако и Зибель оговаривается, что не может быть речи о территориальном господстве; власть Хильдерика имеет совершенно другие основания. Если мы находим его в Анжере и в Париже, то он проник туда не как magester militum и не как чуждый завоеватель; он был «кондотьером» римского военачальника. Зибель указывает и на другие примеры таких отношений варварских королей и римской власти. Здесь, на колеблющейся почве отношений поселенцев к империи, положение теряет свою ясность, до формальной уступки дело не доходит. Но не из салического народного королевства вырастает могущество Хильдерика. На своей родине, подобно Алариху, он был бы не более как старшина[83] небольшого племени; как римский военачальник он держит в своем повиновении всю страну между Сеной и Луарой. Римская служба, которая уже не налагает на него действительного подданства, дает ему формы, при помощи которых ему удается держать в повиновении стекающихся к нему со всех сторон соплеменников.

Но то, что мы знаем о Хильдерике, едва ли подтверждает эти предположения Зибеля. Если он сражается против вестготов и саксов, то как союзник римских властей на севере Галлии, а никак не чиновник римский, обязанный защищать целость ее границ.

После смерти Павла[84] он завладевает Анжером в интересах римлян, но мы не знаем, надолго ли он удержал это владение. В житии, выписку из которого мы привели выше, мы находим Хильдерика в Париже, куда его, по всей вероятности, привела экспедиция, предпринятая им в эту сторону. Мы видим также, что он приказывает запереть ворота города, но нельзя отсюда заключать, чтобы король франков был облечен постоянной и формальной властью. Наконец нельзя, как это делает Зибель, из того, что жители Лангра предпочитали власть Хильдерика власти бургундов, заключать, что он в соседней стране успел уже показать свои способности администратора.

Если мы видим Хильдерика в той части Галлии, которая в его время была еще римской, то это еще не доказывает, чтобы его власть была основана на праве, полученном из Рима.

По мнению некоторых других ученых, могущество Хильдерика было основано на качестве его как небольшого местного правителя, а власть его обнимала небольшую область.

Выше мы видели, что область салических франков была, по всей вероятности, разделена между несколькими королями. Резиденция Хильдерика была в Турне. Здесь, на земле, сделавшейся со временем вторым отечеством его народа, он был облечен королевской властью. В своем маленьком королевстве Хильдерик находит постоянную точку опоры для всех своих предприятий. Он не может присоединить к себе франков тех земель, которые не подчинены ему непосредственно. Во главе их он принимает участие в движениях, которые в то время сотрясают Галлию. Что касается римского верховенства, номинально оно еще существовало, но на самом деле это было слово, лишенное значения.

Таким образом, к качеству небольшого франкского государя и конфедерата мелких местных князей Хильдерик сумел добавить качество союзника римского военачальника на севере Галлии, и в минуту опасности он простирает Риму руку помощи. Этот же союз должен был ему ясно показать глубокую немощь империи, и особенно после смерти Эгидия. Последнее обстоятельство послужит исходной точкой для Хлодвига, сумевшего на этом основании возвести здание своего могущества.

Если посмотреть на положение Галлии в империи, то обратить внимание следует на переворот, произведенный падением Западной империи. В 476 году Одоакр стал королем германцев в Италии, а в 480 году Ромул, последний император, умер от руки убийцы. Римское верховенство было в Галлии окончательно разрушено, так как власть восточных императоров в то время не имела никакого значения. Одоакр, занятый внутренними делами Италии, не сделал даже серьезной попытки удержаться в провинциях Галлии. На юге он позволил вестготам распространить свою власть до самой итальянской границы.

Между тем в Галлии умер в 464 году Эгидий, оставив сына – Сиагрия,¹⁵ который не мог наследовать отцу в официальном положении. После смерти Эгидия должность, которую он занимал (magister militum), престала существовать. Власть Сиагрия после падения Западной империи – это власть независимого магната. Хильдерик, сражаясь за Рим с вестготами и другими варварами, пользуясь римской казной, приобретал в глазах франков все большее значение и сам привыкал требовать от них большего подчинения. Впрочем, прочно утвердиться в центре Галлии он не смог. Хильдерик умер в Турне, на своей земле, где впоследствии найдена была его гробница, а в ней все украшения и вооружение, с которыми король был похоронен. Сохранились многие золотые и шелковые нитки его пурпурной мантии, панцирь, острие копья, меч, боевой топор – все железное; его перстень с поясным изображением короля и с надписью «Childerici regis», много римских золотых и серебряных монет, а также драгоценностей, служивших украшением одежды и вооружения. Между прочим, найдено до 300 маленьких золотых пчел, возможно, украшавших королевскую одежду (Наполеон заимствовал отсюда свои императорские знаки). Таким образом, Хильдерик, начальная история которого кроется в баснословном тумане, в конце жизни выходит на полный свет истории. Открытие его гробницы справедливо было названо воспроизведением его исторической личности. До наших дней дошло то оружие, которым он защищал гибнущую Римскую империю и положил начало возвышению Франкского королевства.

Взгляды Дюбо и Зибеля на значение и характер деятельности Хильдерика оспариваются другими учеными, в том числе и Юнггансом.¹⁶

В своем труде Юнгганс не признает факта возвышения Хильдерика из мелкого конунга в важного короля и вместе с тем говорит, что Хильдерик является только федератом римским, а не сановником, получившим чин от императора. Очевидно, что на окончательном решении вопроса о значении Хильдерика трудно еще остановиться. Ясно, что он действовал не вполне самостоятельно, но каково было его отношение к империи – это еще не вполне выяснено. Во всяком случае, он является подготовителем будущей тесной связи своего преемника – Хлодвига – с Римом и галло-римским населением.

Король Хлодвиг, его политическая роль и значение

Знаменитый сын Хильдерика, Хлодвиг появляется в истории во второй половине V века. Он владеет только частью салической территории, так как одновременно с ним другой частью правил родственник его Рагнахар.

В это время Галлия распадалась на три части: Средняя часть Галлии, область между Сеной и Луарой с городом Парижем, находилась под управлением сына Эгидия – Сиагрия и считалась еще римской; затем за Луарой было Вестготское королевство, а в области реки Роны – Бургундское королевство. Сиагрий носит громкое имя Rex Romanorum,¹ а самая область его у Григория Турского называется Regnum Romanorum. Название можно объяснить лишь тем, что после низложения последнего римского императора Ромула Августула в 476 году Сиагрий, не признавая себя наместником далекого властителя Византии и желая стать на самостоятельную ногу с королями варваров, принимает этот новый для него титул.² Григорий Турский сообщает нам, что в 486 году Хлодвиг в союзе с Рагнахаром нанес поражение Сиагрию при Суассоне. Сиагрий вынужден был искать убежища у короля вестготов, но тот выдал его Хлодвигу.³ От Григория же Турского мы узнаем о дружелюбных отношениях Хлодвига с епископом Реймским.⁴ Между тем мы не имеем подробных сведений о том, каким образом Хлодвиг расширил свои владения до реки Соммы, а потом и до реки Луары.

В источниках есть несколько разбросанных указаний на события, происходившие между Сеной и Луарой. Жизнь святой Женевьевы⁵ говорит об осаде, которую должен был выдержать от франков город Париж, причем по одной рукописи – в продолжение пяти дней, по другой – десяти лет. Впрочем, последние рассказы весьма темны и маловероятны.

Жизнь святого Максимина⁶ говорит, что в первые годы царствования Хлодвига, в то время, когда он «должен был выдержать множество битв», жители Вердена решились «изменить ему», затем, «осажденные им, они получили прощение через предстательство старого священника».

У Прокопия Кесарийского, византийского писателя VI века,⁷ находим, хотя тоже не совсем точные, но все же не лишенные значения, известия о заключении мирного соглашения между франками и местными жителями одной провинции. Не сумев победить их силой, франки стали искать другой путь. Был заключен договор, по которому дозволялись смешанные браки между обоими народами. Таким образом, постепенно два народа слились в один. Римские воины, продолжает Прокопий, занимавшие до того времени отдаленные посты на границах, видя, что всякая надежда на помощь со стороны Рима должна быть оставлена, и не желая попасть в руки своих врагов – ариан, присоединились также к франкам, а с ними вместе и страна, доверенная их защите. До времени Прокопия их потомки сохранили свое военное устройство и остались римлянами по правам и обычаям. Что касается жителей Бретани, то они подпали власти франков только после смерти Хлодвига, но и тогда продолжали со своими вождями воевать против королей Меровингского дома.

С того дня, когда Хлодвигу удалось завладеть всей северной Галлией, центр тяжести его королевства перемещается из старых владений салического вождя в галльские провинции, которые ему только что удалось завоевать. В продолжение десяти лет совершался этот важный факт утверждения франков в центральной Галлии. Интересно узнать, как Хлодвиг поступил с галло-римлянами, до сих пор бывшими вполне самостоятельными, не имевшими сплошных варварских поселений, как, вообще, поставили себя франки по отношению к побежденному населению?

При разборе этого вопроса необходимо строго разграничить два франкских завоевания: первое в Белгии, в области Мааса, Шельды и Соммы, при Хлодионе, а второе – в центральной Галлии, в области реки Сены, при Хлодвиге. Все данные свидетельствуют нам, что в первом случае франки явились разрушителями прежде существовавшей культуры и истребителями населения. Из житий святых мы узнаем, что здесь раньше существовала христианская церковь, но что потом, вследствие нашествия франков, она была уничтожена. Это превращение романизованной цветущей страны в языческую, вполне онемеченную, объясняется, кроме уничтожения старого населения, еще постоянным притоком свежих сил из внутренней Германии.

