«…Ганецкий и Козловский (другой большевик, проходивший по этому делу. — Л.К.) оба — не большевики, а члены польской социал-демократической партии, что Ганецкий член ее ЦК, известный нам с Лондонского съезда (1903), с которого польские делегаты ушли». Ушли-то ушли, да только Ганецкий остался членом ЦК партии большевиков, а также членом Заграничного бюро ЦК партии… Так и пишет: «Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это ложь самая сплошная, самая грубая».
Да, такая «сплошная и грубая ложь» не часто бывала у Владимира Ильича.
В журнале «Пролетарская литература» еще при жизни Ленина, в 1923 году, в № 9 напечатан текст ленинского письма, отправленного в Стокгольм Ганецкому в апреле, после прибытия в Питер, в котором сообщалось: «Деньги (2 тыс.) от Козловского получены». Но такое признание тогда нашему вождю ничем не угрожало, разве что презрением потомков…
О денежных делах между Лениным и Ганецким речь идет в интенсивной переписке, относящейся к весне 1917 года… Не о копейках, тысячах.
Вот так яростно, многословно опровергал Ленин обвинения в финансовых связях партии с Германией. Опровергали эти обвинения и с германской стороны. Казалось бы, какое дело высшим инстанциям воюющей страны до газетной кампании против лидера оппозиционной партии господина Ульянова? Мало ли что пишут в свободных от цензуры питерских газетах, особенно когда речь идет о Германии, ведь кого только в шпионаже не обвиняли, даже военного министра, даже невинную царицу подозревали в тяжком грехе… Однако германский посол настоятельно просил МИД опровергнуть появившееся в петроградской газете «Речь» сообщение, что Ленин — немецкий агент. Его успокоили из Берлина телеграммой: «Положение, что Ленин является немецким агентом, категорически опровергнуто по нашей инициативе в Швейцарии и Швеции». И это депеша из сборника Земана, основанного на секретных документах, попавших в горы Гарца…
Уйдя в подполье, живя то на одной, то на другой квартире в Петербурге, Ленин обсуждал с соратниками вопрос: являться ему на суд или нет, куда затребовали его и Зиновьева.
На суд не явился, как и Зиновьев. Утром 5 июля в квартиру на Широкой улице пришел Яков Свердлов и увел оттуда Ленина, накинув на него свое «непромокаемое пальто», как пишет свидетель этой сцены Мария Ильинична, и сказал провожавшим его родственникам, имея в виду Временное правительство: «Сами же, может быть, потом прольют крокодиловы слезы, пожалеют о гибели талантливого человека. Делая лицемерный вид, что они тут ни при чем, скажут: „Сам виноват, возбудил чрезмерно против себя массы“».
Агенты Временного правительства на Широкую явились с опозданием, вечером того дня, но Ленина и Зиновьева к тому времени след простыл. За два дня до этого события, 3 июля, когда начались вооруженные демонстрации, перестрелки в центре столицы, из Берлина статс-секретарь Циммерман телеграфировал в Берн послу, тому, что отправлял Ильича домой: «…Мирная пропаганда Ленина становится все сильнее, и его газета „Правда“ печатается уже в 300 000 экземпляров…»
Спустя три месяца, когда Ленин находится в подполье, другой статс-секретарь докладывал в Ставку об успехах германской политической работы, на которую шли миллионы, которые запросил в свое время доктор Гельфанд: «Наша работа дала осязаемые результаты. Без нашей непрерывной поддержки большевистское движение никогда бы не достигло такого размера и влияния. Все говорит за то, что это движение будет продолжать расти».
По информации Эдуарда Бернштейна, вождя германской социал-демократии, ярого врага Ленина, на эти цели Германия израсходовала свыше 50 миллионов марок. Об этом он сообщил публично в газете в 1921 году. По предположению историка Сергея Пушкарева в его статье «Тайный союз Ленина и Вильгельма», написанной на основе сборника документов Земана, получено большевиками в 1917 году 25 миллионов. Деньги поступали и после революции, когда установились дипломатические отношения.
Но тогда посредником выступал не доктор Гельфанд, сделавший черное дело и ушедший в личную жизнь, уединившись в вилле на Женевском озере, а граф Мирбах, посол Германии в Москве, постоянно просивший правительство выслать очередную порцию денег большевикам, власть которых висела на волоске… Одна марка равнялась по курсу 47 копейкам. На шестьсот рублей жилось безбедно год. Значит, на германские деньги можно было содержать тысячи типографских рабочих, партийных функционеров, агитаторов, тех самых, что кричали, срывая голос: «Вся власть — Советам!»
Всего того, что происходило в Питере летом и осенью 1917 года, наш вождь не слышал и не видел, потому что, как все это знают, находился в подполье, на разных квартирах, потом с товарищем Григорием его переправили в Разлив, где их ждал шалаш, вошедший в историю, затем на квартиры в Финляндии…
Из шалаша — в Смольный
За свою жизнь Владимир Ильич арестовывался четыре раза. Напомню эти эпизоды. Первый арест произошел в юности за участие в студенческих беспорядках в Казанском университете. Потом в Питере — за попытку издать нелегальную газету и организацию «Союза борьбы». Тогда пришлось сидеть в тюрьме четырнадцать месяцев, затем три года отбывать ссылку. Третий арест случился в Царском Селе, куда Ленин с Мартовым заехали, будучи ссыльными, не имея на то права. Четвертый раз, как мы помним, отсидел он полторы недели по подозрению в шпионаже.
