Пражская конференция проводилась строго конспиративно, выбор пал на Прагу именно потому, что в ней не существовало, как в Берлине, Париже, русской колонии, значит, легче было укрыться от глаз посторонних, полиции. Крупская гордилась, что уберегла Пражскую конференцию от провокатора Брендинского. Выследила его не она, а партиец по кличке Филипп, известный под псевдонимом Голощекин (прославился как организатор убийства Романовых в 1918 году).
Жил большевик Брендинский в Двинске, переправлял нелегально литературу из-за границы, в первую очередь — в Москву. Брендинский снимал комнату у сестры Филиппа. И вот отец Филиппа, старый Исай, заметил, что жилец шикует, швыряет деньгами, ведет образ жизни явно непролетарский. О чем поведал сыну. И у Надежды Константиновны, со своей стороны, зародились сомнения: литература почему-то до адресатов в Москве не доходила.
Стала Крупская при встрече допрашивать Брендинского, как он «работает по транспорту», поинтересовалась его объездами городов, в частности, Ярославля. А Брендинский возьми да ответь, что в сей славный город не может заявиться потому, что в нем был однажды арестован.
— По какому делу? — заинтересовалась Крупская.
— По уголовному, — ничтоже сумняшеся ответил агент партии.
«Я так и опешила, — пишет Крупская, — чем дальше, тем путанее были его ответы…»
А собственно, почему так поразилась Надежда Константиновна? Что стоит за словами «работать по транспорту»? Переправлять через границу нелегальную литературу, то есть заниматься контрабандой. Кто этим делом занимался? Профессионалы, контрабандисты, знающие все ходы и выходы, кому нужно дать взятку, кого подкупить, кого уничтожить. Чего же удивляться, что Брендинский проходил некогда по уголовному делу?
Проконсультировалась Крупская со знаменитым Бурцевым, прославившимся разоблачением Азефа, крупнейшего провокатора, руководителя боевой организации эсеров и агента охранки в одном лице. Бурцев предложил прислать к нему Брендинского для допроса. Но и без него все стало ясно, поскольку пришла телеграмма от Пятницкого, игравшего у большевиков роль Бурцева, требовавшего не пускать Брендинского в Прагу.
Пришлось дать ему ложный адрес, вместо Праги направить в Бретань. Брендинский после разоблачения в Россию не вернулся. По словам Крупской, царское правительство якобы купило ему под Парижем виллу за сорок тысяч франков, что очень сомнительно: даже Азеф такой чести не удостоился.
«Я очень гордилась тем, что уберегла конференцию от провокатора. Я не знала, — признается Надежда Константиновна, — что на Пражской конференции присутствовали и без того два провокатора: Роман Малиновский и Романов (Аля Алексинский) — бывший каприец». То есть слушатель партийной ленинской школы на Капри, где читал лекции Владимир Ильич о текущей политике, грядущей революции.
Чего стоила вся подпольная работа, конспирация, если каждый шаг штаба партии за границей становился известен департаменту полиции в Питере?
«И полбеды было, — словно отвечает на этот вопрос Крупская, — что в ЦК входил Малиновский, полбеды было, что совещание, которое было устроено в Лейпциге после конференции с представителями III Думы — Полетаевым и Шуркановым, тоже было детально известно полиции: Шурканов тоже оказался провокатором». Потому, мол, «полбеды», что подъем рабочего движения остановить провокаторы были бессильны. Это верно. Но ведь и штаб партии, не знавший устали, на то же рабочее движение, по сути, никак не воздействовал.
…Депутат Думы Шулятиков, большевик, запомнился Надежде Константиновне по одному эпизоду. Приехал он как-то в Париж вместе с другими партийцами, где должно было состояться расширенное совещание газеты «Пролетарий». Эмигранты по обычаю, принятому среди русских в Париже, пошли после первой встречи пить пиво в кафе. Депутат Думы Шурканов, провокатор, агент полиции, пил пиво кружка за кружкой. И не пьянел. А вот другой гость, товарищ Донат, он же большевик Шулятиков, быстро сошел с круга. Как оказалось, Донат страдал наследственным алкоголизмом. Пришлось товарищам потрудиться, чтобы привести Доната в рабочее состояние к открытию совещания. Представляя партийную организацию Москвы, алкоголик Донат заседал после припадка десять дней!
Итак, депутаты Думы Малиновский и Шурканов, Брендинский, каприец Аля Алексинский, он же Романов… Кого еще назвал нам Н. Валентинов среди провокаторов? Черномазова! Что известно о нем?
По справке первой Большой советской энциклопедии известно: Мирон Черномазов, псевдоним Н. Лютеков, служил ночным выпускающим газеты «Правда», писал вызывавшие неприязнь Ильича хлесткие статьи, за одну из которых газета была закрыта и пришлось ей менять название, чтобы продолжить выход… Арестован после Февральской революции при Временном правительстве. Повесился в тюрьме…
Для работы в «Правде» большевика Черномазова направили из-за границы в Питер, по пути на родину этот революционер-провокатор заехал к Ильичу, жившему тогда в Польше. Естественно, встреча не упоминается в «Биохронике», но освещается биографом Ильича, Надеждой Константиновной, свидетельницей свидания. «Нам Черномазов не понравился, — пишет Надежда Константиновна, — и я даже ночевку ему не стала устраивать, пришлось ему ночь погулять по Кракову». Да, не по-товарищески обошлись с приезжим партийцем супруги Ульяновы, коротал Лютеков ночь в чужом городе под открытым небом.