Совершенно иной характер имело второе завоевание, при Хлодвиге. Франки, пришедшие с ним в эту область, не произвели даже простого раздела земли, потому что не нуждались в этом, как другие варвары. Прибыв сюда с Хлодвигом, они не порвали связи с более северными своими землями и после счастливо оконченной войны возвращались обратно на родину, за Сомму, где у них были свои участки земли. Таким образом, земельный раздел был необходим только в ограниченном количестве, и для произведения его хватало земель фиска, то есть римских казенных земель, доставшихся Хлодвигу после победы над Сиагрием. С самого начала это поставило его в мирные отношения к римскому населению. И действительно, мы видим, что вокруг него группируются местные аристократы-землевладельцы, не утратившие своих земельных участков. Многие из них находились даже в непосредственной близости к королю и составили особое сословие королевских сотрапезников.⁸

Хлодвиг находился также в хороших отношениях с католической церковью, что привело его впоследствии к принятию христианства. Крещение его связано с его женитьбой на бургундской принцессе Хродехильде, или Клотильде. Бургундский королевский дом был привержен к арианству, но сама Клотильда была католичкой. Она была племянница бургундского короля Гундобада, который велел утопить ее отца Хильперика.⁹ Весьма понятно поэтому, что она должна была питать к убийце своего отца непримиримую ненависть и искать случая отомстить ему.

Рассказывают, что Хлодвиг послал к ней со сватовством тайно римлянина Аврелиана, переодетого нищим, который передал ей перстень от Хлодвига и сделал от его имени предложение. Хродехильда согласилась, но с условием, чтобы он принял крещение и отомстил за ее отца. На второе условие Хлодвиг охотно согласился, но от первого пока отказывался. Брак, однако, состоялся. Не без основания можно предполагать, что этот брак был устроен при посредстве христианских епископов Галлии, иначе трудно себе представить, почему Хлодвиг, могущественный король, взял дочь государя, уже давно убитого; принцессу, род которой не имел никакого значения и которая не могла ему даже принести значительного приданого. Сделавшись женой Хлодвига, Клотильда долгое время убеждала его принять крещение,¹⁰ но король продолжал отказываться, руководясь, вероятно, теми же соображениями, как и русский князь Святослав, т. е. что дружинники за ним не пойдут. Он, однако, не помешал ей крестить обоих своих сыновей, но когда один из них умер, то он стал упрекать жену, говоря, что смерть ребенка была послана богами за измену им. Он решился креститься только после победы над аламаннами.

Аламанны в то время были соседями франков по среднему и верхнему течению Рейна. Они занимали нынешний Баден, Вюртемберг, Восточную Швейцарию. Теперь они стали грозить Галлии, и тогда Хлодвиг начал войну со своими соплеменниками, показывая тем самым себя как защитника римского населения и культуры. Главное сражение между франками и аламаннами произошло в 496 году при Тольбиаке (Цюльпих). Сначала победа склонялась в сторону аламаннов, но в критическую минуту, как рассказывает Григорий Турский, Хлодвиг вспомнил об увещаниях своей супруги и с горячей молитвой обратился к Богу Клотильды, обещая ему принять христианство в случае победы в этой битве. Король аламаннов пал в сражении, и они признали власть Хлодвига над собой.¹¹

Если мы обратимся к вопросу о том, как обошлись франки с побежденными аламаннами, то увидим большую разницу сравнительно с отношением их к галло-римскому населению. Земли по рекам Майну и Неккару были совершенно отторгнуты от аламаннов и заселены франками (быть может, от этого и произошло название этих земель – Франкония). Аламаннский элемент здесь был совершенно истреблен. Но, конечно, он сохранился в позднейшем герцогстве Аламаннии, переименованном потом в Швабию, то есть в тех местах, где встречается и до нашего времени: в Эльзасе, Бадене, Вюртемберге и частью в Швейцарии. Особенно характеристично, что Хлодвиг поступил так жестоко со своими соплеменниками, в то время как он очень гуманно и мягко обошелся с покоренными им галло-римлянами. Некоторая часть побежденных франками германцев бежала и нашла убежище у Теодориха.¹²

Важнейшим следствием победы над аламаннами было принятие Хлодвигом христианства. Тотчас же после этой битвы, рассказывает Григорий Турский,¹³ Хродехильда тайно пригласила к себе святого Ремигия, епископа Реймского, и просила его внушить сердцу короля слово спасения. Св. Ремигий пригласил к себе короля, когда последний находился на возвратном пути в Реймс, и обратился к нему с проповедью, убеждая уверовать в истинного Бога и оставить идолов. Хлодвиг отвечал ему: «Я охотно повиновался бы тебе, святой отец, но есть препятствие к тому: народ, который следует за мной, не потерпит, чтобы оставляли его богов. Потому я пойду к нему и повторю твои слова». И он пошел к народу, но прежде чем начал говорить, народ в восторге воскликнул в один голос: «Благочестивый король, мы оставляем смертных богов и готовы служить бессмертному Богу, во имя которого проповедует Ремигий». Дали о том знать епископу, и тотчас же начались приготовления к крещению. Признав Триединого Бога, говорит Григорий Турский, король был крещен и помазан елеем, с ним же крестилось более 3 тысяч человек из его дружины и две сестры, из которых одна вскоре умерла. Событие описано у Григория Турского следующими чертами: «Улицы были разукрашены разноцветными тканями, церкви обвешаны белыми занавесями, приготовили баптистерий; повсюду разливалось благоухание; зажгли благовонные светочи, и баптистерий наполнился божественным благоуханием. Бог сподобил такой милости присутствующих, что им казалось, будто бы они находятся среди селений рая. Король просил епископа окрестить его первым. Новый Константин приблизился к купели, которая должна была исцелить в нем древнюю проказу и омыть в новой воде пятна, которые наложены были его прошедшею жизнью. Когда он вошел, чтобы получить святое крещение, то угодник Божий (св. Ремигий) начал говорить своими вдохновенными устами: “Склони голову, укрощенный Сикамбр, поклоняйся тому, что ты истреблял, и истребляй то, чему ты поклонялся”».¹⁴

Есть еще позднейший рассказ об этом событии Флодоарда, жившего в X веке.¹⁵ Там встречаются новые подробности, например появление голубя, который в клюве принес св.[85] миро.

Из описания Григория Турского видно, что крещение было в 496 году, а в других источниках есть указание более подробное, а именно, что оно произошло в праздник Рождества Христова. Но в это время крестились не все франки, а только часть народа; во многих местах государства язычество держалось еще очень долго. Впрочем, и на самого Хлодвига христианство в нравственном отношении повлияло весьма мало.

Крещение короля франков произвело сильное впечатление на современников и имело весьма важное значение для последующей истории Западной Европы. В противоположность другим германским конунгам Хлодвиг принял католическое исповедание. Очевидно, что к нему, первому германскому конунгу, исповедовавшему ту же веру, что и побежденные, обратились с надеждой и радостью даже те галло-римляне, которые жили не в его владениях. Сохранились письма епископа Авита Вьеннского,¹⁶ предводителя франкской партии в государстве бургундов, человека, игравшего первостепенную роль во многих событиях той эпохи.

В письме, написанном Хлодвигу по поводу его крещения, Авит радуется, что, несмотря на все старания неправоверных (здесь, очевидно, разумеются ариане), Хлодвиг склонился к истинному учению. Они (католики) до сих пор думали, что только на последнем Страшном суде обнаружится со всею ясностью, на чьей стороне истина и чья вера правая. Но теперь проблеснул луч истины уже и здесь, в настоящем. «Божественное Провидение, – говорит Авит, обращаясь к Хлодвигу, – нашло в тебе повелителя и ревнителя нашего века. Делая выбор для себя, ты решаешь за всех нас. Твоя вера есть наша победа (vestra fides nostra victoria est). Увещаниям священников, убеждениям товарищей не будут противопоставляться народные привычки и прародительский обычай».

Авит хвалит Хлодвига за то, что он довольствуется одной только знатностью (sola nobilitate) своего происхождения, основанного на целом ряде древних предков, и хочет, чтобы только от него (Хлодвига) происходило и вело начало новое благородство его потомства, способное быть украшением всякого высокого положения. Подобно предкам, он господствует в здешнем мире, а в Царстве Божием он будет начинателем и образцом для потомства.

«..Пусть Греция хвалится тем, что она имеет католического государя, теперь не одна она владеет этим драгоценным даром – и Запад имеет теперь свой светоч в лице короля». Хлодвиг принял крещение в день Рождества Искупителя рода человеческого, а потому, говорит Авит: «…Блеск этот прилично начинается с Рождества Искупителя, чтобы ясно было, что Вы возрождаетесь к спасению волною крещения в этот именно день, в который мир принял родившегося для его искупления Владыку неба. Итак, торжественный праздник Рождества Христова будет праздником Вашего крещения. Вы рождаетесь Христу в тот самый день, когда Христос родился миру».