Пятый арест мог стать последним, если бы Ильич добровольно явился в суд, чтобы снять с себя обвинения в связях с немцами, после того, как появилась в Питере статья под названием «Ленин, Ганецкий и К° — шпионы!». Спустя год американцы, опережая европейцев, издадут сборник документов под названием «Немецко-большевистские связи». Можно со всей ответственностью утверждать, что, появись подобный сборник осенью 1917 года, Октябрьская революция, или Октябрьский переворот, как ее вначале называли, никогда бы не произошла, настолько красноречивы на страницах этой книги документы, подтверждающие связь руководства партии и лично Ленина с тайными агентами германского правительства.
В американском сборнике появилась факсимильная копия письма немецкой разведки на имя Ленина, где называется номер приказа Германского имперского банка № 7433 от 17 марта 1917 года об открытии счетов Ленину, Троцкому, Суменсон — сестре Ганецкого, и Козловскому «на пропаганду мира» по ордеру того же банка № 2754. Из документов следует, что в июле 1917 года большевики дали согласие на открытие в Питере после их прихода к власти Разведывательного отделения германского Генштаба. После Октябрьской революции большевикам были представлены германские агенты с их именами и кличками…
Исследователям известна расписка Парвуса (о его давних связях с Лениным мы рассказывали) за 29 декабря 1915 года в получении двух миллионов рублей в русских банкнотах от немцев «для усиления революционного движения в России». К этому ряду документов относится телеграмма Ганецкого, датированная 24 июля 1917 года, переданная шифром германского МИДа из Стокгольма через Берлин товарищу… Парвусу… Телеграмма эта была послана с помощью статс-секретаря Штумма, это значит, что документально установлена связь не только германских властей и Заграничного бюро ЦК, но прослеживается цепь этой связи Парвус — Ганецкий — Ленин. Известен этот документ стал в 1961 году, когда ничем никому это разоблачение не угрожало…
В июле 1917 года партия решила не рисковать головой вождя, и он «залег на дно», уйдя в неизвестном направлении… Его последнее подполье продолжалось с утра 5 июля до вечера 24 октября, то есть без малого четыре месяца. Весь этот период представляет собой увлекательный сюжет, где главным действующим лицом выступает Ленин, как рыба в воде чувствовавший себя на чужих квартирах, в пеших переходах по бездорожью, болотам, на переправах через озера, в самых невероятных париках, гриме, в надетой с чужого плеча одежде, наконец, в стоге сена, в легендарном шалаше у озера Разлив. Затем последовало путешествие, точнее, нелегальный переезд русско-финляндской границы в тендере паровоза, где вождь усердно исполнял обязанности помощника машиниста…
Во всех этих пертурбациях участвует не молодой двадцатилетний революционер, а сорокасемилетний, пожилой, упитанный мужчина, лидер партии, чье имя не сходило со страниц газет с момента оказанной ему торжественной встречи в свободном Питере. Прошло всего-то три месяца с того апрельского дня, а все переменилось. По городу, в его окрестностях профессиональные сыщики, многочисленные добровольные помощники, патрули искали скрывшегося Ленина и Зиновьева, приехавшего с Ильичом в одном «пломбированном вагоне».
Утром 5 июля Яков Свердлов привел Ленина на квартиру секретаря Военной организации при ЦК партии М. Сулимовой. А товарищ Григорий — Зиновьев поселился на квартире другой партийной дамы — Елены Стасовой. Когда ему хотелось переговорить с Ильичом по телефону, то Стасова по его просьбе набирала телефон и говорила игриво поднявшей трубку Сулимовой:
— Мой золотой гость просит вашего бриллиантового гостя к телефону.
После чего Владимир Ильич начинал разговор, ничуть не опасаясь, что кто-то его подслушивает. Такая тогда была конспирация и такая госбезопасность.
Юнкера, георгиевские кавалеры и другие доброхоты помогали профессионалам в розысках беглеца. Но, по всей видимости, служба наружного наблюдения, изрядно помотавшая нервы тем, кто к тому времени сидел в правительстве, Петроградском Совете, Временном правительстве — была обескровлена.
Поэтому можно было свободно говорить по телефону, общаться не только с товарищами, но даже с Надеждой Константиновной. Как раз она и увела мужа с квартиры Сулимовой на другую квартиру. Такие номера они не раз исполняли в молодости. Взявшись за руки, как добропорядочные, законопослушные супруги, ушли из одного дома в другой.
«Владимир Ильич ушел, пройдя ворота, с самым беззаботным видом», — пишет хозяйка конспиративной квартиры. Затем два дня обитали наши беглецы на квартире бывшего депутата Думы. От него перешли на квартиру рабочего-партийца С. Аллилуева, будущего зятя Сталина. Квартира у питерского рабочего была отдельная, многокомнатная, в ней нашлось место Ленину и Зиновьеву с супругой. Отсюда перебрались в ночь с 9 на 10 июля в Сестрорецк, пригород Питера. На поезде доехали до станции Разлив. Тут эстафету принял другой рабочий — товарищ Емельянов, поместивший вождей на чердак своего дома. На этом чердаке, как пишет Емельянов, «первое, что было сделано, — это изменение облика Зиновьева и Ленина: волосы немедленно были выстрижены». Кто это сделал — неизвестно. Таким образом, остался наш вождь без усов и бороды. А Зиновьев начал отращивать бороду…