Слабой душе человеческой легко увлечься подобием священства, внешним свершением "обрядов"[812], музыкальностью пения, красотою слова и убранства, — всем укладом, всей телесностью Церкви, которая, не будучи одухотворена и одушевлена Духом Христовым, представляет собою мертвое, не воскресшее Тело Христово… Здесь — беззаконие, имеющее свою тайну (Откр. 17, 5). И это есть поистине та "мерзость запустения, реченная пророком Даниилом, стоящая где не должно (читающий да разумеет)", о которой говорил Спаситель, и которая до сих пор не позволяет многим принять Его Свет.
Недостойные пастыри теряют власть сами совершать Таинства. Они бывают невидимо связаны ангельской рукой, которая и свершает Святое Приношение верующих. Святейшее Таинство Евхаристии попирается и оскверняется не одними "волхвующими" (ради которых Церковь перестала давать св. Причастие в руки мирян), но и недостойными священнослужителями, которые и в жизни своей, и во время предстояний церковных не имеют ни веры, ни воли быть в Господе, и чтобы Господь был в них.
Это — жречество без благодатное, о котором св. Иоанн Златоуст сказал в словах: "Не мню многих иереев быть спасенными". Это — "профессионализм", профанация святыни. Жизнь и слово Божие открывают с ужасающей реальностью, что пастыри подчас становились не только ниже уровня пастырского, но и человеческого. Не приняв Единого Пастыря, могли ли они быть пастырями? Не переживая предстояний пред Лицом Божиим за себя, могли ли они предстоять за других? Народ, освящаясь по вере своей, от священнодействуемых ими Таинств, омрачался, видя их жизнь, входя в соприкосновение с их интересами.
Мало в мире душ, просвещенных духом Христовой мудрости, которые, видя соблазн в священнике, не соблазняются о Христе, не искушаются о Церкви, но еще горячее приникают ко Христу, еще пламеннее любят Его Церковь и с большей ревностью стараются служить Тому, измену Кому видят пред собою. Большинство "верующих" от малейшего соблазна колеблются в вере не только в Церковь, но даже в Бога, в Его силу и власть. Эти люди бывают легки на отход от Церкви. Это — "младенцы в вере". Нельзя строго судить их. Надо им помогать, их оберегать. Оттого поистине, "кто соблазнит одного их малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской" (Мф. 18, 6).
Священство есть великая сила освящения ("водоем благодати", по выражению прот. Иоанна Сергиева), но оно может быть и великой силой соблазна в мире. Св. Григорий Богослов в прощальной речи к своей пастве просит прощения у пасомых за то, что "он не величался перед ними, не старался соревноваться с вельможами в роскоши, не высился на колесницах, заставляя разбегаться народ как перед страшным зверем"[813]. Паства осталась к святителю холодна, потому что "она, — говорит святой Григорий, — не иереев ищет, а риторов, не строителей души, но хранителей имуществ".
Правильно начатое пастырство, свободное от хитрости и лукавства получает себе в помощники Промыслителя. О правильном пути пастырского воздействия Апостол говорит: "В учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых побуждений, ни лукавства…мы из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестие Божие, но и души наши" (1 Фес. 2, 3–8).
Священнику вверена не одна только проповедь веры и благочестия, не одно совершение богослужения и таинств, ему вверены самые души верующих, за которыми он должен наблюдать и вести к спасению. "Не учить только, но и руководить, что значит взять за руку и вести ко опасению, — говорит епископ Феофан. — По какой-то случайности у нас иереи, главным образом, заботятся об исправлении треб. И это должно исправлять со вниманием, но на первом месте должно ставить руководство ко спасению"[814].
Пастырь будет держать ответ перед Богом преимущественно за то, что и как делал для спасения своей паствы. Он отвечает за каждую потерянную овцу и сердечно болеет о ней, как и о себе, поскольку эту потерю считает собственной утратой. "За всех, — говорит св. Иоанн Златоуст, — которые твоему, иерей, попечению вверены, — за жен, мужей и детей, ты дашь ответ"[815].
Деятельность пастыря как нравственного руководителя и воспитателя своих пасомых зовет его на большой труд. Заботливая любовь пастыря должна следить за каждым шагом жизни своих прихожан. "День и ночь, — говорит св. Григорий Богослов, — всегда он озабочен, всегда должен быть как строитель таин Божиих, готов к подаянию пасомым благодатных даров, сообразно с их потребностями. Туда он должен спешить — сочетать Христу едва явившегося в мир младенца, а тут в ожидании его высчитывает каждую минуту страдалец-старец, так душа нетерпеливо ждет ослабы от грехов. И везде он должен быть, всюду явиться вовремя"[816].