Приглашенный вестником, Авит не мог явиться на торжество крещения Хлодвига и писал ему: «Хотя я и не присутствовал лично при торжестве твоего возрождения, я все-таки участвовал в радостях этого великого дня. Благодаря Божией благодати, мы узнали счастливую новость прежде, чем твое крещение совершилось. Наши опасения исчезли, и священная ночь Рождества обрела нас уверенными в тебе. Мы следили духом за всеми церемониями, мы видели, как ты склонял голову, готовясь принять благодать…» и т. д.[86] Авит надеется, что крещение даст новую силу оружию Хлодвига, которому до сих пор покровительствовало счастье. Авит не хочет давать ему наставлений, он (Хлодвиг) не нуждается в побуждениях к вере, кротости и смирению, так как обнаруживал эти качества, когда их от него нечего было и требовать; но об одном напоминает Хлодвигу Авит: «Скоро Господь сделает своим достоянием весь народ франкский; пусть он[87] не замедлит тогда поделиться сокровищами своей веры с теми народами, которые остаются еще в язычестве, пока они еще не заражены ложным учением».[88]

Не меньшее расположение к новообращенному выказывали и все подвластные Хлодвигу епископы, а в особенности Ремигий, который после смерти Альбофледы, сестры короля, прислал ему письмо с приглашением посетить Суассон, чтобы облегчить горе.¹⁷

Чрезвычайно важный факт в крещении Хлодвига – предпочтение, отданное им католической религии. Этот выбор избавил королевство франков от бедственных по своим последствиям раздоров, которые разделяли германцев ариан и римлян католиков в других государствах Европы; благодаря ему осуществлялось слияние варваров и римлян, слияние, благодетельные последствия которого проявились в истории позднейших времен. С другой стороны, обращение Хлодвига в католическую веру имело важное значение для самой католической церкви: она приобрела в лице короля сильного и могучего помощника в борьбе против арианства, господствовавшего тогда в других германских государствах, а также и против язычества. Авит советовал Хлодвигу «при помощи послов, специально для этого отряжаемых, устроять дело Бога» среди язычников так, чтобы они стали подданными сначала в деле религии, а это облегчит им признание и политической власти франкского короля.

Для Хлодвига крещение давало немало выгод. Оно привлекало на его сторону римлян католиков, живущих в той части Галлии, которая не была еще под его властью. Впоследствии, в войнах с бургундами и вестготами, мы увидим, что среди его врагов действовала, так сказать, «франкская партия», которая оказывала ему существенные услуги. Но речь о войнах еще впереди, а пока зададимся вопросом о том, какие отношения установились между Хлодвигом и духовенством, отношения официальные и неофициальные?

Со времени падения Западной Римской империи церковь одна осталась твердо стоять на ногах и сделалась вскоре главной заступницей горожан против местных тиранов правителей и варваров. Благодаря богатым подаяниям, которые духовенство получало от частных лиц (такие подаяния нередко приносил и Хлодвиг), оно получило возможность свободно и широко выполнять свои обязательства по отношению к бедным и к нуждам самой церкви. Кроме того, церковь представляла в каком-то смысле единственный центр цивилизации посреди варварского народа. Отсюда понятно то чувство любви, благодарности и благоговения, которое испытывал народ к католическому духовенству.

Хлодвиг после принятия веры совершал благочестивые поступки: несколько раз он пощадил преступников, отпускал пленных на волю. Известно, что он основывал монастыри, строил церкви (Святых Апостолов Петра и Павла в Париже), давал роскошные дары (например, святилищу Святого Мартина в Туре). Со своей стороны духовенство выказывало разные знаки почтения: епископы величают Хлодвига своим королем и господином, а в знак благодарности за кроткое обращение с жителями осажденного Вердена устраивают для него торжественный прием.

Что касается внутренней сферы и внутренней организации, то церковь сохранила большую самостоятельность по отношению к королю и старые, твердо установленные правила. Все построенные при Хлодвиге и по его воле церкви, как и прежде существовавшие, подчинялись тому епископу, к епархии которого они присоединялись. Епископы и аббаты имели право налагать наказания за духовные проступки монахов, мирские же и прочие дела, как нам кажется, разбирали в гражданском суде. Важно определить то, каким было участие и влияние короля в назначении лиц на духовные должности. О прямом участии Хлодвига в назначении духовных лиц низших должностей говорят такие факты: он велел постричь в монахи Харариха и его сына, без приказания или позволения короля ни один мирянин не мог быть пострижен, за исключением только тех, у кого предки в первых поколениях были духовными лицами. Что же касается епископов, то они, по старому обычаю, выбирались общим собранием. Но известны и другие факты. После смерти Фирмиха, епископа Верденского, Хлодвиг предложил Ев[пицию —?]^А заменить умершего, но последний отклонил от себя такую почесть, не решаясь сделать это без выборов. В другом случае предложенного королем кандидата Евстатия единогласно выбрали духовные и светские лица. Как видим, оба примера показывают, что король предлагает кандидатов, но для назначения требуется еще и выбор их собранием, хотя в этих двух случаях последний играл все же второстепенную роль. Это право короля вмешиваться в выбор епископов начинается только с Хлодвига, который в некоторых случаях позволяет себе даже утверждать выбранных епископов. Впоследствии эти конфирмации королями получили право закона. Итак, несмотря на то что духовенство пользовалось большой самостоятельностью в своей внутренней сфере, тем не менее имело место и королевское влияние.

Это влияние еще рельефнее является перед нашими глазами из письма епископов, присутствовавших на Орлеанском соборе 511 года, к Хлодвигу: «Своему Господину, сыну католической церкви, королю Хлодвигу, венчанному славой, все епископы, которых Вы созвали на собор… Так как достохвальная вера внушила Вам заботы о выгодах католической религии настолько сильные, что Вы созвали собор епископов, чтобы они занимались церковными делали и решили дела самые поспешные, мы отвечаем Вам законными решениями (definitiones) согласно с теми предложениями, которые Вы нам сделали, и советами, которых Вы у нас просили. Так чтобы, если наши решения будут сочтены достойными Вашей мудростью, одобрение столь могущественного короля и господина утвердило и сделало обязательными постановления стольких епископов…»

«Ибо по воле Божией собрался собор высшего духовенства в городе Орлеане, созванный королем Хлодовехом (ex evocatione gloriossimi reges Chlodovechi); после взаимных совещаний они решили подтвердить письменными документами свои постановления».¹⁸

Тут уж король франков, в силу своей верховной власти, созывает собрание епископов для рассмотрения церковных дел. Это новое право, приобретенное королем, имело огромное значение, так как впоследствии в такого рода собраниях епископов под председательством самого короля стали обсуждаться дела не только церковного, но и чисто политического характера. Итак, духовенство, сохраняя собственную организацию, свой суд в духовных делах, посредством собраний (concilia) принимает участие и в делах государственных; по отношению к королю оно тем более может считать себя независимым, что высшие духовные сановники (епископы) не могут и не должны считать себя обязанными своим назначением одной доброй воле короля; король же, в свою очередь, приобретает известное влияние на раздачу церковных должностей и считает себя вправе собирать и направлять синоды.

Приступим теперь к рассмотрению главных войн Хлодвига с соседними враждебными ему народами, постоянные победы над которыми так способствовали быстрому увеличению границ и могущества королевства франков.

В Бургундском королевстве в это время разгорелась борьба между арианами и католиками. Указывая на пример Хлодвига, католическое духовенство потребовало от Гундобада, чтобы он оставил арианство или по крайней мере назначил диспут о вере. Гундобад, которого опасность со стороны Хлодвига заставляла обращаться осторожно с католическим духовенством, сначала старался уклониться от решительного ответа, притворяясь больным, а потом обратился к духовенству со словами: «Если ваша вера истинная, почему же вы не останавливаете Хлодвига?» На это епископы отвечали, что им неизвестно, почему Хлодвиг делает то, что ему приписывают, но что они знают, что если Господь гневается на государя, то он избирает разные пути, и если он (Гундобад) хочет избежать опасности, то пусть обратится к истинной вере. На это Гундобад возразил, что он тоже христианин, но только не может признавать трех богов. Диспут состоялся, но не привел ни к чему. В происшедшей затем борьбе между Гундобадом и Хлодвигом бургундское духовенство было на стороне последнего. Брат Гундобада, Годегизил, недовольный своим уделом, заключил союз с Хлодвигом.

Вообще, в этой войне можно подозревать влияние Клотильды, жаждавшей отомстить своему дяде. Сражение произошло при Дижоне и благодаря измене Годегизила, в решительную минуту перешедшего на сторону Хлодвига, окончилось в пользу последнего.¹⁹ Григорий Турский передал нам подробности этой войны, отличающиеся несколько легендарным характером. Так, он рассказывает,²⁰ что после сражения Годегизил возвратился в столицу Виенну (Vienna), считая себя уже вполне в безопасности, Хлодвиг же отправился снова против Гундобада, который заперся в г. Авиньоне. Южная Франция, уже тогда богатая виноградниками, была опустошена, и Гундобад находился в очень критическом положении, из которого его вывел один римлянин, сыгравший роль перебежчика (мотив, встречающийся очень часто в легендах разных народов). Он явился к Хлодвигу и уговорил его удовольствоваться одной данью от Гундобада. Хлодвиг послушался, получил дань и вернулся домой, а Гундобад, желая наказать брата за измену, осадил город Виенну. Хлодвиг не пошел на помощь своему союзнику, а только послал небольшой отряд франков. Чтобы освободить город от лишних ртов, Годегизил велел выгнать множество людей, которые не могли быть ему полезны при защите города; в числе выгнанных был один ремесленник, знавший тайный ход в город. Раздраженный поступком Годегизила, ремесленник отправился к Гундобаду и выдал ему этот ход. Ночью воины Гундобада проникли в город, Годегизил был убит, а 5 тысяч франков, бывших там, отосланы были к вестготскому королю. Таков рассказ Григория Турского.

Как бы то ни было, Бургундское королевство не только продолжало существовать, но следствием этой войны было даже объединение его. Гундобад только обязался некоторым подчинением Хлодвигу. Сколько времени продолжалось это подчинение, мы не знаем, известно только, что Гундобад был союзником Хлодвига в борьбе с другим варварским и арианским государем. Гундобад должен был также сделать некоторые уступки католическому духовенству. Григорий Турский говорит даже, что Гундобад, познав сущность еретических верований и исповедав Христа, Сына Божия, и Духа Святого как равных Отцу, тайно просил помазания у Авита, епископа Виеннского, но тот убеждал его сделать это открыто, всенародно, подкрепляя свои увещания словами пророков и евангелическими изречениями самого Христа.²¹ Но Гундобад, хотя и тронутый его словами, сохранил тем не менее свои заблуждения до конца дней и никогда не хотел всенародно исповедовать равенство трех лиц Троицы.

