Я не хочу здесь вникать в то, кто из них был прав в этом споре. Поправки Лема кажутся толковыми, например, по поводу экспозиции (речь идёт о необходимом в science fiction объяснении зрителю, почему он видит мир не таким, каким знает его из каждодневной реальности; часто это решается простым пояснением в виде субтитров или комментарием диктора), хотел решить проблему подобным образом, как несколькими годами позже сделали в «Космической Одиссее» Кубрика: обо всём узнаём, наблюдая за космическим путешествием на космодром члена экспедиции, который, прощаясь с семьёй через видеофон, поглядывает на какие-то информационные программы – таким образом необходимая информация представляется зрителю естественным языком фильма[188].
Однако могло быть так, что если немцы взяли на себя бо́льшую часть кинопроизводства и выбрали режиссёра, Старский просто не мог ничего им навязывать. Лем злился, что Старский не сделал невозможного – польская сторона, вероятно, могла только прервать сотрудничество, но не имела возможности настаивать на изменениях в сценарии. В любом случае в середине 1958 года действительно было похоже на то, что фильм не будет снят, что для Лема стало бы финансовой руиной – с очередным траншем гонорара из Германии он связывал надежду оплатить очередной транш кооперативу.
Из-за всего происходящего ему не хватало времени даже на чтение: «Я 10 дней уже не читал никаких литературных журналов! Впервые в жизни!» – с ужасом признаётся писатель[189]. Удивительно, что ему хватало времени писать.
В письмах к Врублевскому и Сцибору-Рыльскому он страшно гневался на издательство МОN, которое вернуло ему рукопись «Расследования», требуя разных исправлений. Между маем и июнем 1958 года Лем выехал в Закопане, где вносил правки. Книга в конце концов вышла, но уже в следующем году (хотя в самом тексте Лем указывает дату окончания «январь 1958»).
В апреле 1958 года, когда его будущий дом был ещё плантацией грибка, не покрытым крышей и с внутренним бассейном, Лем начал работать над будущей книжной новинкой следующего года. Он отчитывается Врублевскому, что написал рассказ о сумасшедшем, который дружит с «большим электронным компьютером» (разумеется, это «Друг»), и как раз начал новый – «мрачный рассказ о смысле бытия человека». Это, скорее всего, «Молот», который вместе с «Другом» (а также тремя первыми рассказами о Пирксе – «Испытание», «Патруль» и «Альбатрос») выйдет в сборнике «Вторжение с Альдебарана»[190].
Рассказы, входящие в этот том, весьма реалистичные. Легко себе представить их события (в отличие от гротескных «Звёздных дневников», где Лем с самого начала играет с воображением читателя, описывая, например, первые прогулки в космосе). Это может быть связано с фактом, что Лем в этот период постоянно переписывался с Объединением «Кадр». Высшие чины в управлении кинематографией, что правда, приняли решение, что «Астронавтов» снимут немцы, но «Кадр» (в первую очередь в лице Кшиштофа Теодора Тёплица) всё ещё был заинтересован в сотрудничестве с Лемом.
Пиркс, вероятно, был выдуман специально для фильма, потому что в переписке сразу появляются разные идеи касательно сценария с участием этого персонажа. В рассказе «Молот» не названа фамилия главного героя – астронавта, который входит с бортовым электронным мозгом в контакт, что вновь напоминает «Космическую Одиссею», но это, скорее всего, Пиркс уже в конце карьеры. Среди разных идей для фильмов была и такая, в которой этот рассказ составлял главную сюжетную линию, а остальные (например, «Испытание» или «Альбатрос») показывались как ретроспектива[191].
В этих письмах попадается также много интересных фамилий молодых режиссёров, которые тоже хотели снять что-то на основе произведений Лема. Речь идёт между прочими и о Казимире Кутце и Станиславе Барее, которому очень нравился заглавный рассказ «Вторжение с Альдебарана», который сильно отличался от остальных произведений сборника, поскольку носил сатиричный характер.
Главными героями были Нгтркс и Пвгдрк, пришельцы с Альдебарана, которые прибыли с целью колонизировать Землю и сделать из землян своих рабов. К счастью для человечества, они приземлились в месте, которое оказалось для них смертельной ловушкой, – в деревне Нижние Мычиски под Краковом.
Как представители более прогрессивной цивилизации, Нгтркс и Пвгдрк располагали универсальными переводчиками, которые переводили для них все земные надписи и слова. Из обрывков газет они узнали, что земляне могут отправить в космос искусственный спутник (это было 4 октября 1957 года, Лем тогда был занят написанием «Диалогов» и как раз примерялся к покупке дома и машины). Сгнивший указатель «Нижние Мычиски – 5 км» указывает в небо. Пвгдрк предполагает, что это название искусственного спутника. «Нонсенс, как они могут строить спутники, если не умеют даже выстругать ровный кусок доски?» – парирует Нгтркс. Дискуссию прерывает появление представителя вида homo sapiens.
