1753. А 17 марта телеграфировал Сталину: «Только что пришло известие из Германии, что в Берлине идет бой, и спартаковцы завладели частью города. Кто победит, неизвестно, но для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтоб иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на Запад на помощь коммунистам»1754.
В этот момент деморализованные остатки деникинских войск переживали еще и кризис руководства. Деникин написал заявление об отставке. Замену нашли в генерале Врангеле.
5 апреля Врангель вступил в командование Вооруженными силами Юга России. «Состояние войск, прибывших в Крым из Новороссийска, было поистине ужасно: это была не армия, а банда. Орудия и обозы были брошены. Ружья и часть пулеметов сохранил еще Добровольческий корпус, в который была сведена Добровольческая армия, под командой Кутепова. Донцы и кубанцы в большинстве и этого не имели»1755. В апреле Перекопская группа 13-й армии Уборевича опять пошла в наступление на Крым, но вновь без результата. Готовилось еще одно наступление, но в этот момент основное внимание Юго-Западного фронта оказалось переключено на поляков.
Коренной перелом на Северо-Западе произошел тоже в октябре 1919 года, когда началось новое наступление на Петроград войск Юденича совместно с 1-й эстонской дивизией. «На западных подступах к Петрограду стояла 7-я армия, – писал Троцкий. – Длительная неподвижность тяжело отразились на ней. Бдительность ослабела… Первый же крепкий удар с запада окончательно выбил 7-ю армию из равновесия. Она стала откатываться почти без сопротивления, бросая оружие и обозы»1756.
Юденич за две недели овладел Ямбургом, Красным Селом, Гатчиной, Детским Селом и Павловском. «Дни между 11 и 16 октября 1919 года были самыми тревожными, – писал главком Каменев. – …Под Петроградом дела значительно ухудшились, приходится принимать крайние меры, бросать резерв, созданный специально для защиты Тулы. По телефону тут же тов. Склянский сообщает о принятом решении ВИ. Этот резерв был назван “пиковой дамой” – последний козырь, долженствующий дать нам выигрыш… Чувство ответственности принимаемого решения буквально жгло мозг. Более сложной обстановки я за весь период гражданской войны не помню. Непоколебимое спокойствие ВИ в это время являлось самой мощной поддержкой главнокомандования»1757.
Каменев явно преувеличивал степень этого непоколебимого спокойствия. Вот что сообщал Троцкий: «Питерские руководители, и прежде всего Зиновьев, сообщали Ленину о превосходном во всех отношениях вооружении противника: автоматы, танки, аэропланы, английские мониторы на фланге и прочее. Ленин пришел к выводу, что успешно бороться против офицерской армии Юденича, вооруженной по последнему слову техники, мы могли бы только ценою оголения и ослабления других фронтов, прежде всего Южного… Оставалось, по его мнению, одно: сдать Петроград и сократить фронт. Придя к выводу о необходимости такой тяжкой ампутации, Ленин принялся перетягивать на свою сторону других… Крестинский… стал на мою сторону. Кажется, и Сталин присоединился ко мне. Я несколько раз в течение суток атаковал Ленина. В конце концов, он сказал:
– Что ж, давайте попробуем»1758.
Ленин решил защищать Петроград и 14 октября телеграфировал Зиновьеву: «Ясно, что наступление белых – маневр, чтобы отвлечь наш натиск на Юге. Отбейте врага, ударьте на Ямбург – Гдов. Проведите мобилизацию работников на фронт. Упраздните девять десятых отделов. Мобилизация всех сил на фронт у нас еще нигде не проводилась, хотя много писалось о том, есть и постановление Центрального Комитета, и циркулярные письма. Надо успеть их прогнать, чтобы вы могли опять оказывать свою помощь Югу». Ленин констатировал в воззвании красноармейцам Петрограда: «Враг напал среди переговоров с Эстляндией о мире, напал на наших красноармейцев, поверивших в эти переговоры. Этот изменнический характер нападения – отчасти объясняет быстрые успехи врага. Взяты Красное Село, Гатчина, Вырица. Перерезаны две железные дороги к Питеру. Враг стремится перерезать третью, Николаевскую, и четвертую, Вологодскую, чтобы взять Питер голодом».
Троцкий 16-го возглавил оборону Петрограда. Ленин слал ему шифротелеграмму: «Мы послали вам много войска, все дело в быстроте наступления на Юденича и в окружении его. Налегайте изо всех сил для ускорения. Громадное восстание в тылу Деникина на Кавказе, и наши успехи в Сибири позволяют надеяться на полную победу, если мы бешено ускорим ликвидацию Юденича»1759.