Окончив борьбу с бургундами, Хлодвиг обратился к другому варварскому государству – Вестготскому. Григорий Турский, объясняя мотив этого похода, передает следующее: «Король Хлодвиг сказал между прочим своим: “Меня крайне печалит то, что эти ариане владеют частью Галлии; пойдем с помощью Божьей и, победив их, подчиним страну нашей власти”. Речь эта понравилась всем, и король двинул войска в Пуатье, где находился тогда король вестготов, Аларих II». ²² И здесь галлоримское население открыто приняло сторону франков. Григорий Турский указывает даже на существование сильной партии, подготовившей торжество франков в Тулузском королевстве,[89] так что один епископ, приверженец этой партии, был изгнан из своей епархии.

Только что Хлодвиг вступает на землю вестготов, как начинаются, по словам Григория Турского, чудеса: прибыв с войском к берегам Виенны, он не знал, как перейти реку, которая в это время разлилась вследствие бывших дождей; но ночью Хлодвиг молился Богу и просил его указать путь, где перейти; и вот, утром лань на глазах всех вошла в реку и, перейдя ее вброд, указала, таким образом, путь. Прибыв в Пуатье, король, находясь еще вдали от своей палатки, заметил огонь, который, поднявшись от базилики Св. Илария, как будто направился на него, обозначая тем, что с помощью наставлений блаженного Илария он легче одержит победу над еретическими войсками.²³

О войнах франков и вестготов есть и другой источник – Прокопий Кесарийский. Он писал о жестокой битве франков с бургундами, в которой франки остаются победителями; большая часть вестготов и между ними сам Аларих пали в битве. Франки завладевают большей частью Галлии, спешат осадить Каркассон, чтобы захватить в свои руки сокровища короля, которые там хранились. Оставшаяся часть вестготской армии провозглашает королем Гезалиха, незаконного сына Алариха, так как законный его сын Амаларих еще малолетний. Когда является Теодорих со своим войском, испуганные франки снимают осаду с Каркассона, но все же сохраняют за собой всю часть Галлии на запад от Роны до моря. Теодорих оставляет за ними эти земли, откуда он не в состоянии их выгнать, а себе берет остальную часть Галлии. Освободившись от Гезалиха, он передает царство вестготов своему внуку, но сохраняет за собой регентство. Сокровища, хранившиеся в Каркассоне, он уносит с собой и спешит вернуться в Равенну. Чтобы упрочить свою власть, он аккуратно посылает в Испанию и Галлию отряды солдат и чиновников.²⁴

Рассказ этот в общем согласен с другими источниками: франки осаждают вестготов, Аларих пал в битве, Теодорих слишком поздно является на поле битвы, но тем не менее он спас часть страны, между тем как другая попадает в руки франков. Что касается подробностей войны, то у Прокопия встречаются разногласия с другими источниками и неточности. Присутствие Хлодвига и Гундобада в войне не упоминается, зато, в противоположность другим свидетельствам, Теодорих является во главе остготского войска. Главное же разногласие греческою историка с другими повествователями этой войны состоит в том, что у него осада города Каркассона является центром всей войны. Подтверждения этому факту мы не находим ни у кого из других историков. В этом городе, по его мнению, находятся все сокровища вестготов, которые по всем другим свидетельствам находятся в Тулузе. Этот, неизвестный до сего времени, город делается целью стремлений франков, как только они вступили на вестготскую территорию. Из рассказа Прокопия следует, что битва, в которой Аларих вынужден уступить силе франков, произошла именно у Каркассона. Сюда подоспел Теодорих и спас и город, и его сокровищницу.

Таким образом, Прокопий приписал одному городу – Каркассону – то, что по всем другим источникам касалось двух других: Тулузы и Пуатье. На самом деле Пуатье был действительно осажден, ибо представлял из себя важный пункт стремления франков. Поэтому доверять греческому источнику мы не должны и не можем далее ставить его рядом, по историческому его достоинству, с источниками, разобранными выше.

Победа, одержанная Хлодвигом при Вуллоне, на равнине около Пуатье,[90] положила конец существованию Тулузского царства. Вестготы удалились в Испанию, и центром их королевства стал город Толедо; так образовалось Толедское государство вестготов, которое существовало до появления окончательно уничтоживших его арабов. Владения Хлодвига расширились до реки Гаронны.[91] В Галлии был бы уничтожен всякий след вестготов, если бы не вмешательство остготского короля Теодориха, который заступился за права юного наследника Амалариха (сына павшего в сражении у Пуатье Алариха и дочери Теодориха). Вестготы с помощью Теодориха удержали за собой часть Прованса и отняли у бургундов захваченную ими Нарбонну.²⁵

Особенный интерес представляет собой столкновение двух личностей, столь сходных по характеру и нравственным качествам: Хлодвига и Теодориха Великого. С одной стороны – гуманные стремления идеалиста Теодориха, его уважение к Римской civilitas, его задача – примирить римскую культуру с варварским миром и полный неуспех во всех начинаниях. С другой стороны – Хлодвиг, человек с более низкими, грубыми качествами, реальными стремлениями; не останавливающийся ни перед какими средствами и решающий гуманную задачу Теодориха без всякого труда единственно фактом принятия православия; человек, гораздо менее достойный высокой роли объединителя, чем остготский король.

Но Хлодвиг все же был варварским королем, и для него весьма важно признание легальности его власти, санкция Рима, империи, перед идеей которой не переставали преклоняться варвары. Скоро после своей победы Хлодвиг получил подобную санкцию. Григорий Турский описывает нам радость Хлодвига, когда он получил от императора Анастасия титул консула: «Хлодвиг получил в это время при грамоте титул консула и, облаченный в пурпуровую тунику и хламиду, в базилике Св. Мартина, возложил на свою голову корону, потом сел на лошадь и собственной рукой с большой щедростью раздавал золото и серебро народу, стоявшему по дороге от двора базилики Св. Мартина до городской церкви».²⁶

Впрочем, свидетельство Григория Турского о даровании Хлодвигу звания консула не совсем точно: мы имеем список консулов до последнего времени и не встречаем там имени Хлодвига; вместе с тем в прологе Салического закона он назван проконсулом. Нужно думать, что он получил именно последний титул, действительно даваемый правителям римскими императорами. Сверх того, хламида и диадема суть знаки патрицианского достоинства; очень вероятно, что император Анастасий, желая санкционировать власть, приобретенную силой оружия, даровал Хлодвигу кроме звания проконсула и титул патриция римского. Таким образом, Хлодвиг является законным правителем и по отношению ко всему галло-римскому населению, хотя все еще продолжает называть себя Rex Francorum. Поэтому признавать Хлодвига только простым слугой Римской империи, начальником дружины, как это делает Дюбо, было бы преувеличение. Видно, что он, подобно другим варварам, преклонялся перед величием империи и желал осветить свои военные успехи признанием со стороны высшего авторитета, ее главы – императора.

После объединения под своей властью всей Галлии (за исключением Бургундского королевства) Хлодвигу оставалось только присоединить к своим землям владения рипуарских франков и те мелкие отдельные области, которые оставались еще независимы от него между салическими франками. О присоединении королевства Сигиберта, короля рипуарского, Григорий Турский передает нам следующий рассказ:²⁷ «Хлодвиг, будучи в Париже, послал тайно сказать сыну Сигиберта: “Вот, отец твой стар и хромает на больную ногу; если бы он умер, его королевство принадлежало бы тебе по праву, так же как и наша дружба”». И сын задумал убить отца, введенный в соблазн честолюбием. Сигиберт как-то вышел из Кельна и, перешедши Рейн, чтобы погулять в Буконском лесу (Buchonia), заснул в полдень в своей палатке; сын (Хлодерих) подослал к нему убийцу и «убил его в надежде, что будет обладать королевством; но, по суду Божию, он упал сам в ров, который выкопал злодейски своему отцу», а именно: «Он отправил к Хлодвигу послов известить о смерти отца и сказать ему: “Отец мой умер, и в моей руке все его сокровища. Пришли ко мне кого-либо из твоих и я охотно пришлю тебе с ними те из сокровищ, что тебе понравятся”. Хлодвиг отвечал: “Я очень благодарен тебе за твое доброе намерение и прошу только показать свои сокровища моим посланникам, а затем ты будешь владеть ими безраздельно”. Хлодерих показал свои сокровища присланным к нему людям Хлодвига. Когда они их рассматривали, он сказал: “В этот сундук отец мой обыкновенно собирал золотые монеты”. Они (послы) сказали ему: “Отпусти руки твои до дна, чтобы найти все”. Когда он сделал это и совсем наклонился, один из посланных поднял секиру и разбил ему череп; таким образом, недостойный подвергся тому, что сделал своему отцу. Когда услыхал Хлодвиг, что убит Сигиберт и сын его, он пришел в тот же город и, собрав народ, сказал ему: “Послушайте, что случилось. Пока я плавал по Шельде, Хлодерих, сын моего родственника, мутил своего отца, говоря, что я хочу убить его. Когда Сигиберт бежал через Буконский лес, Хлодерих подослал убийц, которые умертвили отца его; сам был он убит, не знаю кем, в то время как открывали отцовские сокровища. Я нисколько не участвовал во всем этом. Я не могу проливать кровь своих сродников, потому что это запрещено; но так как это уже случилось, я даю вам совет, последуйте ему, если он вам кажется угодным: обратитесь ко мне, станьте под мое покровительство”. Народ отвечал на эти слова рукоплесканием и ударами щитов, и, подняв его на щит, провозгласили его королем. Хлодвиг получил таким образом королевство и сокровища Сигиберта и соединил его подданных под своей властью».