«Добрый вечер, пан», – приветствует его (через переводчик) Нгтркс, вежливо улыбаясь в человеческом костюме. «Это тоже была одна из дьявольских уловок альдебаранцев. Они достаточно поднаторели в покорении чужих планет»[192]. К удивлению пришельцев, homo sapiens неожиданно атаковал их завесой «паров этилового спирта» (или C2H5OH, химическая формула которого должна быть знакома каждому настоящему поляку), а потом вырвал указатель и «ударил по голове двуногую куклу», крича при этом: «А, мать вашу сучью, дышлом крещенную…»
«Предок по женской линии четвероногого млекопитающего, подвергнутый действию части четырёхколёсного экипажа в рамках религиозного обряда, основанного на…» – ещё успел сообщить переводчик, прежде чем и его настиг смертельный удар. Жители Мычиск на следующий день привязали к останкам пришельцев по камню – и в озеро, а их ракету переделали на самогонный аппарат.
Барея мог бы сделать из этого весьма неплохой фильм, но Лем (что логично) не поверил, что цензура когда-либо пропустила бы нечто подобное. Он писал к Сцибору-Рыльскому: «Концепция Бареи кажется мне политически абсолютно нереальной. Этого (особенно такого конца!) никто не пропустит. Это грязно-интеллигентские насмешки над Нашим Народом»[193].
В конечном итоге единственным рассказом из этого сборника, который дождался киноадаптации, стал «Друг», рассказ о «безумце, дружащем с электронным мозгом». В 1965 году для «СеМа-Фора» Марек Новицкий и Ежи Ставицкий снимут по нему короткометражный фильм, который уже в момент своего создания выглядел устаревшим. Гораздо позднее снятый фильм «Дознание пилота Пиркса»[194] является, кстати говоря, адаптацией не рассказа «Испытание», а рассказа «Дознание», которое Лем написал добрые десять лет спустя.
Где-то в 1958 году был написан настоящий шедевр, классифицированный лемологами как начало лемовского канона[195], – «Эдем». Лем работал над ним параллельно с «Расследованием» и «Вторжением с Альдебарана», но если работу над этими произведениями описывал в корреспонденции с Врублевским и Сцибором-Рыльским, то «Эдем» он писал в полном молчании. Неохотно потом говорил о нём даже в интервью, а все вопросы Береся остановил одним утверждением, что «Эдем» – это второсортная фантастика, а когда тот, шокированный, начал оппонировать, то признался, что, возможно, на фоне всей второсортной фантастики эта книга выглядела не так уж плохо – это как на фоне горбатых поставить обычного человека и говорить, что он Аполлон.
Тем временем «Эдем» без сомнений является выдающимся произведением на всех уровнях. В развлекательном смысле это прекрасный роман science fiction. Сегодня, конечно, его сценография кажется устаревшей, но то же можно сказать и о произведениях Хайнлайна, Кларка или Дика. Сюжетный костяк, однако, прекрасно функционировал бы даже сегодня, и если бы кто-то хотел сделать из него сценарий современного фильма в жанре space opera, то автора сценария ожидало бы лишь не очень сложное задание замены лингвистических лемовских архаизмов (слово «калькулятор» на «компьютер», к примеру) и слишком вежливых форм в общении между астронавтами.
Но есть ещё второй слой, о котором Лем вообще не собирался говорить. «Эдем» – это история одноимённой планеты, на которой разбиваются земные астронавты, потому что – как говорит об этом первое предложение – «В расчёты вкралась ошибка»[196]. Ремонтируя повреждённую ракету, астронавты познают цивилизацию существ, населяющих Эдем, которых называли двутелами (потому что они как бы состоят из двух отдельных организмов), и даже входят в контакт с одним из жителей планеты, который в драматическом финале весьма подробно объясняет, почему эта цивилизация выглядит так странно.
Для Лема «Эдем» является радикальным, решительным прощанием с чем-то, что ещё несколько лет до того было похоже на его литературную программу. «Астронавты» и «Магелланово облако» дали читателю надежду, что в конце будет произведён какой-то Контакт и мы познаем другую цивилизацию, но в обоих случаях эти ожидания заканчиваются разочарованием. Поскольку читатели и критики обвиняли Лема в этом, в 1954 году Лем сообщил им на страницах «Przekrój», что не собирается описывать контакт с инопланетной цивилизацией, поскольку это было бы литературным обманом – можно попытаться представить себе космическую ракету, потому что её форма более или менее вообразима ввиду её предназначения. Однако нельзя представить себе другое разумное существо, потому что, будучи людьми, всё равно будем пытаться создать его по своему образу и подобию. Вплоть до «Эдема» Лем нарушал это правило только