Пастырь есть духовный архитектор, строитель душ, созидатель из этих душ Божьего дома — общения мира и любви, "ибо мы соработики у Бога" (1 Кор. 3, 9). Величайшее, блаженнейшее дело — быть участником строительства Царствия Божия. Духовная просвещенность дает — иерею особенно — возможность быть не рабом, "не знающим, что творит господин его", но сыном в доме Отца, вникающим в дело своего Отца.
Психология пастыря есть психология хозяина поля и сада. Каждый колос — душа человеческая. Каждый цветок — человек. Пастырь добрый знает свое хозяйство, понимает процессы жизни органической, умеет помочь этой жизни. Обходит каждое растение и прилагает к нему заботу. Дело пастыря есть обработка, подготовка почвы, кидание семян, орошение растений, выпалывание сорных трав, прививка добрых черенков деревьям-дичкам, поливание предохранительной жидкостью виноградных лоз, охранение плодов от воров и от птиц, наблюдение за созреванием, своевременное снятие плодов…"[817]
В каждом из них он видит истинную овцу Христова стада, заблудившуюся в горах и могущую упасть в пропасть. Раздуть искру Божию в душе грешника, вызвать ее к жизни, к горению — прямое требование к пастырю. Истинный пастырь прилагает много забот и старания для устроения доброй жизни и спасения. "Он попечительно следит за ними, — говорит Златоуст, — направляет их на добрый спасительный путь и не щадит никаких усилий, чтобы привести к животу и благочестию всех, составляющих его духовное стадо"[818]. Истинный пастырь осуществляет правильное духовное руководство паствой. Ни один из пришедших к нему не заслуживает презрения. Он принимает их беспрепятственно, милостиво подавая руку помощи самым закоренелым грешникам.
Святые отцы, выразители истинного душепопечения, умели говорить непосредственно с "внутренним человеком" собеседника. Они умели пробуждать в грешнике недовольство своим состоянием и желание лучшего, заставляли их возвыситься над страстями, утверждали кающихся в вере в любовь и всепрощение Божие и достигали полного духовного врачевания.
Пастырь имеет у себя духовную аптеку: пластыри, примочки, чистительные и смягчающие масла, подсушивающие и заживляющие порошки, дезинфицирующие жидкости, укрепляющие средства; хирургический нож (для пользования им только в самых крайних случаях)[819].
Врачебным лекарством для паствы истинный пастырь избирает открытие истины о том, как хорошо у Небесного Отца, у Которого они найдут все блаженство, мир, покой и вечную жизнь. И тогда грешник сам раскрывает язвы своей души и получает исцеление их. "Новозаветные священники, — говорит св. Иоанн Златоуст, — получили власть не свидетельствовать минувшую проказу, но совершенно отгонять нечистоту души. Они примиряют детей своих не с начальниками и царями, но с Самим разгневанным Богом"[820].
Но есть немало пастырей-наемников, которые ограничивают пастырские скорби хлопотами во время совершения треб и покоющихся на ложе беспечности. Такому пастырству Господь угрожает наказанием через пророка: "Горе пастырям, которые пасли самих себя… а стада не пасли… Слабых не укрепляли и больной овцы не врачевали, и пораненной не перевязывали, и угнанной не возвращали, и потерянной не искали. И рассеялись они и стали пищею всякому зверю" (Иез. 34, 2–5).
Отличительной чертой доброго пастыря является любовь к пастве. Без любви к ней он не может быть пастырем, он может быть только наемником. Добрый пастырь, по притче Спасителя, о том только и заботится, как бы напитать Своих овец. "Пастырю дается благодатная сотрадательная любовь к пастве, дающая способность переживать в себе скорбь борьбы и радость о нравственном совершенствовании своих пасомых, способных чрево болеть о них. Такое свойство пастырского духа и выражает самую сущность пастырского духа"[821].
Истинные пастыри Христовой Церкви всю жизнь посвящали пастырскому деланию, кротко обличая ее в проступках, убеждая в добре, ободряя в несчастьях. "Вы знаете, — пишет апостол Павел, — каждого из вас, как отец детей своих; мы просили, убеждали, умоляли" (Сол. 1, 12).
Добрый пастырь всецело живет любовью к пастве. Способность к любви как особый дар дается пастырю в хиротонии, однако, усвоение и поддержание его в себе зависит от стремлений человеческого духа. Эту Христову любовь и имел св. Иоанн Златоуст. Он говорил: "Я ношу все в сердце моем, вы занимаете все мои мысли… у меня нет другой жизни, кроме вас и попечения о вашем спасении"[822]. Эта благодатная любовь, данная пастырю в хиротонии, в процессе истинной пастырской деятельности все более и более развивается. "В труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе", вырабатывается жертвенная пастырская любовь (2 Кор.11, 27).