После этого рассказа следует знаменитое замечание Григория Турского: «Ибо Бог ежедневно покорял врагов под его рукою, так как он ходил правым сердцем перед Ним и исполнял то, что угодно было перед очами Его». Заметка эта особенно характеристична в устах христианского писателя, Отца Церкви, так как она следует сейчас же за рассказом о злодейских поступках Хлодвига. Многие старались устранить эту заметку толкованием, что частичка «ибо» здесь имела другое значение. Но очевидно, что Григорий Турский прощает Хлодвигу, как оказавшему важные услуги церкви, даже и такие злодеяния.²⁸

Объединив под своею властью Галлию, салических и рипуарских франков, Хлодвиг соединил, таким образом, в государстве своем галлороманский и варварский элементы, так как владения рипуарских франков простирались далеко вглубь самой Германии. Если бы он управлял только Галлией, то, без сомнения, его собственные подданные и соотечественники должны были бы скоро романизироваться и прочного взаимодействия двух элементов (галло-римского и варварского) не могло бы быть. Но благодаря тому, что в состав нового королевства вошла будущая Австразия, германский элемент основался здесь прочно и не мог уничтожиться; с другой стороны, присутствие германского элемента придавало еще большую прочность Франкскому королевству, постоянно имевшему возможность черпать новые силы из внутренней Германии.

Из области рипуарских франков произошла и новая династия франкских королей – Каролинги, водворение которых на престоле ознаменовалось приливом варварского населения из Германии.

Почти тем же способом, то есть посредством обмана и коварства, отделался Хлодвиг и от салических владетелей Харариха и Рагнахара.

Еще во время войны с Сиагрием Харарих²⁹ (Григорий Турский не указывает, где он жил; надо полагать, что он жил в области р. Соны), призываемый на помощь Хлодвигом, держался в стороне и ожидал случая пристать к тому, кто одержит победу. В отомщение за то Хлодвиг напал на него, успел хитростью окружить и взять в плен его с сыном. Потом, наложив на них оковы, приказал обрезать волосы, сделал Харариха священником, а сына его – диаконом. Когда Харарих жаловался на такое унижение, плакал, то сын сказал ему: «Эти ветви были срезаны с зеленого дерева и не высохли совершенно; снова они скоро вырастут и увеличатся. Дай Бог, чтобы тот, кто это сделал, так же скоро умер». Хлодвигу показалось это угрозой отпустить себе волосы (отличительный признак Меровингов – длинные волосы) и умертвить его, потому он приказал отрубить головы обоим. После их смерти он овладел их королевством, сокровищами и народом.

Другого короля, Рагнахара,³⁰ жившего в Камбре, он убил также изменническим образом, и притом собственноручно. Когда к Хлодвигу привели связанными Рагнахара и его брата Рихара, после того как ему удалось их разбить благодаря измене подкупленных им вельмож Рагнахара, Хлодвиг стал издеваться над ними и сказал Рагнахару: «Зачем ты дал связать себя? Ты этим обесчестил свой род, лучше быть тебе убитым». И он убил его ударом топора. Рихару же он сказал: «Если бы ты помог брату, то он не попался бы в плен». И он убил и его. Хлодвиг обманул также и вельмож, предавших Рагнахара, подкупив их поддельным золотом вместо настоящего. Когда они жаловались на это, он сказал: «Нет никакого греха награждать подобным золотом того, кто добровольно предает на смерть своего господина», – прибавив, что они должны быть довольны тем, что им оставлена жизнь, а не требовать еще вознаграждения за измену своему господину.

Подобным образом он расправился со всеми своими родственниками. Однажды, призвав к себе всех приближенных, Хлодвиг стал жаловаться, что совершенно одинок и у него нет совсем родных. Он сделал это из хитрости, желая узнать, не осталось ли у него еще каких-нибудь родственников, чтобы избавиться и от них.³¹

Все эти жестокости, совершенные Хлодвигом уже после крещения, показывают, что принятие христианства не оказало никакого влияния на него в нравственном отношении. Но, рассматривая действия его исключительно с политической точки зрения, нельзя не согласиться, что они были весьма полезны для объединения и усиления Франкского государства, для слияния римской и варварской культуры, для достижения той цели, к которой постоянно, но тщетно стремился остготский король Теодорих.

Что касается до рассказов Григория Турского, откуда позаимствованы все эти подробности, то вряд ли их можно считать совсем точными.

Так, например, рассказы о сватовстве Хлодвига, о его крещении заключают в себе много поэтического элемента, и некоторые полагают, что они отличаются эпическим характером, позаимствованы из народных песен или преданий, которые Григорий Турский простодушно принял за правду. Но если его рассказы и не совсем верны, то они все-таки важны тем, что выражают собою воззрения народа на Хлодвига; показывают, что в глазах народа черты варварства, выказываемые Хлодвигом, не служат для последнего бесчестием.

Все это прекрасно характеризует тогдашний (народный) уровень развития, и вообще рассказы Григория Турского резко очерчивают варварский характер франков. Они у него представляются вероломными, жестокими, жадными к золоту. У нас на этот счет существует очень интересная литература, именно: спор между славянофилом Хомяковым и профессором Грановским (напечатано в собрании сочинений Грановского). Хомяков показывает, что уровень умственного и нравственного развития франков был весьма низкий, а Грановский доказывает противоположное.³²

Другой вопрос по поводу этих рассказов возникает относительно их хронологической последовательности. Григорий Турский излагает их так, как будто бы все проделки Хлодвига относительно его родственников происходили после вестготской войны. Но Junghans полагает, что эпизоды с Харарихом и Рагнахаром относятся к более раннему времени.³³ Но его доводы довольно субъективны. Так, он говорит, что трудно себе представить, чтобы Хлодвиг, будучи вождем только небольшого племени франков, мог бороться с Сиагрием и вестготами или даже с бургундцами при таких незначительных силах. Он исходит из предвзятого мнения, будто бы основанием могущества Хлодвига была германская сила. Но, как известно, есть другой взгляд, по которому основание силы Хлодвига лежало в его отношениях к местному населению и императору; кроме того, еще раньше присоединения рипуарских франков у него была значительная поддержка со стороны франков, живших у Мозеля.

Другое возражение Junghans’a состоит в том, что невероятно, чтобы Хлодвиг так долго откладывал мщение королю Харариху за то, что последний не оказал ему помощи в борьбе с Сиагрием. Неужели Хлодвиг ждал бы со своей местью целых 14 лет? Но не нужно забывать, что убийство Харариха было не столько для Хлодвига делом мести, сколько политическим расчетом, а что Хлодвиг умел долго затаивать свою месть – это видно уже из рассказа Григория Турского о чаше.³⁴ Что касается до его поступка в отношении Сигиберта Рипуарского, то очевидно, что он должен относиться к концу его правления, а против этого никто не делает возражений.

В 511 году Хлодвиг умер. Мы оставим пока в стороне историю его сыновей и обратимся к явлениям внутренней истории Франкского государства. Источником для ознакомления с ними будет так называемый Салический закон.

Право и быт франков по «Салической правде»

Знаменитое законодательство салических франков представляет для нас больше интереса, чем все законодательства бургундцев или вестготов. Все они были написаны на латинском языке, но Салические законы сохранили в себе более германского элемента, потому что составлены раньше, чем франки стали романизироваться. Чтобы познакомиться подробнее и точнее с происхождением этого закона, необходимо прежде всего обратиться к Прологу его.¹

Существует два Пролога: более краткий (Prologus Minor) и более подробный (Prologus Major), который, вопреки мнению Гизо, должен быть признан древнейшим. Он делится на четыре части: первая и третья содержат похвалу франкам; вторая и четвертая имеют историческое содержание. Предполагают, что первая и третья части Пролога были даже первоначально написаны стихами. Вот что говорится в этом Прологе:

1. «Народ – франки – знаменитый, основанный Богом, сильный оружием, твердо хранящий мирные условия, глубокомысленны в советах, благородный телом, красивый лицом, смелый, проворный и жестокий (aspera), обращенный в католическую веру, незапятнанный ересью; когда он был еще варварской веры, то, божественно вдохновленный, уже искал ключ познания, согласно природе своих свойств, стремясь к справедливости и охраняя благочестие».

2. «Потом, когда с помощью Божией Хлодвиг, длинноволосый, красивый знаменитый король франков, первый принял католическое крещение, то все, что в этом договоре показалось негодным, было явственно исправлено знаменитыми проконсулами и королями Хлодвигом, Хильдебертом и Хлотарем».

3. «Да здравствует Христос, любящий франков! (Vivat Christus, quod diligit Francus). Да охраняет Он их королевство и да преисполняет их вождей светом своей благодати! Да покровительствует Он их войску, да ниспосылает Он им знамения в засвидетельствование их веры, радость мира и счастия! Да направляет Господь Иисус в стезе благочестия царства властителей».

4. «Ибо это есть тот народ, который, будучи храбрым и сильным, сверг жесточайшее иго римлян своим оружием (pugnando) и который, признавши святость крещения, украсил золотом и драгоценными камнями тела святых мучеников, сожигавшихся у римлян огнем, умерщвлявшихся железом или бросаемых на съедение диким зверям».²

В настоящее время полагают, что первая редакция Салического закона была сделана в то время, когда король Хлодвиг распространил свои завоевания до Арденнского леса, следовательно, когда франки жили в Белгике. Под именем четырех правителей,[92] избранных франками для составления закона, следует подразумевать сотенных начальников, центенаров, так как у франков существовало исконное германское деление на сотни. Эти четыре избранных правителя, как говорится в прологе, собирали народное вече, очевидно для того, чтобы расспросить знающих людей об обычаях и способах решать различные дела. Следовательно, законоположение это не было вновь изобретено, а только приводило в ясность юридическое сознание народа, кодифицировало давно сложившееся право. После составления этого законодательства необходима была санкция его, и народное вече снова собирается для того, чтобы утвердить и освятить своим согласием новую Правду.

