Л.К.) Н.А. Лосский, академик Л.П. Карсавин. (Этот известный философ и историк средневековья — единственный из всей группы эмигрантов нарушил не по своей воле обязательство не возвращаться и оказался на родине после того, как Литва, где он жил и служил профессором в Каунасском университете, вошла в состав СССР. Его привезли в родной город для суда, откуда по этапу отправили больного старика в лагерь Абезь, Коми АССР, умирать, что и случилось в 1952 г. — Л.К.) Далее следуют:
бывший директор Томского технологического института профессор Зубашов;
психолог, академик И.И. Лапшин;
математик, профессор Д.Ф. Селиванов;
профессор, проректор Петроградского университета Б.Н. Одинцов;
профессор, проректор Петроградского университета юрист А.А. Боголюбов;
профессор агрономического института А.С. Каган;
профессор агрономического института В.Д. Бруцкус;
профессор института имени Герцена С.И. Полнер;
публицисты А.С. Изгоев, А.Б. Петрищев;
руководители Дома литераторов — товарищ председателя Петроградского союза писателей Н.М. Волковысский, редактор закрытых «Летописи Дома литераторов» и «Литературных записок» Б.О. Харитон;
член редакции журнала «Экономист» Л.М. Пумпянский;
члены комиссии по улучшению быта инженеров Н.П. Козлов, И.М. Юштим.
(В беседе с В.А. Мякотиным упоминались также редактор «Русских ведомостей» В.А. Розенфельд, член «Сельского союза» Сегирский, некто Интецкий и «какой-то третий», чью фамилию историк запамятовал.)
Репортеры газеты упомянули в сообщении «по горячим следам» не всех прибывших. Нет в их списках философов — известного ученого-богослова, профессора Московского университета священника С.Н. Булгакова, Б.П. Вышеславцева, публициста Ф.А. Степуна… «Не приметили они и слона, то есть П. Сорокина», чья статья вызвала лавину карательных мер, не только высылку из страны, но и закрытие учебных обществ, редакций журналов, издательств. А между тем он также поднимался на борт корабля, проследовавшего из Петрограда в Штеттин.
Кто такой П. Сорокин?
Автором статьи в журнале «Экономист» был не кто иной, как профессор Питирим Александрович Сорокин. В 1922 году он — молодой профессор, 33 лет. Был, как явствует из недавно приведенной С. Хоружим биографической справки, профессором социологии Петроградского университета, одним из главных сотрудников Социологического общества имени М.М. Ковалевского и Социобиблиографического института. Он же руководил социологической комиссией по вопросам семьи и брака, проводил обследования разных профессиональных групп, что и позволило подготовить статью «Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную организацию».
В начале февраля 1922 года профессор получил слово на торжественном акте в честь 103-й годовщины основания Петроградского университета. Обращаясь к собравшимся, не скрывал своих взглядов на окружающую реальность, оценивал ее резко отрицательно, утверждая, что великая Русская Равнина стала великим кладбищем, где смерть пожинает свою обильную жатву и люди едят друг друга. Чтобы исправить случившееся в результате войны и революции, Питирим Сорокин призывал студентов взять с собой в путь истинное знание, трудолюбие, бережное отношение к человеку — «неприкосновенной святыне», человеколюбие, совесть, моральные ценности, накопленные в прошлом. Особое внимание уделил семье, выразив убеждение, что она разлагается, вот тогда и привел в доказательство цифры о числе разводов в Петрограде, собранные студентом, специализировавшимся в области социологии. «Пора остановить это бедствие», — призывал Питирим Сорокин, предлагая путь, не похожий на тот, который разрабатывался в Кремле, где к власти приходил вождь, считавший человека не «лучом божественным и неприкосновенной святыней», а винтиком машины, которая конструировалась им и его командой, чтобы гулять по костям…
Можно предполагать, что эта публичная речь не осталась незамеченной руководителем Петрограда Григорием Зиновьевым, который в отличие от Питирима Сорокина не считал, что во вверенном ему городе и в стране происходит «вакханалия зверства, хищничества, мошенничества, взяточничества, обмана, лжи, спекуляции, бессовестности, тот „шакализм“, в котором мы сейчас захлебываемся и задыхаемся».
Эти взгляды профессора пробились, несмотря на академизм статьи, и на страницы журнала «Экономист». Что произошло дальше — мы теперь хорошо знаем.
Вместе с Питиримом Сорокиным пришлось уехать многим… Сколько страдальцев бросили свои кафедры, журналы, редакции газет и журналов, институты и университеты?
Произведем несложный подсчет. Примерно тридцать пять ученых и писателей Москвы. Свыше сорока — Петрограда. Пятнадцать — из Одессы, по-видимому, не отстали от нее и другие города Украины… К ним нужно присовокупить несколько ученых из Казани, Нижнего Новгорода, чьих имен нет на страницах «Руля». В сумме — свыше ста человек. Вместе с семьями — примерно триста человек.
Все это дало основание автору «Архипелага ГУЛАГ» утверждать: «…в конце 1922 года около трехсот виднейших русских гуманитариев были посажены на… баржу… на пароход и отправлены на европейскую свалку».
