А если бы не проводил эту генеральную линию в гвардейском полку, просто служил, как все офицеры, что бы тогда с ним было в петербургской ЧК в те самые дни, когда служила там Елена Дмитриевна? Поставили бы его к стенке в подвале, как пятьсот заложников, казненных за выстрелы в Урицкого и Ленина, как раз в дни дежурства Елены Дмитриевны?
Спустя полгода перевели ее из питерской ЧК в Москву, на работу в ЦК, в марте 1919 года. Об этой своей деятельности бывшая чекистка вспоминает столь же кратко:
«Не исключено было, что партии придется вновь уйти в подполье… На всякий случай нужно было позаботиться о паспортах для всех членов ЦК и для В.И. Ленина, в первую очередь, обеспечить партию и материальными средствами».
Какие же это паспорта? Наверное, иностранные. На имя, очевидно, отнюдь не Ульянова, поскольку на любой границе с таким паспортом его бы арестовали. Значит, фальшивые паспорта.
Какие же были материальные средства?
Снова процитирую бывшего секретаря нашей партии:
«С этой целью было отпечатано большое количество бумажных денег царских времен (так называемых „екатеринок“, то есть, сторублевок с портретом Екатерины II). Их упаковывали в специально изготовленные оцинкованные ящики и передали на хранение в Петроград Николаю Евгеньевичу Буренину. Он закопал их, насколько я знаю, под Питером, где-то в Лесном…» Как и паспорта, деньги, значит, поддельные. Фальшивомонетное производство по заданию партии. Это не все.
Еще цитата из уст Елены Дмитриевны:
«Тогда же на имя Н. Буренина (как купца по происхождении) был оформлен документ о том, что он является владельцем гостиницы „Метрополь“. Сделано это было с целью материального обеспечения партии».
С целью, конечно, благородной. Но основа — подлог, фальшивые документы, обманные сделки. Как все знакомо нам по делам наших дней! Изготовление фальшивых документов не где-нибудь, а в стенах ЦК на Старой площади, коллекция фальшивых (или краденых?) печатей, коллекция паспортов, образцы подписей, штат граверов, художников, фабриковавших эти печати, подписи… Знакомо и «отмывание» партийных денег, как некогда вложение их в гостиницу «Метрополь». Ее стоимость после недавнего ремонта определена в десятки миллионов долларов. Тогда, в 1919 году, она была такой же ценной, как сегодня, только натуральнее: мебель, интерьеры из красного дерева, камня, везде картины лучших художников, зеркала, бронза…
Многие славные дамы из революционного подполья служили то в ЦК, то в ЧК, многие пламенные революционеры запросто переходили с Лубянки на Воздвиженку, где помещалось ЦК партии, становились из чекистов цекистами. Почему так легко и естественно они это делали? Да потому, что и там и здесь занимались, по сути, одним делом. Ленинизм, который они исповедовали теоретически, подготавливал их к чекизму, которым им приходилось заниматься практически. Только последний — более жесток, кровав, но так и должно быть, на то и высшая стадия ленинизма.
Потому так естественны эти метаморфозы, и постоянно органы пополнялись членами партии. Краеугольный камень ленинского учения есть не что иное, как массовый террор, иными словами — до боли родная диктатура пролетариата.
Ленин с первых дней власти знал, что впереди у него не день, не два, а целый исторический период, который «характеризуется, следовательно, систематическим насилием над целым классом (буржуазией), над его пособниками». А как же иначе, без массового террора, можно подавить целый класс и еще большее число пособников, к коим можно причислить кого угодно: солдат, мобилизованных в белые армии, рабочих, бежавших в деревню, чтобы не умереть с голоду, крестьян, прятавших хлеб, чтобы прокормить детей, спасти зерно для будущего сева.
Ленин верил: чем «тверже, беспощаднее» насилие, тем «успешнее будет подавление». Где террор — там успех! Где террор — там победа! Это в его глазах средство достижения любой цели. Насилие служило той палкой, что выручала во всех случаях жизни. Поэтому было естественным главу ВЧК и НКВД, обер-мастера террора, назначить также наркомом путей сообщения, чтобы восстановить разваливавшийся транспорт. После смерти Ленина главу органов назначают, без отрыва от Лубянки, руководить всем народным хозяйством! Как только возникала новая задача в любом деле, предпринимаемом Лениным, так немедленно вспоминали о терроре.
Сколько раз большевики пытались отменить смертную казнь!? А она непременно возрождалась! Ее в дверь — декретом, она в окно — явочным порядком. Позднее, в 1922 году, Ильич совсем забыл об обещании отменить казни.
Чем больше читаешь ленинские документы, статьи, служебные записки, тем глубже осознаешь, что ярым возбудителем террора, его вдохновителем и организатором был не Феликс Эдмундович, его интеллектуальные подручные, члены разных коллегий чрезвычаек. Самым беспощадным был любимый вождь!