Что касается древности Салического закона, то вопрос о том, составлена ли первая редакция до Хлодвига или при нем, – до сих пор остается открытым. Вторая редакция, несомненно, была сделана тотчас же после крещения; быть может, было и несколько последующих – при Хильдеберте и Хлотаре.

Определение времени первого издания особенно важно потому, что если эта варварская Правда была составлена сейчас же после завоевания, то в ней должны господствовать чисто германские принципы, свободные от всякого влияния римских начал. Этого взгляда придерживается немецкий ученый Вайтц.³

Вайтц говорит, что первая редакция Салического закона была составлена еще на старой родине франков и не содержит римского влияния. Хлодвиг только прибавил несколько новых титулов. Если бы редакция Правды принадлежала Хлодвигу, то в ней приписывалось бы большее значение королевской власти и высказывалось бы большее уважение католической церкви. Зибель⁴ же заставляет самого Хлодвига обратиться к Вайтцу с речью в защиту того, что редакция закона принадлежит ему, Хлодвигу. Последний будто бы говорит, что с его стороны было бы недипломатично говорить много о своей собственной власти.

Вайтц в последнем издании своей «Истории германских государственных учреждений» на это остроумно заметил, что так как Хлодвиг к нему такой речи не держал, то ему нечего и возразить на нее.

Однако есть соображения, которые говорят в пользу того, что имеющаяся редакция относится ко времени Хлодвига. В Салическом законе установлена пеня на солиды и денарии (первая – золотая, вторая – серебряная монета); во время составления закона один солид равнялся сорока денариям. Если мы припомним находку в Турне, то окажется, что найденные там в числе других ценностей золотые и серебряные монеты не соответствуют вышеназванным; по крайней мере, серебряные монеты гробницы Хильдерика очень велики и в одном золотом солиде их заключается не сорок, а только двенадцать.

Таким образом, очевидно: монетная система при Хильдерике не такова, как во время издания первой редакции Салической Правды. На основании того предположения, что изменение в отношении между монетами было сделано вскоре после первого завоевания Хлодвига, относят время первой редакции Салической Правды именно к этой эпохе; точное указание в каждой статье закона этой пени на солиды и денарии равным образом заставляет предполагать, что к новой монетной системе еще не успели привыкнуть.

Второе соображение, заставляющее остановиться на той же гипотезе, состоит в том, что в Lex Salica упомянуты занятия виноделием, чего, очевидно, никак не могло быть ранее первого завоевания (когда франки жили еще во Фландрии, виноградников там не водилось).

Наконец, в Салической Правде упоминается река Лигер (Liger), то есть Луара. По Салическому закону,⁵ если у кого найдена краденая вещь, то он должен показать, откуда он ее достал; дело рассматривается в судебном заседании; назначается известный срок, чтобы истец и ответчик нашли себе свидетелей. В законе это формулируется так: кто живет между Карбонарским лесом (Silva Carbonaria – тянется в пределах Белгики) и рекой Лигером, тот имеет сорок ночей срока, а кто вне этих пределов (на чуждой земле) – вдвое больше. Река Лигер (Луара) является, таким образом, границей образовавшегося государства; такие же границы имело королевство франков при Хлодвиге до войны его с вестготами и подчинения мелких салических областей. Отсюда ясно, что закон был издан после 486 года. Ученые, которым не нравится теория несамостоятельности Салического закона, как, например, Вайтц, говорят, что Лигер – небольшая речка, впадающая в Шельду, и выводят заключение, что закон был написан ранее перехода франков в собственно Францию. Но теория эта является несостоятельной. Новейшие исследования доказали, что Лигер – несомненно Луара, а в Шельду впадает речка Leye.

Скажем несколько слов о так называемых Мальбергских глоссах. Текст Салического закона написан на латинском языке, но иногда он прерывается отдельными весьма странными словами, из которых каждое слово имеет, кроме того, впереди стоящую заметку «Malb.» или «Malt-ho», очевидно указывающую, что оно имеет какое-то отношение к народной сходке (Mahlberg – место, где собиралась сходка). Ученые долго рассуждали и спорили о том, на каком языке были написаны эти слова. Кельтоманы утверждали, что это слова кельтские и что если самый закон был издан не для кельтов, то по крайней мере глоссы были необходимы для пояснений некоторых статей законодательства именно кельтам. Затем Гримм первым доказал, что это немецкие слова, и данное мнение теперь общепринято.⁶

Ученые спорили не только о значении отдельных слов, оказавшихся очень испорченными и трудно объяснимыми, но и о значении их происхождения. Одни говорили, что законодательство было написано на франкском языке и что, следовательно, немецкие слова суть остаток первоначального текста. Другие – что это не что другое, как формулы, имевшие сакраментальное значение. Известно, что у германцев всякий, обвиняющий кого-либо в преступлении, должен был обращаться к нему с известными обрядовыми выражениями; без исполнения этих условий процесс был бы проигран. Потому-то для людей, которые должны пользоваться этими законами, оставлялось в известных местах обыкновенно только начальное слово известной обрядовой формулы или краткого выражения, определяющего сущность преступления и следующего за него наказания. Необходимость подобных формул ясно показывает, что они были написаны для населения, говорившего на немецком языке. Мы должны поэтому прийти к заключению, что Салический закон был написан хотя и по латыни, но для населения, говорившего немецким языком, и что некоторые из глосс были действительно судебными формулами.

Перейдем к характеристике содержания Салического закона. Она прекрасно сделана у Ф. Гизо,⁷ но он пользовался не древнейшей редакцией Правды, а позднейшей. Вот сущность его характеристики.

Всматриваясь в германское законодательство, мы видим, что в сущности это закон уголовный, уложение о наказаниях. Политическое право является там только косвенно; что касается гражданского права, то оно заключает некоторые более точные распоряжения, существенно обязательные и оставленные с намерением.

В отношении судопроизводства уголовного – здесь господствует карательный элемент; он, очевидно, имеет целью подавить преступления и устрашить наказаниями. В кодексе 343 статьи уголовных, из них 150 относятся к случаям воровства.

Мы можем только косвенным образом почерпнуть из этого законодательства сведения о сословном разделении франков и о правах каждого сословия.

Предусмотренные Салической Правдой преступления весьма несложны: почти все они подводятся под два главных класса – кража и насилие против лиц. Основной состав Салического закона дает нам возможность судить о состоянии тогдашнего общества, о сложности преступлений; законодательство это принадлежит малоразвитому и несложному обществу. Салическая правда показывает, что общество того времени грубо и необузданно, что безопасности человека и собственности не было. Что касается наказаний, то они, при первом взгляде, поражают своей мягкостью. Хотя это касается только людей свободных, но когда дело идет о рабах или колонах – законодательство изобилует пытками и казнями.

По отношению к франкам и свободным римлянам единственная пеня, внесенная в Салическую Правду, есть вира – имущественный выкуп (Wehrgeld); употребляются для обозначения виры выражения leodis или же fritus. Вира предполагает и требует признания своей виновности со стороны обидчика; она есть с его стороны как бы свободный акт; он может отказаться от нее и подвергнуться опасности личной мести обиженного.⁸

Последнее соображение Ф. Гизо не совсем справедливо: не от виновного зависело избрать то или другое – кровомщение или же путь суда. Если он не являлся на суд, его объявляли «лишенным мира», то есть всякий человек мог его безнаказанно убить.

По мнению Гизо, наказание у салических франков имело место лишь тогда, когда сам обвиняемый признавал справедливость его и покорялся ему. Если бы это было действительно так, то свобода и уважение к личности были бы точно велики, но на самом деле факты говорят несколько иное. По Салической Правде предполагается, что родственники должны представить виновного на суд и довольствоваться присужденной вирой; только в случае, если виновный оказывался не в состоянии заплатить виру, суд выдавал его головою обвинителям, и тогда семья убитого могла делать с ним что хотела. Намеренное, не оправдываемое никакими побуждениями убийство наказывалось смертью; только в случае особого соглашения сторон убийца мог отделаться вирою, но только с непременным ограничением, что вся она должна быть выплачена виновным из собственных средств, родным же запрещалось ему помогать.

Итак, излишнего уважения к личности и свободного выбора между пенею и опасностью мести, как предполагал Гизо, не существовало у древних германцев, по крайней мере в той степени, в какой он хочет это выставить.

Остановимся теперь на статьях Салического закона об убийстве, весьма важных, потому что из них, хотя и косвенным образом, мы можем усмотреть сословное деление франков и права каждого отдельного из классов общества.

Для самостоятельного ознакомления с текстом Салического закона может быть полезно наиболее доступное издание вместе с капитуляриями, это «Lex Salica» herausgegeben von Behrend (Berlin, 1874). Кроме того, есть перевод текста на современный немецкий язык с примечаниями Клемента; помещено в «Bibliothek für Wissenschaft und Literatur». Bd. 3. Stats- und Rechtswissenschaftliche Abteilung. Clement. «Forschün-gen über das Recht der Salischen Franken» (1876)У

Из законов о человекоубийстве (титул XLI § 1–7) видно, что за римлянина, сотрапезника короля[93], как и за человека, состоящего на королевской службе[94], и за простого поссессора[95], вира полагается меньше, чем за франка. Очевидно, это указывает нам на различие сословий и вместе с тем на общественное положение каждого из них.[96] По законам «Об убийстве детей и женщин» (XXIV) особенно характеристично, что вира увеличивается относительно женщин и детей даже бедных людей, как будто бы закон хотел этим оказать им возможно большую защиту и помощь.

Переходя теперь к чертам политического, социального и государственного быта, которые могут быть извлечены из Салического закона, мы должны прежде всего решить вопрос: на каких принципах основывалось общежитие франков, был ли у них быт родовой или общинный, господствовало ли родовое или дружинное начало?

