Пишешь о каких-то предложениях и ультиматумах французов. Наплевать на них. Самое тяжелое настроение было у нас во II пол[овине] марта ст. ст., когда французы требовали немедленного распыления, отъезда в Совдепию или Бразилию, угрожали прекратить питание с 1 апреля, насильно сажали на «Решида». Об этом всем, наверное, читал в газетах. Теперь же мы имеем официальное заверение французов о том, что кормить они нас не бросят. Кроме того, на 16 июля н. ст., как тебе, вероятно, известно, в Лиге Наций будет обсуждаться вопрос о русских беженцах, сиречь нас, и об устройстве их[376].
Кроме того, сверх уехавших 7 тысяч и предполагаемых к отправке 8 тысяч, известная часть армии будет перевезена в Сербию и будет содержаться на те 400 тысяч доллар[ов], которые перевел Бахметьев. Перспектив масса. Безусловно, мы будем устроены. А по имеющимся сведениям, пожалуй, и в России, но только не в Совдепии[377].
Приехать к вам нет абсолютно никакой возможности. В Галлиполи французы категорически отказывают давать пропуска. По всей вероятности, и вам тоже трудно пробраться сюда и, если обжились со своими «коммунистами» по палаткам, то и не стоит. А то приезжайте, в полк я вас устрою, имею на то согласие.
Уверен и убежден, что скоро будем в Сербии или Болгарии, и там приложим все усилия, чтобы соединиться, и это нам удастся. А там будем уже сообща думать, что делать, как устроиться.
Правда, трудно ждать, но много уже ждали, подождем еще, осталось меньше. Меня гораздо больше угнетает мысль, что и как наши во Вл[адикавка]зе? Дал бы Бог им силы перетерпеть до конца. А в скором времени, я убежден, наступит этот конец. К тому же и в Европе, вероятно, заварится скоро ерунда, а всякая ерунда нам на пользу.
Это письмо отправляю с верным человеком, едущим в Кон[стантино]поль. В своем письме ты обещаешь дня через 4 написать по Греческой почте подробнее. Как получу его, то напишу еще. Пишите почаще. Я удивляюсь, что вы редко получаете письма. Пишу я вам часто. Последнее письмо отправил дней 8–10 тому назад по земской почте.
Еще раз прошу вас, сидите в армии, не уходите теперь, здесь в беженцы. Переносите все лишения, и физические, и моральные угнетения, и верьте, твердо верьте в то, что мы будем с Врангелем в России.
Между прочим, разрыв атаманов с Врангелем абсолютно никак не отразился на войсках; наоборот, та слабая связь с атаманами, какая была, теперь, кажется, нарушена. Мы признаем главным образом Врангеля, а атаманов постольку-поскольку.
Почему Володя ни разу мне не написал? Напиши хотя [бы] несколько слов, как себя чувствуешь, как здоровье, настроение, доволен ли новой должностью. Вероятно, сыт. Вот завидую тебе. Я тоже в своей коммуне за кашевара.
Пишите. Целую вас крепко. Костя.
1 июня ст. ст. [19]21 г.
(на бланке Американского Красного Креста)
Остров Лемнос. 3 июня 1921 г. ст. ст.
Дорогие братья! Только позавчера отправил вам письмо, а сегодня пишу еще. Только что пошли более чем определенные слухи о том, что 4–5 числа приходит транспорт за 3 тысячами человек в Болгарию. Конечно, более чем трудно сказать, правда ли это, ибо за последнее время привыкли верить [только] тогда, когда придет пароход. Надо думать, что это правда.
Попадет ли наш полк в состав этих 3 тысяч, сказать еще труднее. Но это и не так важно. Если и не с этим транспортом, то, во всяком случае, со следующим, ибо нас всех здесь остается меньше 5 тысяч, и с отходом ожидаемого транспорта не наберется и 2 тысяч.
Вот, видите, скоро очередь и за вами. Лично я, если будем ехать мимо Галлиполи и остановимся, буду всеми силами стараться слезть, повидаться с вами, если возможно, забрать вас, а если невозможно это сделать, присоединиться к вам, оставшись в Галлиполи.
Итак, еще чуточку терпения, немножко поголодать, и мы в Сербии или Болгарии, где отношение к нам, [судя] по письмам лиц, уехавших с первыми эшелонами отсюда, отличное, а главное, хлеба дают по 2 1/2 фунта.
Больше писать абсолютно нечего. Здесь у нас в полку Володин приятель, вольноопред. Архангельский, в сотне войск[ового] стар[шины] Гусакова, женатого на сестре Архангельского. Они ему кланяются. Привет всем знакомым и Владикавказцам.
Настроение поднимается, в связи со скорым отъездом и событиями на Дальнем Востоке[378]. Действительно, кажется, приходит конец г-дам «товарищам».
Целую крепко, Костя.
Почему Володя ничего не напишет?
(на бланке Американского Красного Креста)
Лемнос, 19 13/IV 21 года ст. ст.