Как полагает Надежда Константиновна, Черномазов отплатил за негостеприимство тем, что не напечатал в «Правде» карту, составленную ею по заданию Ильича. Ленин затребовал от редакции списки подписчиков, недели две его супруга (с матерью) корпела над списками, раскладывала их по разным городам, местечкам, и таким образом составила карту распространения «Правды», которая демонстрировала, что девять десятых подписчиков — рабочие, и подписчиков тем больше, чем больше заводов в той или иной местности. Придавал этой карте Ильич особое значение… Цитирую Крупскую: «Карта распространения „Правды“ получилась интересной. Только она не была напечатана, должно быть Черномазов выбросил ее в корзину, а Ильичу она очень понравилась». Попадали в редакционную корзину и статьи самого Ильича, по-видимому, из-за происков все того же Черномазова, считает Крупская.
Вряд ли, конечно, ночной выпускающий мог выбрасывать в корзину статьи вождя. Верно одно: отношения их с самого начала не сложились, и в письмах в «Правду» Ленин не раз выражал неприязнь к товарищу Лютекову, учуял его вражескую сущность. А вот с Малиновским вышел полный конфуз. До самого 1917 года Ленин не верил, что тот — провокатор, хотя на это ему указывали многие, меньшевики даже газетную кампанию развернули против предателя.
Описывая в старости первую встречу с Малиновским, Надежда Константиновна не преминула сообщить пролетарским читателям, что Малиновский ей, как Брендинский и Черномазов, не понравился: «Глаза показались какими-то неприятными, не понравилась его деланая развязанность, но это впечатление стерлось при первом же деловом разговоре. Малиновский производил впечатление очень развитого, влиятельного рабочего».
При встречах с Лениным он много рассказывал о поездках среди своих избирателей по Московской губернии и попутно о себе. Как пошел добровольцем на Русско-японскую войну, а случилось это после выступления на уличной демонстрации, где его арестовали. Жандармский полковник предложил, якобы в искупление вины, пойти добровольцем на фронт, угрожая в противном случае сгноить в тюрьме. По-видимому, тогда этот полковник, мол, и завербовал оратора, — ошибочно полагала Крупская.
Все вышло не так. В юности будущий агент охранки четыре раза представал перед судом, причем трижды — за кражи со взломом. Служил в армии, в Измайловском гвардейском полку. Там и начал стучать, причем добровольно. В Москву переехал в 1910 году, где получал сто рублей в месяц от полиции. Несколько раз Романа арестовывали. В революционных кругах его звали Эрнест, среди агентов проходил по кличке Портной.
Охранка, зная об уголовном прошлом «Эрнеста»-«Портного» чуть было не пресекла его возвышение, когда Роман в 1912 году начал избирательную кампанию. Но шеф департамента полиции С.П. Белецкий взял ответственность на себя, считая Малиновского «гордостью охранного отделения». Оно платило агенту-депутату, члену ЦК партии большевиков 700 рублей в месяц, в то время как оклад губернатора равен был 500 рублям!
«В Париже Малиновский сделал очень удачный, по словам Ильича, доклад о работе думской фракции, а Ильич делал большой открытый доклад по национальному вопросу…» И это цитата из Крупской.
Чем не соратник вождя? Знаток такой сложной проблемы. Еще цитата: «Помню споры по этому вопросу в нашей кухне, помню страстность, с какой обсуждался этот вопрос».
«На этот раз Малиновский нервничал вовсю. По ночам напивался пьяным, рыдал, говорил, что к нему относятся с недоверием. Я помню, как возмущались его поведением московские выборщики Балашов и Новожилов. Почувствовали они какую-то фальшь, комедию во всех этих объяснениях Малиновского». Но сама она и ее супруг особого внимания пьяным откровениям не придавали.
Неизвестно, как бы сложилась дальше судьба гениального провокатора, если бы на место Белецкого в департаменте полиции не заступил генерал В.Ф. Джунковский.
Помните процитированные автором книги «Записки жандарма» слова жандармского полковника Зубатова, призывавшего подчиненных относиться к провокаторам как к любимым женщинам? Так относился Гартинг к Житомирскому, Белецкий к Малиновскому…
Но были и другие жандармы, которые не вняли словам полковника, а именно генерал Джунковский. Став главой тайной полиции, он решил «прекратить этот срам». Этот «гнилой аристократ» не мог допустить, чтобы высший законодательный орган империи осквернял его секретный агент! Он доложил о нем председателю Думы, «реакционеру» Родзянке. После объяснения с Родзянкой, обещавшим хранить тайну, Малиновский подал прошение об отставке, сославшись на переутомление. После чего товарищ Роман поехал… за границу, к вождю. Его поступком, внезапной отставкой, занялась партийная комиссия в составе Ленина, Зиновьева и Ганецкого. И ничего предосудительного не обнаружила. В глазах Ильича Роман продолжал оставаться видным партийцем.