Что касается до значения рода, то должно отказаться от довольно распространенной мысли о том, что все отношения определялись исключительно родовым началом, что главным принципом была связь родовая, кровная и что разросшаяся семья представляла ту форму общежития, которая заменяла государственный быт. Так, несмотря на то что родичи имели право требовать виру за убитого и привлекать виновного к суду, все же они не отвечали за проступки членов их рода и короли, которые существовали у франков, через своих чиновников привлекали к ответственности не старшего в роду, а самого виновника. Впрочем, Салическое законодательство сохраняет еще следы прежних порядков, когда кровная родовая связь существовала между членами рода, но порядки эти представляют из себя, так сказать, уже архаическое явление. Так, в Lex Salica есть статья, по которой виновный в убийстве и несостоятельный в уплате виры франк мог обращаться за денежной помощью к членам своего рода (Sippe); при этом он совершает обряд так называемой зеленой травы (chrenecruda). Салическая Правда таким образом описывает этот обряд (титул LVIII «О горсти земли»; лат. «De chrenecruda»). […]¹⁰ Здесь очевидно присутствие родового начала в полной своей силе. С другой стороны, когда получается вира за убитого, то она распределяется таким образом, что часть идет семье, а часть роду.

Кроме того, остаток родового быта сохраняется еще в области чисто нравственных отношений: за членами рода признается известное право охранять его честь. Так, например, если свободная женщина сочетается браком с рабом, то за этот поступок, как приносящий бесчестие всему роду, последний может наказать ее даже смертью. Вообще в деле выдачи девушки замуж признается право участия рода точно так же, как и по отношению к малолетним; пока ребенок не достиг совершеннолетия, которое у франков определялось 12–14 годами, род обязан был блюсти за ним.

Итак, очевидно, что в более древнее время все отношения регулировались по преимуществу властью родовой; государственной защиты личности не существовало. Но теперь родовые отношения отступают на второй план, хотя следы их не вполне исчезают.

Не менее важное значение имеет для нас и вопрос о наследовании, как тесно связанный с формой землевладения. Насколько можно заключить из Lex Salica, у франков господствовало общинное начало владения землей. Движимое имущество, называемое в Правде «alod», «allod», переходило по наследству свободно и без различия пола; земля, «terra» передавалась только наследникам мужского пола, а если таковых не было – то terra Salica переходила к королю, если это была земля господская, или к общине – если это крестьянское владение. Эдиктом Хильперика крестьянское наследование было ограничено первой степенью боковой линии и внутри этой границы условно расширено даже на женское родство. Вот как сказано об этом в Салическом законе (титул LIX «Об аллодах»; лат. «De alodis»). […]¹¹ Итак, община отбирала землю, когда общинник не оставлял после себя ни детей, ни братьев, ни сестер. С тех пор ограничение в смысле мужского наследования имело силу только для салических, господских земель, что и осталось надолго.

Праву конфискации крестьянской земли соответствуют права общинников в отношении к новым пришлым поселенцам в общину. Это знаменитый титул XLV «О переселенцах»; {лат. «De migrantibus»). […]¹²

Особенно в этом законе важны слова «если кто-либо захочет поселиться сверх другого» (Si quis super alterum in villa migrare voluerit), to есть – поселиться на чужом, уже занятом участке. При этом закон не делает никакого различия, сделался ли двор, в который входит чужак, свободным и не занятым вследствие смерти прежнего владельца или же речь идет о сделке между живущими, – новое доказательство общинности владения землей.

По Салическому закону женщины не наследуют землю. Но капитулярий короля Хильперика, изданный между 573–575 годами, гласит, что, если умрут сыновья, дочь получает землю. А если она умерла, но остаются братья умершего, пусть они наследуют землю – не соседи. Если же братья умрут, не оставив детей, сестра должна получить ту землю.¹³

Правило это является, очевидно, новым, расширяющим круг наследования, к которому допускается и женская линия – дочь и сестра умершего. Когда это новое правило вступило в силу, пришлось изменить титул LIX; прежде писали: «в земле женщина не наследует», теперь же: «в земле Салической женщина не наследует». Так, видим двоякого рода наследство: в одном случае женщина допускается к наследованию, в другом – нет. Что же это за Салическая земля, на которую женская линия не имеет права?

Салической землей называлась такая земля, которая находилась в отдельной частной собственности, принадлежащей известному лицу, вне общинного владения землею совместно с соседями. Крестьянская земля и ранее, и во времена Салической Правды является землею общинною, не допускающей на себя частных прав односельчан; при отсутствии наследников до третьего колена она переходит к общине, а прежде переходила к ней прямо по смерти владельца участка. Но при первых королях мы замечаем возникновение другого рода владений, а именно этих Салических земель (полученных, например, от короля), к наследованию которых не допускались женщины. Другой путь получить землю в независимое владение, отдельное от общины, – это самостоятельно произвести расчистку нови, леса, запахать пустопорожнюю землю своими силами, трудом одного лица. Такой путь был весьма распространенным.

Эти-то Салические земли послужили одним из главных факторов разложения общинного быта у франков. Людей предприимчивых, желавших завладеть земельными участками в полную собственность, являлось с течением времени все более и более, также расширялись и королевские пожалования. Так что у франков, несмотря на то что римское влияние на них было меньше, чем на вестготов и бургундов (эти варвары поселились среди римского населения не сплошной массой, как франки, а разбросанно), шел тот же процесс разложения общинного быта и замены его частным способом землевладения.

Обратимся теперь к разбору сведений о политическом быте франков, которые доставляет нам Салическая Правда. Относительно разделения сословий следует заметить, что все население состоит из людей свободных и рабов. Салическая Правда не дает никаких указаний на то, что существовало дворянское сословие. Между тем сведения, оставленные нам Тацитом, свидетельствуют об исконном существовании у германцев этого, пользовавшегося особым почетом, сословия. Почему не было его у германцев-франков – неизвестно. Некоторые ученые полагают, что до Хлодвига у франков было родовое дворянство, но малочисленное, к тому же оно было истреблено в борьбе с Хлодвигом и его предшественниками, как истреблены были им самим королевские роды. Следует заметить, впрочем, что у германцев вообще дворянство не играло особенно важной роли. Прежде предполагали, что германское дворянство (nobiles, эделинги) имело право держать дружину, хотя Тацит, упоминая о предводителях дружины, везде и неизменно называет их «principes» (старшины, князья), что исключает, очевидно, всякую мысль о равноправности каждого эделинга в этом отношении. В настоящее время укрепилось мнение (Вайтц), что дружина в древнегерманском социальном строе есть часть государственного устройства и что ее имели право набирать только вожди. Что же касается nobiles, то они не имели ни этого, ни других исключительных политических прав, а только пользовались особым почетом, были окружены особым ореолом, который, по большей части, объясняется преданием об их магическом происхождении от богов.

Итак, за неимением дворянства на первом плане стоят свободные франки, отличающиеся от рабов большей вирой, которая равняется 200 солидам. Участие в общих делах основывалось не на землевладении, так как оно в ту пору не дошло еще до начала личной собственности, но на личной свободе. Каждый свободный франк имел право участвовать в сходке.

Наряду с сословием свободных франков стоит свободное галло-римское население – Possessores (землевладельцы), имевшие половину виры свободного франка. Впоследствии, при расширении завоеваний франков, их число увеличивалось; не сразу, но со временем они стали пользоваться всеми правами свободных франков, однако же вира осталась прежняя.

Это были землевладельцы, имевшие значение не только в селе, но и в городской общине. Известно, что во время римского господства в Галлии земля разделялась таким образом: центр общины составлял город, вокруг него располагались села, земли богатых землевладельцев, которые одновременно с господством в селе были и членами городского совета. Этот богатый землевладельческий класс, составлявший главнейшую опору империи в последнее время ее существования, не поставлен законодателями наравне со свободными франками, а имел только половинную виру. Отсюда можно было бы вывести ложное заключение о том, что галло-римское население было унижено и лишено некоторой части своих прав после франкского завоевания и что это завоевание далеко не носило такого мирного характера, как это представляют. Но необходимо прежде всего отличать права чисто политические от почета, который, быть может, играл более важную роль в деле определения виры, и половинная ее стоимость за римлянина нисколько не обусловливалась ограниченностью его политических прав. Кроме того, быть может, это зависело еще от того, что первая редакция Lex Salica была сделана до принятия христианства, тесного сближения Хлодвига с романизованным населением Галлии. При подчинении областей Шельды и Мааса тесной связи между победителями-франками и галло-римском населением не было, и естественно, что вира за тех и других не могла быть одинаковой; затем, при первой письменной редакции Салической Правды, установленная обычаем пеня занесена была таковою же и в законодательство, но это отнюдь не обозначало неравноправность свободного франка и римского посессора в политическом отношении.

Из статьи об убийстве свободнорожденных людей мы знаем также, что наряду с дружинниками – лицами, приближенными к королю, франкского происхождения, находились также римские сотрапезники и антрустионы и что, следовательно, римляне нисколько не были унижены в своих правах. За римского антрустиона платилась также тройная вира в сравнении с вирой простого посессора (титул XLI, § 5, 6).

За свободным населением следует класс полусвободных людей, как германского, так и римского происхождения. Это – германские литы и римские трибутарии.

