Более того, эта фраза Соломона вообще ничего не говорит ни о ненависти, ни о благосклонности Божией к людям. Это фраза государственного деятеля, произнесенная в укор человеческой неблагодарности. Ибо извращенность и неблагодарность мира столь велики, что он часто воздает злом тем, кто заслужил от него добра, и иногда даже очень грубо с ними обходится, а нечестивцев наоборот возвышает и почитает. Так и Давид, святой человек и очень хороший царь, был изгнан из своего царства; пророки, Христос и Апостолы были убиты. История всех народов свидетельствует о том, что многие люди, заслуживавшие от своей страны самого лучшего, своими же собственными согражданами были отправлены в изгнание, прожили там несчастную жизнь, а некоторые из них горестно кончили свои дни в тюрьме. Так что Соломон говорит здесь не об отношениях совести с Богом, не о благоволении Бога и о Его суде, а о судах и о волеизъявлениях людей среди них самих. Он как бы говорит: “Много есть праведных и мудрых мужей, через которых Бог делает много добра и сохраняет мир для людей. Но люди столь далеки от признания этого, что часто воздают таким мужам злом за их великие благодеяния. Поэтому сколько бы добра человек ни делал, он все равно не знает, чего он заслужит от людей своим усердием и верностью — ненависти или доброжелательности”.
Это и произошло в наши дни. Хотя мы думали найти в наших братьях доброе расположение за то, что проповедовали им Евангелие мира, жизни и вечного спасения, вместо доброго расположения мы нашли самую лютую ненависть. Много было таких, кто поначалу находил наше учение привлекательным и горячо поддерживал его. Мы думали, что они будут нашими братьями и друзьями, которые присоединятся к нам в единодушном согласии и будут насаждать и распространять это учение среди других. Но теперь мы на своем опыте видим, что они лжебратья и наши злейшие враги. Они насаждают заблуждения, искажают и ниспровергают то, чему мы учим правильно и добросовестно, распространяют в церквах самые злобные сплетни. Поэтому пусть всякий, кто благочестиво и добросовестно исполняет свой долг, какое бы место в жизни он ни занимал, и кто принимает неблагодарность и ненависть людскую за свои добрые деяния, не мучит себя из-за этого до смерти, но пусть он скажет вместе со Христом (Пс.108:3–4): “Вооружаются против Меня без причины; за любовь Мою они враждуют на Меня, а Я молюсь”.
Этим нечестивым учением, которым папа велит людям сомневаться в благорасположении к ним Бога, он удалил из церкви Бога и Его обетования, разрушил благословения Христовы и упразднил все Евангелие целиком. Затем неизбежно последовали бедствия, потому что люди полагались не на Бога с Его обетованиями, а на собственные дела и заслуги. Если такое происходит, человек никогда не может быть уверен в воле Божией, но обречен постоянно колебаться и, в конце концов, даже отчаяться. Понять, чего Бог хочет и что Ему угодно, нельзя ниоткуда, кроме Его же Слова. Это Слово уверяет нас в том, что Бог отложил прочь весь Свой гнев и ненависть к нам, когда отдал Своего Единственного Сына за наши грехи. Таинства, власть ключей и т. д. тоже дают нам уверенность, потому что если бы Бог не любил нас, Он никогда бы не дал нам их. Таким образом, мы осыпаны бесконечными свидетельствами доброго расположения Бога к нам. Теперь, когда изгнана зараза неуверенности, которою поражена вся церковь папы, давайте будем твердо верить, что Бог доброжелательно расположен к нам, что мы угодны Ему, что Ему есть до нас дело ради Христа и что мы имеем Святого Духа, Который ходатайствует за нас воплем и воздыханием неизреченным.
По форме эти вопль и воздыхание таковы, что во время испытаний вы называете Бога не тираном, не гневающимся судьей и не мучителем, а Отцом — притом воздыхание может быть столь слабым, что его едва можно почувствовать. Тот, другой вопль, напротив, весьма велик и ощущается очень сильно, когда в подлинном ужасе совести мы называем Бога злым, жестоким, гневливым тираном и судьей. Ибо тогда кажется, что Бог нас покинул и хочет ввергнуть нас в ад. Так святые часто жалуются в псалмах (Пс.30:23,13): “Отвержен я от очей Твоих”, “Я — как сосуд разбитый”. Это, конечно, не то воздыхание, которое говорит: “Отче” — это рев ненависти к Богу, который громко кричит: “Жестокий судья, лютый мучитель!” И вот тут наступает время отвратить очи от Закона, от дел, от своих собственных чувств и совести, крепко взяться за Евангелие и положиться исключительно на обетование Божие. И тогда раздастся легкий вздох, который заглушит и подавит тот неистовый рев, и в сердце не останется ничего, кроме этого вздоха, взывающего: “Авва, Отче! Сколько бы меня ни обвинял Закон, и сколько бы меня ни ужасали грех и смерть — тем не менее Ты, Боже, обещаешь благодать, праведность и вечную жизнь через Христа”. И таким образом обетование производит то воздыхание, которое взывает: “Отче!”
Я ничего не имею против, когда некоторые объясняют, что одно название греческое, а другое — древнееврейское, потому что Павел намеренно желал употребить и то, и другое по причине двоякой природы церкви, собранной из язычников и из иудеев; и что язычники и иудеи хоть и называют Бога “Отцом” на разных языках, но вопль и тех, и других одинаков, поскольку и те, и другие взывают: “Отче!”
