Вернулся Ленин в столицу, которая, несмотря на войну и революцию, продолжала жить привычной жизнью. В квартирах по-прежнему обитали коренные питерцы, по улицам ездили князья и графы, генералы и купцы. Праздничными, многолюдными, шумными выглядели центральные улицы. Манили рестораны, театры. С некоторыми трудностями, но работали все заводы и фабрики, вокзалы, почта, телеграф. По утрам открывались все магазины, хотя испытывали сложности с продуктами первой необходимости: не хватало хлеба и молока…
На следующее утро после возвращения Ленин посетил Волково кладбище, побывал на могиле матери и сестры. Отдав сыновний и братский долг, устремился в бой, имея конечную цель — захват власти. Его первое выступление в большой аудитории состоялось в Таврическом дворце. Под крышей зала, где заседала Дума, собрались вместе члены прежней РСДРП, расколовшейся на две непримиримые фракции — партии большевиков и меньшевиков. Последние находились в те дни у власти. Они-то и хотели снова объединиться. К приезду Ленина больше половины местных партийных организаций России проявили инициативу снизу и объединились. Встречавший Ильича в «царской комнате» Николай Чхеидзе также появился в Таврическом дворце и повел, как казалось, объединительное собрание, которое могло стать историческим. Он высказался, что повелительный лозунг момента — объединение партий…
Но Ленин слышать не хотел ни о каком объединении с бывшими партийными товарищами. Произнесенные им с трибуны «Апрельские тезисы» в тот день вызвали в зале, как писали в газетах, «несомненную сенсацию».
— Это была не просто сенсация: многие повыскакивали со своих мест, гнев, негодование, ирония, насмешка, возмущение были на лицах, — свидетельствует очевидец. Сказав то, что хотел, Ильич… ушел. По всей видимости, не услышал, что ответил ему бывший член ЦК партии большевиков Иосиф Мешковский, некогда вместе с Ильичом пытавшийся безуспешно взбунтовать питерцев в революцию 1905 года. Сказал вещие слова этот Иосиф, как пророк:
— С этой кафедры водружено знамя гражданской войны в среде революционной демократии!
В этот день слышавшая Ленина молодая «партийка» Драбкина записывала, стараясь как можно точнее зафиксировать падающий на слушателей водопад слов пламенной речи вождя:
— Если Совет рабочих депутатов сможет взять управление в свои руки — дело свободы обеспечено. Если напишете самые идеальные законы, кто будет их исполнять, проводить в жизнь? Те же чиновники, но они связаны с буржуазией.
Мало кто понял тогда, что, выдвинув лозунг «Вся власть Советам!», проведя его в жизнь, наш вождь на долгие годы уничтожил мучительно трудно, но складывавшееся в России равновесие трех ветвей — исполнительной, законодательной и судебной власти. В конечном счете Советы стали декоративным прикрытием однопартийного правления, диктатуры вождей.
Когда Ленина стремились удержать от немедленного захвата власти, пытались объяснить, что нет еще в России той партии, которая бы могла одна взять власть в свои руки, как мы знаем, Ильич на первом съезде Советов, находясь в явном меньшинстве, воскликнул: «Есть такая партия!»
Вошло в историю и ленинское утверждение относительно кухарки, которая должна научиться управлять государством, высказанное им в статье «Удержат ли большевики государственную власть?». Менее известно рассуждение на ту же излюбленную тему, услышанное из уст вождя рабочим Александром Шотманом, который засомневался осенью 1917 года в своей способности править Россией: «Пустяки! Любой рабочий любым министерством овладеет в несколько дней; никакого особого умения тут не требуется, а техники работы и знать не нужно, так как это дело чиновников, которых мы заставим работать так же, как они теперь заставляют работать рабочих-специалистов».
Этот питерский рабочий — токарь — вскоре после упомянутого разговора в 1917 году получит назначение на пост заместителя наркома почт и телеграфов — ведомства, которое в империи долгие годы безупречно обеспечивало связью нашего кочующего по миру вождя. Развалив императорскую почту, наш выдвиженец в 1918-м попадает в центральный ВСНХ, т. е. Всероссийский совет народного хозяйства, затем в сибирский СНХ, потом в ЦИК Карелии, затем снова в ВСНХ, везде быстро всем «овладевая». Однако ни рабочее происхождение, ни членство в основанном вождем питерском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», ни роль связного Ильича, когда тот таился в шалаше, не защитили его от Лубянки. Его как врага народа расстреляли, в чем можно усмотреть историческое возмездие за участие в Октябрьском перевороте.
Поплатились за беспечность Николай Чхеидзе, поспешивший приветствовать Ильича в «царской комнате» Финляндского вокзала, его заместитель Матвей Скобелев, официально встречавший вождя. Одному удалось бежать за границу, где он покончил жизнь самоубийством, другого, не сумевшего эмигрировать, поставили к стенке товарищи-чекисты, не забывшие его «соглашательского» прошлого. А ведь Владимир Ильич достаточно откровенно высказался о своих намерениях в случае победы еще в апреле 1917-го. Так, на иронический вопрос Ираклия Церетели (социал-демократа, каторжанина, не раз отбывавшего сроки в Сибири, министра Временного правительства, умершего в эмиграции), как же свергнуть власть, так не устраивавшую вождя большевиков, тот, не задумываясь ни секунды, ответил:
— Арестуйте 300–400 капиталистов!