…Попался ему на глаза в мае 1918 года, в дни мирной передышки, приговор Московского ревтрибунала по делу взяточников. И показался он вождю мягким. Тут же пишется записка — приказ наркому юстиции: «Необходимо тотчас с демонстративной быстротой внести законопроект, что наказание за взятку (лихоимство, подкуп, сводка для взятки и пр., и т. д.) должно быть не ниже десятка лет тюрьмы и, сверх того, десяти лет принудительных работ».
Десять лет тюрьмы плюс десять лет лагеря. В сумме двадцать лет! Вот такой закон предлагает юрист по образованию. Через несколько дней подписывает декрет о борьбе со взяточничеством, где шестой пункт поверг в изумление всех юристов, поскольку начинался со слов: «Настоящий декрет имеет обратную силу…»! Вот где зарыта та собака, что громко залаяла спустя полвека, когда верный ленинец, товарищ Хрущев возжелал суровее покарать после приговора суда валютчиков-фарцовщиков Рокотова и Файбишенко. Ему приговор показался, как когда-то вождю, мягким. Прецедент-то, оказывается, был в ленинской юриспруденции, в ленинской теории чекизма!
Живы еще люди, которые помнят, как кричал мальчишка Файбишенко, когда его из камеры смертников волокли на расстрел после повторного суда и хрущевского закона, получившего обратную силу… Так точно кричали гимназисты и юнкера, приказчики и поручики, все другие «прислужники» буржуазии, когда их уводили из камер в подвалы для расправы, которая отличалась от пугачевской тем, что Ленин, пролетарский вождь, не творил ее сам, доверял важное дело рядовым партийцам.
Куда бы ни направляли карающий меч чекисты, будь то в сторону взяточников и спекулянтов, то есть жителей городов, впавших в голод и нищету, будь то в сторону восставших крестьян, бунтовавших, когда отнимали у них зерно по ленинскому декрету, Ильич зорко следил, чтобы меч этот никого не щадил.
В августе 1918 года шлет такую телеграмму в Пензу, где забурлила деревня: «Необходимо с величайшей энергией, быстротой и беспощадностью подавить восстание кулаков, взяв часть войск из Пензы, конфискуя все имущество восставших кулаков и весь хлеб. Телеграфируйте чаще, как идет дело».
Дело это, мы знаем, называется по ленинской терминологии — расправа!
Где террор — там пытки. «Не может такого быть, — скажут мне те, кто поныне считает Ленина непогрешимым, — чтобы при Владимире Ильиче пытали, во всем Сталин виноват, извративший его заветы». Что же, откроем сборник «Ленин и ВЧК» на 112-й странице и прочтем выдержку из протокола заседания ЦК РКП(б) от 25 октября 1918 года:
«По вопросу о чрезвычайных комиссиях было принято еще следующее решение.
В № 3 „Вестника чрезвычайных комиссий“ (точнее „Еженедельник чрезвычайных комиссий“. — Л.К.) была напечатана статья за подписью Нолинского исполнительного комитета и партийного комитета, восхваляющая пытки, при этом редакция в примечании не указала свое отрицательное отношение к статье нолинцев.
Решено осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. „Вестник ЧК“ должен прекратить свое существование. Решено назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского. Поручить комиссии обследовать деятельность чрезвычайных комиссий, не ослабляя их борьбы с контрреволюционерами». Вот видите, скажут мне, как только Ленин узнал о восхвалении пыток, он осудил их, закрыл журнал… Да, закрыл этот журнал, как закрыл другие журнальчики, которые склонные к литературе чекисты начали было издавать под названием «Красный террор» и другими в том же духе… Но застенки — не закрыл! Пытки не прекратил!
Откроем упомянутый номер еженедельника, прочтем откровения товарищей из Нолинска. (Это старинный северный городок, расположенный в 143 километрах от Вятки. Тогда и теперь — глушь, глубинка самая натуральная.) Из этого медвежьего уголка пробивается при советской власти на страницах столичного ведомственного издания голос угнетенного народа… Послушаем, о чем пел этот глас божий.
Статья нолинских правдолюбцев называлась «Почему вы миндальничаете?». Вот что в ней говорится: «Скажите, — вопрошал московских коллег нолинский коллективный корреспондент, любимое дитя партийной прессы, — почему вы не подвергли этого самого Локкарта самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения, адреса, которые такой гусь должен иметь очень много? Скажите, почему вы вместо того, чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров, скажите, почему вы позволили ему покинуть ЧК? Довольно миндальничать!.. Пойман опасный прохвост… Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет!» Вот за эту статью и закрыли. Значит, правда восторжествовала?
Спустя две недели после решения ЦК о закрытии журнала проходил в Москве VI чрезвычайный съезд Советов, где, в частности, обсуждался вопрос о «революционной законности». В пурпурном Большом театре перед Лениным и 1296 делегатами, из коих 1260 сидели с партийными билетами РКП в кармане, выступает в прениях избранник-чекист и заявляет: «Теперь признано, что расхлябанность, как и миндальничание и лимонничание с буржуазией и ее прихвостнями не должны иметь место». Вновь прозвучало уже знакомое нам редкостное вещее слово, впервые соскочившее со страницы «Еженедельника ЧК» из уст товарищей города Нолинска.