Литы (laetus) были люди лично свободные, но не имевшие земли, сидевшие на чужом участке, который они обрабатывали, платя за него оброк господину. У саксов очень часто упоминается это среднее сословие между свободными и рабами; о них же упоминает и Тацит, хотя, как писатель римский, он называет их рабами. «Рабы германские получали от господ своих известный участок земли для обработки и за это обязаны были платить им оброк, состоявший из хлеба, скота и одежды; вся их служба состояла в этом, – говорит Тацит, – весьма редко раб бывал закован в цепи, бит или принужден работать через силу; но тем не менее каждый господин в минуту гнева мог убить своего раба, даже с истязаниями, и это всегда проходило безнаказанно».¹⁴ Очевидно, что это не есть рабство Древнего мира и Тацит обозначал словом «рабы» два класса людей, полусвободных и рабов, вследствие незнания подходящего термина для первых. Рим в продолжение всего республиканского периода и начала империи не знал подобного среднего класса людей; он имел вольноотпущенников, но это были совсем не германские литы, они считались тысячами, но все же не составляли отдельного класса. Напротив того, у германцев они существовали искони, находились под покровительством законов, за них назначена была вира, и убить их безнаказанно, как в Древнем мире – раба, не имел права никто.

В последнее время империи, как известно, на земле, принадлежавшей Риму, возник новый институт, известный под именем колоната. Некоторые немецкие ученые защищают мнение, будто бы это учреждение заимствовано из германского социального строя. Мы вернемся к этому предмету еще в другой раз. Для нас пока важно главным образом то, что как римские колоны, так и германские литы составляли средний класс полусвободных людей. Эти полусвободные люди, называвшиеся у франков литами, среди романского населения Галлии назывались трибутариями (Romanum tributarium). Это были также колоны, прикрепленные к земле еще в римское время и обязанные платить оброк. Вира их равнялась 62,5 солида.

Наконец, кроме сословий свободных франков и литов, римских посессоров и трибутариев, мы видим еще рабов двоякого происхождения: обращенных в рабство еще при римлянах и рабов, принадлежащих собственно германцам. Чтобы судить об их положении, необходимо обратиться к Салической Правде, где на них смотрят почти так же, как и в римских юридических кодексах. По римским воззрениям раб, в особенности раб-земледелец, рассматривается как вещь, instrumentum vocale, наравне с земледельческими орудиями; у германцев было почти так же: раб сравнен с лошадью и скотом, и вира за них одинакова. Также у франков, если раб окажется повинен в убийстве свободного человека, то господин его уплачивает половину виры, а сам виновник отдается родственникам убитого как другая половина виры (титул XXXV). Наряду с этим постановлением в титуле XXVI Lex Salica мы читаем: «Если человек будет убит домашним животным и это будет доказано свидетелями, то владелец оного (скота) должен быть принужден к уплате половины виры. Самое животное (повинное в преступлении) должно быть отдано вместо другой половины требующему виру». Итак, здесь преступление, совершенное рабом, уравнивается с убийством, которое совершило животное.

Однако среди рабов некоторые выделяются: выше других стоят рабы, составляющие домашнюю прислугу, и ремесленники. В перечислении этих людей, знающих известное ремесло, заключаются для нас и указания на степень культуры тогдашнего франкского населения. Среди таких рабов упоминаются (титул XXXV) виноградари, кузнецы, ковачи оружия, даже золотых дел мастера; тут же встречаем садовников и, что особенно любопытно, свиного пастуха (porcarius). За ремесленников-рабов назначалась вира – конечно, в пользу господина. Количество рабов, нужно думать, было довольно многочисленно. Источником происхождения рабства, конечно, главным образом была война. В рабство были обращены побежденные германцы же, кельты и славяне (от славян и происходит слово раб – Scalve-Slave). Кроме того, Тацит указывает и на другой источник рабства. По словам его, «германцы страстно любили играть в кости, и когда им уже ничего более было проигрывать, они отдавали свое тело и свою свободу».¹⁵

Вот все, что можно извлечь из законодательства Салических франков по поводу сословного деления. Обратимся теперь к некоторым подробностям, которые сообщает Lex Salica о тогдашней администрации франков.

Во главе администрации стоял король и его чиновники. Власть короля имеет большое значение, и близость к королю возвышает человека, так что за королевского сотрапезника полагалась тройная вира. Но любопытно, что в Салической Правде не говорится о народном вече, которое было необходимой принадлежностью всякого гражданского государства. Мы знаем из слов Тацита, что во многих германских государствах даже не бывало короля, вече же народное было непременно. На этом вече выбирались старшины,[97] князьки (principes), которые находились во главе волостей (pagi, centeri, Hundertschaftengau), на которые распадалось государство. У франков же мы видим явление обратное: есть король, но не упоминается о вече. Явление это объясняется различно. Одни говорят, что народные веча только случайно не упомянуты, но что в действительности они существовали, и в доказательство указывают на так называемые Мартовские поля, которые были не только военными смотрами, но и народными сходками. По другому объяснению, народное собрание в это время действительно не существовало. Дело в том, что во время Салической Правды мы имеем дело уже не с древним германским государством, обнимающим обыкновенно небольшую территорию и вследствие того допускающим возможность, что все свободные люди приходили на общенародную сходку. Франкское государство Хлодвига – обширная, сложная территория, где даже самое основное зерно государства – франки салические – образовалось из федерации нескольких мелких племен; на таком большом пространстве франкского общенародного веча не могло существовать. Объединение под одной королевской властью совершилось с некоторой утратой народной свободы, вече переходит уже в предание, а королевская власть, напротив, усиливается, и король является мало-помалу единственным представителем верховной власти при помощи своих сторонников. Остается только волостная, сотенная сходка; франкское государство теперь распадается на волости, которые соответствуют прежним германским небольшим государствам.

Главным королевским чиновником является граф. Он – представитель волости (pagus, gau), приводит в исполнение решения народного собрания, но не участвует в руководстве народным судом. Он получает «мировые деньги» и есть лицо административное, а не судебное. Следовательно, граф только королевский уполномоченный, и более ничего. Только впоследствии власть их сделалась наследственной, так что на вопрос короля: кто тебя сделал графом? – они могли ответить: а кто тебя сделал королем? Пока же они были только выборные уполномоченные.

Представители народа – тунгины (thungini) или сотники (centenarii). Они стоят не во главе волости, а во главе только сотни (centera). Тунгины председательствуют на суде, на сотенных сходках. Обязанность их состоит в формулировке приговора, постановляемого народным собранием.

Народные собрания были двоякого рода: обыкновенные и экстраординарные. Обыкновенные сходки происходили раз в восемь дней; на них председательствовал тунгин. Народное собрание принимает и рассматривает предложение рахинбурга – члена общины, знающего народные обычаи.^ Приговор собрания заключается в наложении виры и «мировых денег» сверх того (fretus, fritus, Friede).¹⁷

Что касается уголовного судопроизводства, способа преследования и суда преступлений, то Салическое законодательство весьма неполно и почти умалчивает об этом предмете; оно рассматривает судебные учреждения как факт и не говорит ни о трибуналах, ни о судьях, ни о формах судебного расследования.

Самый же ход судебного процесса у германцев состоял в том, что обвиняющий вызывал обвиняемого в собрание свободных людей общины и там перед судьями в известной формуле произносил свое обвинение. Если он хотел, то мог даже один явиться на суд, не вызывая ответчика, произнести обвинение. Обвиняемый мог тотчас же не давать определенного ответа, а попросить, чтобы дело было отложено до другой сходки, давая обещание или очистить себя от обвинения, или внести надлежащую виру. Очистительную клятву произносили в присутствии соприсяжников того, кто считал себя невиновным. Для соприсяжников (conjuratores) не было допроса, ни разбора показаний, ни исследования дела в собственном смысле этого слова. Conjuratores не были свидетелями в нашем смысле; они не раскрывали ничего, что им известно по данному делу, могли даже ничего и не знать по этому делу. Они только подтверждали под присягой то, что обвиняемый, обыкновенно их родственник, был достоин виры, они только свидетельствовали о достоверности его слов вообще. На этом дело могло и окончиться, никакого разбирательства не проводили. Но могло случиться и так, что та и другая сторона готовы были принести очистительную присягу с соприсяжниками. Тогда прибегали к суду Божьему (ordalia). Обвиняемый должен был опустить руку в кипящий котел, в раскаленное железо и тому подобное, и если рука к известному сроку заживала, он признавался невиновным. Таким образом, задача суда сводилась к тому, чтобы определить, кто должен принести присягу и с каким числом соприсяжников, или же определить размер виры. Одним словом, судопроизводство был весьма несложное и много доверяло совести человека. Впрочем, надо полагать, что больших злоупотреблений не было, и если бы соприсяжники предполагали неправоту обвиняемого, то не явились бы в заседание.

Разделение и строй франкского государства, какими они являются в Салической Правде, есть исконно германские; сходки, начало народной свободы – принципы, принадлежавшие германцам; но вместе с этим – усиление королевской власти и объединение мелких областей и племен под одной властью и рукою может быть отнесено к влиянию римских начал.

В этом первом периоде франкской монархии, следует заметить, нет еще никаких признаков феодального порядка; раздел земель совершается не между королевскими дружинниками только, но между всеми; король – властелин всех свободных людей, которые одинаково подчинены ему и имеют одинаковые политические права. Следовательно, франки являются первоначально соединенными союзом подданных по отношению к королю (Unterthanenverband, а не Leudeverband); отношения феодальные развиваются здесь уже впоследствии. Особенно это заметно на должности графа, которого король мог выбирать и назначать куда хочет. Только позже является обычай, что графа выбирают обыкновенно из местных аристократов, а через много веков, как увидим ниже, должность эта делается наследственной.

Салическая Правда применима, впрочем, только к областям, населенным франками. Вестготские и бургундские земли остаются со своим, двояким законодательством – римским и варварским. Происхождение человека по-прежнему определяет его подсудность тем или другим законам. Соблюдалось такое правило: если вестгот или бургунд переходил за Луару и селился в области франков, он все-таки сохранял за собою права личности.¹⁸

III. ВНешние события в истории франкского государства после Хлодвига