, и на нем приехал Фальчиков брать ту самую тысячу, которая накануне уже уехала на «Самаре». Сегодня после обеда он будет в полку. Как будет держать себя Фальчиков, как реагировать на отправку Платовцев целым полком вместо той группы отдельных людей, которую думал набрать Фальчиков?
Фальчиков вел себя пистолетом, констатировал факт увоза не тех, кого он хотел. Никаких громов и молний не метал, но обещал, отправившись в Константинополь, эту тысячу вернуть обратно, и недели через две опять вернуться на Лемнос и взять ту тысячу, каких ему будет угодно. «Приезжай, – думали мы. – Как это тебе французы вернут обратно тех, кого уже вывезли? Это дело невероятное».
Пошли расспросы Фальчикова о том, что делается на белом свете. Много и долго говорил Фальчиков или, вернее, отвечал на миллион вопросов. Что удивительно нового привез Фальчиков, так это то, что атаман сдал в долгосрочную аренду часть Грозненских нефтяных промыслов, за каковую комбинацию в виде задатка получил 8 миллионов франков. Затем в несколько сроков должен получить часть арендной платы, во много раз превышающую задаток, и главную сумму – по возвращении в область.
Одним словом, Терский атаман не только богаче всех остальных атаманов, но может поспорить и с самим Врангелем. Это сильно меняет всю обстановку дела и, если принять во внимание, что Терцев очень немного, то сумма одного задатка 8 000 000 франков дает возможность устроить всех Терцев. Вот, собственно, одна такая интересная новость.
Тарарин, Бондарь хотели несколько раз вызвать Фальчикова на резкость, «кололи» его, но Фальчиков легко и остро парировал их удары. Когда они определенно хотели вызвать его на политический диспут, то он очень корректно и спокойно отвечал, что он дал слово ген. Абрамову никаких политических споров не вести, своих мнений и взглядов не только никому не навязывать, но и не высказывать. А потому, не вдаваясь абсолютно ни в какие споры и изложение собственных мнений, нарисовал ту картину политических комбинаций и хода событий, которая, по его взгляду, действительно была в тот момент, предоставляя выводы и умозаключения делать самим слушателям.
Одним словом, Фальчиков вел себя очень выдержанно и с большим тактом. Между прочим, он на вопрос, какая партия в настоящий момент самая сплоченная и сильная, отвечал, что за границей это монархисты, а в России, он полагает, это не совсем так, и монархисты там не пользуются абсолютно никаким весом и значением.
На вопрос, как смотрят социалисты на Бурцева и Алексинского, Фальчиков отвечал, что более одиозных фамилий для русского современного социалиста трудно придумать. Они и Бурцева, и Алексинского иначе как предателями не называют. Интересная гримаса наших дней: Бурцев и Алексинский – социал-предатели!
С Фальчиковым расстались более или менее по-хорошему и забыли о нем, страстно ожидая Хутиева из Константинополя с лирами[330].
Сегодня у нас 26 июня ст. ст. Что произошло за это время до вчерашнего дня. Взяли мы десять человек разбирать баржу Земского Союза. Работали очень усердно, хотя и не систематически. Условия такие: четверть дров наши, питание с Земского Союза, в 4 часа тарелка жидкого и стакан кофе или кофе и 50 драхм[331].
Вели большие надежды на эту четверть дров, уступали ее в женско-детское общежитие за продукты. Действительно, отправили им фургон и двуколку [дров], но от них ни ответа, ни привета. Там приятели Грабовского, неудобно настаивать и требовать, он же тоже человек мягкий. Как бы четверть дров не пропала даром, хотя как сказать, кое-что перепадало нам из приюта: и рис, и фасоль, и манная крупа, и консервы, и какао, и спирт, и сода, и сахар, сардины, сгущенное молоко. Теперь [же] будем не только квиты, а они у нас в долгу.
20 июня Грабовский справлял день своего рождения, 27 лет. Устроил обед, на который пригласил Бейнар-Бейнаров[ича], Лепилкина, Загородного и Попандопуло. Была водка под огурцы, суп с вермишелью и плов. На сладкое сварили какао с сахаром и молоком.
После обеда принесли из приюта пирог, и пришли зять[332] Грабовского, Шевченко, и Борис[333] – станичники Грабовского. Съели пирога, еще супа, выпили. Вечером опять позвали Бейнара, Загородного, Лепилкина; пили чай, водку, ели пирог. Сидели до 12 часов ночи.
20 числа заболел Цыганков, простудился на барже, ожог получил, желудок не в исправности. 24-го ему было настолько плохо, что он отправился в лазарет. В лазарете ему сказали, что это довольно серьезная вещь.
26-го в 4 часа дня пришел на Лемносский рейд «Решид-паша» и привез обратно Платовцев, приехал и Фальчиков. Тотчас же сняли с «Решида» Фальчикова и и его <неразб. 1 слово>, встретил его французский лейтенант, подали автомобиль, alleёб нес вещи. Фальчиков одет пистолетом. Одним словом, очень мало общего с его первым приездом всего дней 10 дней тому назад. Разумеется, все в недоумении, что случилось, и нашлось много любителей отправиться вплавь к «Решиду» и узнать, в чем дело.
