В первый день нового, 1918 года Ленин произнес речь в Михайловском манеже, перед войсками и рабочими. Выступил и направился к ждавшей его легковой машине. Вместе с ним поехали в манеж Мария Ильинична, младшая сестра, и товарищ Фриц Платтен, молодой швейцарский коммунист, горячий сторонник Ильича, который помог вождю совершить знаменитый переезд из Швейцарии в Россию через Германию.
Ну а дальше предоставим слово очевидцу происшествия. Процитирую отрывок из очерка «Первое покушение на В.И. Ленина», написанного М.И. Ульяновой:
«Выйдя после митинга из манежа, мы сели в закрытый автомобиль и поехали в Смольный. Но не успели проехать несколько десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля, как горох, посыпались ружейные пули. „Стреляют“, — сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвел ее в сторону, но Ильич принялся уверять нас, что мы ошибаемся и что он не думает, чтобы это была стрельба.
После выстрелов шофер ускорил ход, потом, завернув за угол, остановился и, открыв двери автомобиля, спросил:
— Все живы?
— Разве в самом деле стреляли? — спросил его Ильич.
— А то как же, — ответил шофер. — Я думал — никого из вас уже и нет. Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя — туман. И то уже на риск ехали».
Приехали в Смольный, осмотрели машину и обнаружили в кузове и в стекле пробоины. А на руке Фрица Платтена увидели кровь. В тот самый момент, когда он схватил за голову вождя, очевидно, пуля прошла рядом, как пишет М.И. Ульянова, «содрала на пальце кожу». Короче говоря, Фриц Платтен поступил геройски, спас жизнь Ильичу.
Ну а как же отреагировали чекисты? Они еще не успели себя проявить, находились в родовых муках. В тот день по распоряжению Ленина освободили арестованных румынских дипломатов. Занялся происшествием шеф тайных агентов, комиссаров, орудовавших в 75-й комнате Смольного, Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. «Я тотчас же повел следствие, желая выявить и нащупать хотя бы первые обстоятельства», — пишет он в очерке «Три покушения на В.И. Ленина».
Узнав о начатом следствии, подвергнувшийся допросу Ильич не придал происшествию особого значения, шутил, остужал рьяного большевистского Фукье-Тенвиля: «А зачем это? Разве других дел нет? Совсем это не нужно. Что ж тут удивительного, что во время революции остаются недовольные и начинают стрелять?…»
Одним словом, не поддержал товарища. Но тому удача шла в руку. На него самого покусились. Но пришедший с заданием его убить солдат услышал, как помощник Ильича разговаривает с наседавшими на него питерскими бабами, требовавшими каких-то обещанных до захвата власти благ, поразился демократизму нового начальника. Более того. Явился в Смольный, в 75-ю комнату, с повинной. Сообщил, что состоит в некой офицерской организации, решившей убить Ленина, назвал своих товарищей. Их, конечно, арестовали. Но не расстреляли.
Под псевдонимом Г. Решетов один из участников покушения написал даже воспоминания. Из рукописи явствует, что не обошлось в этой организации без социалистов-революционеров, десятки лет занимавшихся отстрелом политических противников. Идейным вдохновителем был некий старый эсер, член Учредительного собрания, которое должно было заседать в Петрограде. В эту подпольную боевую организацию входил некий Капитан, черносотенец, главарь. Еще одно важное действующее лицо предстает в рукописи под псевдонимом Технолог. Он работал в Смольном, и от него заговорщики узнали, что Ильич вечером поедет на митинг в манеж. Еще один герой — по кличке Макс. Другой имел прозвище Капитоныч. Входил в группу террорист, который звался Моряком. Был еще Сема. Истинных имен мы не знаем, потому что всем этим террористам здорово повезло в силу ряда обстоятельств. Каких?
«Автомобиль у моста. На мосту, — пишет Г. Решетов в рукописи под названием „Покушение“, хранящейся в Российской государственной библиотеке (бывшей имени Ленина). — Фонари легли на мосту. Вот Макс, вижу его в свете фонарей. Он машет руками. Сейчас автомобиль идет. Бомбой, только бомбой! Кидаюсь вперед — автомобиль медленно движется. Почти касаюсь крыла. Он в автомобиле. Он смотрит, в темноте я вижу глаза его. Бомбу!.. Но почему автомобиль уходит, а бомба в руках?»
Автор рукописи полагал, что какая-то страшная сила сковала его руки и ухватила их клещами. Бонч-Бруевич полагал, что подействовали глаза дорогого друга, светившиеся «нежностью и любовью».
Факт тот, что бомба не была брошена, а выстрелы цели не достигли, оцарапав только руку Платтена, о существовании которого заговорщики не догадывались.