Вот тогда бы следовало демократам-социалистам прореагировать на адекватно высказанное предложение… Они не поняли, что вынесен им всем смертный приговор, и оставались сидеть в одном зале с большевиками, а когда спохватились — было поздно…
В этом ответе — вся суть политики великого вождя, все то, что остается, если отбросить в сторону его утопические предложения, пожелания и мечтания, все предначертания и обещания построить в России коммунизм. Арест, расстрел, лагеря, трудовая повинность, заложничество, экспроприации, реквизиции, высылка — вот ленинский перечень социальных методов.
С набором заготовленных решений в таком духе приехал он в Питер, чтобы разжечь пожар мировой социалистической революции.
Накануне Октября Ленин отчеканил четыре знаменитых, всего в два слова каждый, лозунга, которые, как клин, вбил в головы миллионам:
«Мир — народам!»
Этот лозунг привел к «похабному Брестскому миру», капитуляции перед Германией.
«Земля — крестьянам!»
Все закончилось продразверсткой, крестьянскими восстаниями, запретом на торговлю хлебом.
«Фабрики — рабочим!»
Произошла повальная национализация, огосударствление всей экономики и ее развал.
«Власть — Советам!»
Она обернулась террором, беспределом партии и ее тайной полиции.
Не было до тех дней агитации более ясной, доступной, возбуждающей в низах стремление к захвату власти, переделу собственности. Именно такую агитацию повели в свободном Питере большевики, не оставив без влияния ни один полк, ни одну фабрику.
Даже торговок вербовали в сторонники. Как пишет Крупская: «Первыми агитаторами за большевиков оказались торговки семечками, квасом и т. д.». Бедные торговки! Поверили не одни они, не только прислуга в каждой состоятельной семье. Поверили солдаты расквартированных в городе полков, не желавшие из Питера следовать в окопы. Поверили рабочие столиц, избравшие большевиков в Советы. Они вели Ленина к долгожданной власти…
Деньги не пахнут
Ильич и его сторонники вряд ли предполагали, что развязанная ими оголтелая агитация с главной мыслью: «Вся власть — Советам!» — так быстро овладеет умами масс и станет, согласно Карлу Марксу, материальной силой.
Так случилось в начале июля 1917 года, когда вооруженные солдаты вышли на улицы Питера, чтобы покончить с правительством. Оно не способно было разом покончить с продолжающейся «войной за победу», которая приносила поражения и лишения. Большевикам пришлось срочно давать задний ход, уговаривать вышедших на демонстрации людей умерить пыл, не стрелять: мол, время еще не пришло. Но выстрелы прогремели. Эти события хорошо известны со школьных лет. Каждый в СССР видел в учебнике истории фотографию расстрела демонстрации на углу Невского проспекта и Садовой улицы.
Вот тогда-то пришлось Ленину снова уходить в подполье, Весь Питер заговорил, что вождь партии — германский шпион, что его партия получает германские деньги… Заговорили о проезде в изолированном вагоне через Германию как об акте предательства. Есть ли подлинные документы, доказывающие, что партия брала немецкие деньги, что Владимир Ильич имел к ним какую-то «прикосновенность»? Сейчас отвечу на этот вопрос.
В прошлом он без угрызений совести принял кассу тифлисского казначейства, украденную большевиком Камо. Использовал для нужд партии морозовские тысячи, презренную «прибавочную стоимость», что награбили капиталисты у народа. Из этих денег выплачивались гонорары за статьи, партийное жалованье, так называемая «диета», выдаваемая членам Центрального комитета партии…
В последние годы жизни в эмиграции Ленин и Крупская испытывали некоторые финансовые трудности. Надежда Константиновна впервые даже пошла служить, за небольшое жалованье став секретарем кассы, пытавшейся помочь терпевшим нужду эмигрантам. Некоторые из них кончали с собой, не имея средств к существованию. Жили Ульяновы в Цюрихе после смерти матери Крупской не в отдельной квартире, снимая одну комнату без ванны, прибегая к общей кухне…
Видавший часто в Цюрихе Ильича его соратник Карл Радек позднее даже всерьез полагал, что трудности швейцарской жизни «повлекли за собою раннюю смерть Ильича». Он же, Радек, по дороге в Россию, выйдя в Стокгольме из «пломбированного» вагона, отправился с дорогим Ильичом по магазинам, чтобы приодеть обносившегося вождя. Тогда ему купили сапоги с «парой штанов». Ленин даже шутил, мол: «Не думаете ли вы, что я собираюсь по приезде в Питер открыть лавку готового платья?» В Стокгольме произошла встреча с руководителями Заграничного бюро ЦК партии, квартировавшего в нейтральной Швеции, с товарищами Ганецким, Воровским…