Пока плыли к пароходу, на пристани появилась сигнальная команда Калединского полка и стала сигнализировать на «Ре-шид». Командир корпуса приказал без его письменного приказания с «Решида» не сгружаться[334]. Была передана эта команда и принято с «Решида» одно слово: «Передайте…».
В это время появились на пристани вооруженные аллеёбы и французские жандармы, разогнали сигналистов. Для того чтобы вернуть пловцов, стали стрелять по ним; некоторые, правда, успели доплыть. По берегу установлены французские дозоры.
Вернулись пловцы. Действительно, на пароходе Платовцы; для чего их привезли, они и сами не знают. Слухов тьма, [а] достоверного абсолютно нечего[335].
Вечером Грабовский отправился в приют в надежде увидеть Фальчикова и выяснить вопрос о себе. Уходя, он предложил кому угодно его хлопоты по отъезду с Фальчиковым. Все молчали, Роменский просил[336], [а] я подчеркнул, что не хочу. Грабовский ушел.
Мне страшно нездоровится. У нас полная палатка народа. Обсуждают последнее объявление Фальчикова, что Платовцев он сгрузит, возьмет 500 кубанцев, 150 донцов и 150 терцев. Ехать или не ехать с Фальчиковым? Только в 2 часа ночи разошлась публика. Я еле дождался, чтобы лечь. Грабовского нет[337].
27-го разбудили нас очень рано, часов в 6 утра. Грабовского нет. Говорят, что он приходил, спал, но на рассвете ушел опять.
В полку скандал: все сотни отказываются идти в караул, рассчитывая уехать, кто с Фальчиковым, кто в Грецию. Как раз сегодня отправка и туда. Все караулы занимает офицерская сотня. Пошел и я в караул к опреснителю[338]. Полубольной побрел служить.
Стоя от 12[-ти] до 2[-х] на часах, видел, как проходил Грабовский в полк. Часа в 3 он проходил обратно со всеми своими вещами. Зашел попрощаться. Больше я его не видел. В 6–7 часов их погрузили на «Решид», а ночью увезли. «Решид», опять он! Поистине роковой и фатальный пароход для лемноссцев.
28-го с нетерпением ожидал конца караула с тем, чтобы отдохнуть у себя в палатке, на той самой импровизированной койке Грабовского, которую он, оказывается, передал мне. Пришел домой, а у нас Содом и Гоморра. Все устраиваются с постелями; нас [теперь] 5 человек, и к обеду удалось устроиться всем и очень хорошо. Воротников от нас ушел, он устроился делопроизводителем женско-детского приюта на место Отченашенко.
28-го после обеда я возлег после 8 месяцев опять на постель. Правда, нет подушки, постельного белья, но на этих прелестях спал последний раз еще во Владикавказе 1-го или 2-го марта 1920 года[339], и с тех пор ни разу, почти полтора года нигде.
27-го вечером на катере «Днепровец»[340] приехал полк. Хутиев. 28-го он слез на берег. Разговаривал в полку с казаками и офицерами. Он привез 6000 лир врангелевских денег Абрамову и 500 лир нефтяных[341].
Агоев, по его словам, раньше 4[-го] июля из Конст[антинополя не выедет. Хутиев, благодаря своей глупости и хитрости, был настолько осторожен, что систематически на все вопросы отвечал «Не знаю». Одно только он сказал, что в Констант[ино]поле неспокойно, и турки настолько близко, что слышна артиллерийская стрельба[342].
Хутиев [так]же заявил, что Сербия и Болгария принимают с залогом на 1 год еще 7 тысяч человек. Из них в первую очередь 3500 человек уедет с Галлиполи, и затем 3500 с Лемноса, чем Лемнос и будет ликвидирован окончательно[343]. Случиться это должно не раньше середины июля и не позже 1 августа ст. ст. Такие же сведения идут из французского интендантства.
Получил с этим пароходишком письмо от братьев с Галлиполи, меченное 5 июля н. ст. Шло всего 7 дней. Тон письма очень хороший. Их там еще 20 000 человек. В ближайшее время могут рассчитывать на вывоз 5000 человек. Остальные 15 000, вероятно, принуждены будут зимовать вторично в Галлиполи.
29-го, по случаю именин Врангеля, парад. Я болен, температура до 39,5. Разумеется, сижу дома. Приступлено и закончено дело с работами на барже. Земсоюз забрал все дрова, уплатил 100 драхм и не имеет никаких претензий. Это первые 10 драхм, заработанные своими руками. Дорого они достались. Я и Цыганков лежим.
Сегодня 4-е июля ст. ст., воскресенье. За эти несколько дней произошли два события, вызвавшие массу толков.
30-го июня неожиданно покинул нас сторожащий нас французский стационер и ушел. До сих пор его нет обратно. Событие очень крупное, ибо до сего дня ни на одну минуту он нас не покидал. Сменялись они, но раньше прихода смены предыдущий не уходил. Главное, этот только 29-го пришел из Константинополя на смену. 29-го ушел сменившийся стационер, а 30-го часов в 12 задымил и этот, и часов в 6 вечера ушел. Куда, зачем, почему: тысячи таких вопросов вертятся у всех на устах.