Это происшествие скрепило кровью дружбу Ильича и швейцарского коммуниста, который связал свою жизнь с революционной Россией. Увлек за собой десятки земляков, основав несколько сельскохозяйственных коммун, получив возможность на практике реализовать идеи горячо любимого геноссе-товарища Ленина. Судьба этих коммун известна. А судьба Фрица Платтена печальна еще более: «за связь с врагом народа», конкретно — с собственной женой Бертой Циммерман, работавшей в аппарате Коминтерна, одним из основателей которого был Платтен, его отправили в 1937 году в лагерь, где царили холод и голод, всего на пять лет. Но когда срок наказания истек, из лагеря его не выпустили, в нем он и скончался весной 1942 года, если верить лагерной администрации.
Ну а тогда, в начале 1918 года, как видим, все хорошо завершилось: и для тех, кто сидел в машине, и для тех, кто по ней стрелял. Офицеров посадили было в камеры Смольного. Начали следствие. Как раз в это время немцы предприняли поход на Петроград, многие арестованные офицеры, сидевшие в Смольном, в патриотическом порыве в ответ на призыв большевиков защитить социалистическое отечество попросили бросить их в бой. На просьбе офицеров Ленин, по свидетельству Бонч-Бруевича, написал: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт». Что и было исполнено.
«Что может быть более возвышенным, чем этот поступок действительно революционного бойца и глубоко проникновенного социалиста, каким всегда был Владимир Ильич?» — спрашивает нас Бонч-Бруевич, заложивший краеугольные камни Ленинианы. И я ему отвечу. Действительно, в январе — феврале 1918 года Ленин поступил благородно по отношению к тем, кто не прочь был швырнуть в него бомбу, кто стрелял вослед его машине. Тогда еще, через три месяца после взятия Зимнего, террор не стал главным оружием политики партии. Она пока правила страной вместе с левыми социалистами-революционерами. Еще выходили оппозиционные газеты. Однако уже в знаменитом декрете правительства «Социалистическое отечество в опасности», сочиненном пламенным Львом Троцким, был пункт 8, где объявлялось: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления». С каждым днем власть ужесточалась, кровь начала литься постоянно.
23 февраля впервые ВЧК во главе с железным Феликсом публично заявила о своих намерениях больше не миндальничать, доведя до сведения граждан республики, что «до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем», она поведет себя по-иному, не видя других мер борьбы, «кроме беспощадного уничтожения на месте преступления».
Таким образом, 23 февраля не только день рождения новой армии, получившей название Красной армии, но и день провозглашения кровавого террора. Он набирал силу повсеместно. Одной из его вершин стало убийство царской семьи, произошедшее в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале дома, где Николай II, его жена, дети и слуги содержались под стражей в ожидании суда. Так поступили со всем домом Романовых, князьями и княгинями, их детьми, невзирая на возраст, болезни. Их сбросили в шахту на Урале… Все это происходило по велению «проникновенного социалиста», глаза которого светились «нежностью и любовью». Это чудовищное убийство случилось через десять дней после подавления восстания левых эсеров, изгнания представителей этой партии из всех органов власти. Большевики в июле стали править страной единолично. Они покончили со свободой слова, печати, собраний. Запретили свободную торговлю, поставили крест на частной собственности. Лишили граждан вкладов, залогов, права распоряжаться наследством.
Повторюсь. Удивляет не столько то, что было совершено покушение на главу правительства большевиков, сколько то, как долго боевики партии социалистов-революционеров, загнанные в подполье, не стреляли по вождям так же, как они это делали, открывая огонь по губернаторам. А кроме профессионалов, набивших руку на стрельбе по живым мишеням, появилось много людей, до крайностей озлобленных действиями комиссаров, тем положением, в какое попала Россия после выхода из войны. Меры правительства привели экономику страны к параличу. Фабрики и заводы останавливались.
Производство продолжалось с большим трудом на предприятиях, выполнявших военные заказы. К ним относился московский завод Михельсона. В гранатном корпусе этого завода 30 августа вечером Ленин выступил перед рабочими, закончил речь словами: «У нас один выход: победа или смерть!» Получил в тот раз оратор записку, где ему задавали вопрос: скоро ли большевикам придет конец? На этот выпад Ильич ответил, что такую записку писала не рабочая рука. Он предложил тому, кто не согласен с его политикой, выступить перед ним открыто и, не дождавшись оппонента, поспешил к выходу, на ходу отвечая на вопросы. У машины его задержали возбужденные женщины, они жаловались на «заградительные отряды», не пропускавшие по дорогам всех, кто вез хлеб и любые продукты в Москву из сел. В этот момент и прогремело три выстрела. Одна пуля попала в женщину, две другие — в Ленина. Кто стрелял?
На этот вопрос шофер вождя Гиль отвечает: «Он был стиснут толпой, а когда он хотел сделать последние шаги к машине, вдруг раздался выстрел. Я в это время смотрел на Владимира Ильича вполуоборот назад. Я моментально повернул голову по направлению выстрела и вижу женщину с левой стороны машины, целившуюся под левую лопатку Владимиру Ильичу. Раздались один за другим еще два выстрела. Я тотчас же застопорил машину и бросился к стрелявшей с наганом, целясь ей в голов