7. Посему ты уже не раб, но сын…
Это риторическое восклицание и вывод, Павел как бы говорит: “Итак теперь, когда установлено, что мы получили Духа через слышание Слова и что мы можем взывать в своем сердце: “Авва, Отче!” — на небесах твердо определено, что рабства больше нет, но есть лишь свобода, усыновление и сыновство”. Кто это производит? Воздыхание. Каким образом? Через обетование Отца. Однако Он не будет мне Отцом, если я не буду отвечать как сын. Сначала Отец через Свои обетования предлагает мне благодать и отцовство — остается только, чтобы я это принял. Это происходит, когда я взываю через воздыхание и когда откликаюсь на Его голос сыновним сердцем и говорю: “Отче!” Затем Отец и сын сходятся вместе, и безо всяких церемоний и пышности заключается союз. При этом не возникает никаких помех — здесь не требуется никакого Закона, никаких дел. Ибо что может человек сделать среди этих ужасов и среди страшной тьмы испытаний? Здесь есть только Отец, обетующий и называющий меня Своим сыном через Христа, Который родился под Законом, а я, со своей стороны, принимаю, отвечаю воздыханием и говорю: “Отче!” Здесь нет никаких требований, но одно лишь воздыхание сына, который обретает уверенность среди бед, невзгод и говорит: “Ты даешь мне обетование и называешь меня “сыном” ради Христа. Я принимаю и называю Тебя “Отцом””. Так человек становится сыном вообще безо всяких дел. Однако всего этого нельзя понять, не пережив на своем опыте.
Слово “раб” Павел применят здесь не так, как ранее в Гал. 3:28, когда говорит: “Нет раба, ни свободного”. Здесь он имеет в виду раба Закона, т. е. человека, находящегося в подчинении у Закона, как он говорит немного ранее (4:3): “Мы… были порабощены вещественным началам мира”. Поэтому быть рабом, как здесь говорит Павел, означает быть приговоренным и заключенным под Законом, под гневом Божиим и под смертью. Это значит признавать Бога не как Бога или Отца, а как мучителя, врага и тирана. Это действительно означает жить в рабстве, в вавилонском пленении и жестоко в нем мучиться. Ибо чем больше человек совершает дел под Законом, тем больше его угнетает рабство Закона. Это рабство, — говорит он, — кончилось, оно более не насилует и не угнетает нас. Павел говорит конкретно: “Ты уже не раб”. Смысл, однако, будет еще более ясным, если мы выразим это отвлеченно следующим образом — во Христе нет рабства, но есть только сыновство, ибо рабство кончается, когда приходит вера, как он и говорит ранее, в Гал. 3:25.
Здесь Павел ясно показывает, что никакой ужас, гнев, потрясение или смерть — т. е. никакая функция или власть Закона — не должны допускаться в христианскую совесть. Тем более не должны допускаться чудовища и святотатства человеческой традиции. Ибо в том, что касается оправдания, я не должен ничего знать о божественном Законе и не должен позволять ему как-либо властвовать над моею совестью. Тем более я не должен позволять своей совести попадать под власть папского осквернения, сколько бы он ни “рычал, как лев” (Откр. 10:3) и ни грозил, что я навлеку на себя негодование Всемогущего Бога. Здесь я должен сказать: “Закон, послушание тебе не достигнет престола, на котором сидит Христос, мой Господь. Здесь я не буду слушать тебя. (Тем более, антихрист, я не буду слушать твоих чудовищных учений!) Ибо я свободный человек и сын, который не должен находиться в рабстве или быть подвластным какому-либо Закону рабства”. Поэтому не позволяйте Моисею, а тем более папе, входить в чертоги жениха и возлежать там, т. е. править совестью, которую Христос избавил от Закона, чтобы освободить ее от всякого рабства. Пусть рабы остаются в долине с ослом, а Исаак пусть взойдет на гору вместе с Авраамом, отцом своим. То есть пусть Закон осуществляет свое владычество над плотью и над ветхим “я” — это пусть будет под Законом, пусть позволит возложить на себя бремя, пусть позволит Закону дисциплинировать и изводить себя, пусть Закон предписывает ему, что делать, что исполнять и как общаться с другими людьми. Однако пусть Закон не загрязняет тот чертог, в котором один только Христос должен отдыхать и спать, т. е. пусть он не беспокоит совести, которая должна жить только со Христом, своим Женихом, в царстве свободы и сыновства.
“Если вы взываете: “Авва, Отче!”,— говорит он, — то, безусловно, вы уже не рабы, вы свободные люди и сыновья. Поэтому вы без Закона, без греха и без смерти, т. е. вы спасены и уже не имеете ничего злого”. Таким образом, сыновство приносит с собою вечное царство и все наследие небесное. Сколь велики масштабы и слава этого дара — человеческий разум в этой жизни даже не может себе представить, и тем более он не может этого выразить. Пока мы видим это как бы сквозь тусклое стекло (1 Кор. 13:12). Мы имеем это слабое воздыхание и эту крохотную веру, которая зависит только от слышания звука голоса Христа обетующего. Таким образом, если судить по восприятию разума, это только центр круга, однако на самом деле это огромная, бесконечная сфера. На самом деле христианин имеет нечто очень сильное и бесконечное, хотя на его взгляд и по его восприятию это что-то очень маленькое и ограниченное. Посему мы не должны мерить это человеческим разумом и человеческим восприятием, нам следует мерить другим кругом, обетованием Божиим — как Он бесконечен, так бесконечно и Его обетование, несмотря на то что пока оно заключено в эти узкие рамки и, если можно так выразиться, в Слово центра. Сейчас мы видим центр, в конце концов мы увидим и окружность. Поэтому не остается ничего, что могло бы обвинять, пугать и связывать совесть. Рабства уже нет; есть только сыновство, которое приносит нам не только свободу от Закона, греха и смерти, но также и наследие жизни вечной, как об этом говорится далее.