В записке В.И. Ленина «т. Дзержинскому», как мы помним, особое внимание обращалось на список сотрудников журнала «Экономист». Владимир Ильич думал, что эта редакция — «центр белогвардейцев», а сотрудники журнала «почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу».
Посмотрим на обложку журнала и увидим: в алфавитном порядке напечатаны фамилии 53 ученых: экономистов, историков, социологов, публицистов, начиная с Н.А. Бердяева и кончая В.М. Штейном. Казалось бы, все они, а также члены редколлегии и редактор Д.А. Лутохин должны были бы первыми подняться на борт пароходов «Пруссия» и «Обербургомистр Хакен»…
Однако на них тогда редактора закрытого журнала не оказалось, а из 53 сотрудников по трапу пароходов взошли только шестеро: Бердяев, Бруцкус, Булгаков, Изгоев, Сорокин, Пумпянский…
Таким образом, Россия не лишилась тогда академика Евгения Тарле, написавшего знаменитую книгу о Наполеоне, профессора Бориса Веселовского, знатока истории земств, Бориса Кафенгауза, исследователя и издателя Михаила Ломоносова, многих других замечательных умов.
Чем же объяснить столь резкий отзыв Ленина о сотрудниках «Экономиста», почему ему подумалось, что редакция журнала — «центр белогвардейцев»?
Дело в том, что на обложке журнала в списке сотрудников значится фамилия Потресова А.Н. По-видимому, именно эта фамилия и дала основание для столь резкой оценки. Александра Николаевича Потресова автор записки «т. Дзержинскому» очень хорошо знал. В молодости они начинали вместе, были членами петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», создавали «Искру», сотрудничали до того дня, как пути Ленина и Потресова разошлись… Вождь меньшевиков Потресов после Октября эмигрировал, сотрудничал в еженедельнике «Дни», издававшемся свергнутым главой Временного правительства…
Вслед за первыми группами ученых и писателей, проследовавшими в Западную Европу в бессрочное изгнание, предполагалось выслать другие. Но реакция в мире была столь резкой, что решили отправлять инакомыслящих в иную сторону, на Соловки и в другие места не столь отдаленные. Но это уже другая история.
Кепка черная, кепка белая
Этот цикл я начинал с описания маскарадных костюмов, в которые обряжался вождь пролетариата в разные периоды жизни. Показывал фотографию, чтимую в прошлом редакторами особенно, потому что на ней Ленин предстает в образе питерского рабочего. Его загримировали так, что мать родная бы не узнала. Сбрили бороду и усы, на лысый череп нахлобучили парик, надели кепку, из-под козырька которой выглядывал чубчик. Ну, вылитый Максим с Выборгской стороны. Вошел в образ не хуже народного артиста Бориса Чиркова. Надели тогда на кандидата в премьеры России косоворотку, выглядывавшую из-под толстого сукна куртки. Так выглядел, получив удостоверение на имя Константина Петровича Иванова, уйдя в подполье, на чердак, в шалаш и так далее.
По части переодеваний Ильич не намного отставал от кавказского друга, легендарного Камо, великого актера и симулянта, поражавшего способностью представать то князем, то кинто, то революционером, то контрабандистом. И Ленин играл, не раз удивлял одеждой, гримом и макияжем партийцев и жену, не узнавшую родного после очередного возвращения из-за границы. Писал я и про то, как в ночь, когда восстание началось, явился в Смольный, выйдя из подполья в полунищенском наряде, парике, с «достаточно грязной повязкой» на лице. «По виду мы действительно представляли типичных бродяг». Так оценивает вид свой и Ильича его телохранитель Эйно Рахья, шедший с двумя заряженными револьверами.
В шестом томе «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине» (издание 1990 года) нашел я эпизод, связанный с тайным посещением Москвы, который не заметили составители книги «Ленин в Москве и Подмосковье».
Этот эпизод описан в очерке «Сибиряки у Ленина» Василием Соколовым, членом партии с 1898 года, занимавшимся подпольной типографией на Лесной улице, где под лавкой денно и нощно фабриковали прокламации и всякую диссидентскую литературу. Недавно, проходя по старой улице у Белорусского вокзала, я не увидел прежней вывески лавки Каландадзе. Неужели наши управители прикрыли интереснейший исторический музей, устроенный в 1923 году в подвале, где подрывали фундамент царизма?
Так вот, в марте 1906 года, оказывается, Владимир Ильич побывал не только по выявленным и описанным сотрудниками института марксизма-ленинизма девяти московским адресам. Был десятый адрес, на Пименовской улице (ставшей Краснопролетарской), где между Соколовым и Ульяновым состоялся беглый разговор по поводу типографии.
Спустя годы при встрече в Кремле, куда товарищ Василий прибыл по делам в качестве члена Сибревкома, этот «сибиряк» не решился напомнить о давнем, заговорил о текущих делах, посещении «красноярского офицерского концлагеря». Но Ленин не захотел слушать об этом придуманным им карательном учреждении, перевел бесед