Дорогие братья! Вот прошло 12 дней, а письма, которое Коля обещал написать дня через 4 после последнего от 29 числа неизвестного месяца, все нет. Последнее письмо отправил вам дней 10 тому назад, где подробно писал о положении на Лемносе и слухах об отправке 3 тысяч человек. Пароход действительно пришел 11[-го] июня и 12[-го] ушел, забрав 1000 человек, а не три. Но факт тот, что вывезено еще 1000 человек и, если к ним прибавить еще 600 человек беженцев, которые сегодня направлены в Грецию, то за эти 10 дней народонаселение здесь уменьшилось на 1600 человек, а всех нас здесь было всего 5 с небольшим тысяч человек.
В настоящий момент, следовательно, нас нет и четырех тысяч: 2 училища, 2 офицерск[их] курсов, 2 полка: наш и Калединский. Вот и все строевые. Безусловно, верю твердо, что нас, 4 тысячи, здесь долго держать не будут, и вопрос maximum месяца нашего отъезда.
Повторяю мой план действий: с полком я хочу закончить свою эпопею на Лемносе, а когда будем ехать, то буду всеми силами, что найдутся, если удастся, стараться слезть в Галлиполи и или взять вас, или остаться с вами (едем в Болгарию).
Есть сведения, что наш полк, ввиду своей стойкости и твердости, уедет отсюда последним, будет ликвидировать всякую всячину. Насколько это верно, сказать трудно, но во всяком случае правдоподобно, а я ничего не имею против, ибо не совсем твердо уверен, намного ли будет лучше в Болгарии или Сербии.
Пишите, как живете, уезжают ли с Галлиполи, или ждете, когда развезут всех с Лемноса. Ждите, ибо это будет очень скоро. Здесь строевых, повторяю, нет [и] 3-х тысяч! Один, два транспорта, и все будет кончено.
Почему Володя ничего не напишет?
Мы теперь очень интересуемся Владивостоком, боюсь только, чтобы он не кончил так, как Кронштадт. Бог даст, мои опасения не оправдаются. Не исключается возможность продолжить борьбу с большевиками. На Дал[ьнем] Вост[токе] еще далеко, далеко не все кончено, и я ни на одну минуту не перестаю верить в то, что с большевиками кончим.
Сейчас пришел очередной транспорт 412, который, по слухам, сегодня же ночью уходит, а потому спешу отправить письмо. Если привезли что-либо от вас, будет отлично. Уверен, что хорошее.
Дошли до нас приказы Главкома, из которых видно, что у вас идет разложение вовсю. Этому не придавайте абсолютно никакого значения. Правда, больно это все переживать, но это к лучшему. У нас этот процесс начался еще в середине марта, кончился в конце апреля. Ушла в беженцы большая половина, но зато осталось наиболее твердое, энергичное, деловое, товарищеское. Скулежа меньше, жизнь лучше, бодрее.
Целую, жду известий. Костя.
(на простой бумаге)
Лемнос, 19 19/VI 21 ст. ст.
Раньше всего поздравляю тебя, дорогой Володя, с прошедшим днем Ангела[379] и от всей души желаю следующий этот день встретить в лучших условиях и в более приличном месте, а лучше всего, конечно, если и не дома, то в России.
Поздравляю вас обоих с наступающим днем Ангела Маруси[380]. Как-то они живут дома? Мысли об этом приводят меня в ужас. Если мы здесь терпим лишения, то они там, пожалуй, во сто крат больше, не говоря уже о нравственных переживаниях.
Как твоя малярия, Володя? Не болеешь ли еще? Я похвастаться не могу. У нас такое дурацкое место, что малярия захватила меня. Правда, не очень сильно, но ослабел довольно порядочно. Какова у вас местность? Не малярийная ли?
Обещают нас всех к 1 августа по ст. ст. вывезти в Болгарию, это только меня и удерживает, а то был бы я уже в Галлиполи, ибо перемена климата необходима. Подожду еще недели две, а там, быть может, и ахну к вам.
Имеются у нас сведения, что дивизия Барбовича в составе 3771 человек (какая точность) отправлена уже в Сербию на пограничную службу, и теперь очередь отправки в Болгарию 7000 человек, 3500 человек с Лемноса и 3500 с Галлиполи[381]. Если это так, то Лемнос будет ликвидирован окончательно.
У нас страшная жара, градусов до 60. В маленьких палатках одинарных страшная жара и духота. От солнцепека и духоты спастись негде, ибо на всем Лемносе нет ни одного деревца. Часов с 12 дня и до 8 вечера мы сущие мученики.
А тут еще недоразумения с водой, здесь же пресная вода только с опреснителя, теплая, гадкая, да еще очень часто опреснитель бунтует и воды выдает прямо микроскопические порции. Так, например, мы сегодня получили на сутки на 7 человек 1 ведро воды[382]. Добрую память оставят о себе французы у сидящих на Лемносе. Войной на Францию я, кажется, пойду с особым удовольствием в союзе с кем бы то ни было[383].
Я только поражаюсь тому, что смертность здесь сравнительно невелика[384]. Можно было бы ожидать просто вымирания нашего брата. Французы, по всей вероятности, на это и надеялись.
Как отражается на вас греко-турецкая война?[385] Я всегда с особым удовольствием читаю, когда турки бьют греков. Дрянной народишко эти греки.