В дождливые осенние дни редкие лучи солнца освещали купола Исаакия, которые бойцы Юденича наблюдали с высот Красного Села и Дудергофа. 20 октября Колчаку и Деникину ушли сообщения о взятии Петрограда, и на следующий день белогвардейские газеты вышли с большими аншлагами, посвященными этому событию. Радовались рано. Перелом ситуации описал Троцкий: «Как только внизу почувствовали, что Петроград сдан не будет, что, в случае необходимости, он будет обороняться внутри, на улицах и площадях, настроение сразу изменилось. Наиболее смелые и самоотверженные, подняли головы… Из рабочих кварталов повеяло новым духом на казармы, на тылы, на армию в поле»1760.
А дальше… Предоставим слово гениальному Александру Куприну: «Наступили холодные дождливые дни и мокрые ночи, черные, как чернила, без единой звезды… Англичане, обещавшие подкрепить движение белых на Петербург своим военным флотом, безмолвствуют, и лишь под занавес, когда большевики, в безмерно превосходных силах, теснят, окружают Белую армию и она уже думает об отступлении, лишь тогда перед Красной Горкой появляется английский монитор и выпускает несколько снарядов с такой далекой дистанции, что они никому и ничему вреда не приносят.
Англичане обещали оружие, снаряды, обмундирование и продовольствие. Лучше бы они ничего не обещали! Ружья, присланные ими, выдержали не более трех выстрелов, после четвертого патрон так крепко заклинивался в дуле, что вытащить его возможно было только в мастерской. Их танки были первейшего типа (“Времен войн Филиппа Македонского”, – горько острили в армии), постоянно чинились и, пройдя четверть версты, возвращались, хромая, в город. Французские “Бебе” были очень хороши, но командовали ими англичане, которые уверяли, что дело танков лишь производить издали потрясающее моральное впечатление, а не участвовать в бое… Они развращали бездействием и русских офицеров…»
Все двадцатые числа шли беспрерывные бои под Пулково. В этот момент подкрепления Красной Армии ударили по обнажившемуся правому флангу армий Юденича и вышли к Луге. Белые части, потерявшие почти половину личного состава в трехнедельных боях, начали панический отход. К середине ноября части красной 7-й армии вышли на границы Эстонии. «Наступает зима, – описал Куприн драму побежденных. – У Нарвы русские полки не пропускаются за проволочные заграждения эстонцами. Люди кучами замерзают в эту ночь. Потом Нарва, Ревель и бараки, заваленные русскими воинами, умирающими от тифов… Я только склоняю почтительно голову перед героями всех добровольческих армий и отрядов, полагавших бескорыстно и самоотверженно душу свою за други своя»1761.
В Кремле разгорелся спор: перейти ли границу с Эстонией, чтобы добить Юденича и эстонскую армию, как настаивал Троцкий, или «не влезать в эту западню», против чего предостерегал Чичерин. Однако эстонское руководство облегчило выбор, сначала объявив нежелательным присутствие на ее территории сил Юденича и заседавшего в Таллине правительства Русской Северо-Западной области во главе с Лианозовым. А затем согласившись на мирные переговоры.
Они начались 5 декабря, делегацию возглавлял Красин. Что удивительно, предварительные условия диктовала эстонская сторона: выплатить задолженности с 1917 года по пенсиям эстонским пенсионерам, причем золотом, возвратить эвакуированные в годы Первой мировой войны в глубь России предприятия и культурные ценности, признать предложенную Таллином границу по реке Нарве. Красин эти требования отверг и уехал. А 16 декабря части 7-й Красной Армии форсировали Нарву и углубились на эстонскую территорию.
Затем вернулась новая делегация во главе с Иоффе, которая получила от Ленина указание идти на любые уступки в имя мирного договора. И Иоффе пошел. 31 декабря было подписано соглашение о прекращении военных действий, а 2 февраля – мирный договор. Москва признала независимость Эстонии – раньше стран Антанты, отказалась от прав на Нарву и заложенный Иваном III Ивангород, от российских судов и оборудования, которые оказались на тот момент в эстонских портах, выплатила 15 миллионов рублей золотом. При этом, как замечал биограф, «Ленин радовался заключению мира с Эстонией так, будто выиграл “битву народов”»1762. Сам он 2 февраля на сессии ВЦИК утверждал:
– Мир с Эстонией имеет громадное всемирно-историческое значение, и поэтому, добившись мирного договора с правительством, которое тоже становится демократическим и которое теперь будет иметь прочные отношения с нами, но которое до сих пор поддерживалось всем империалистическим миром, мы должны смотреть как на акт громадной исторической важности1763.
Так неожиданно начали оформляться новые отношения РСФСР с обретавшими независимость окраинами, которые полгодом ранее являлись братскими советскими республиками – после заключения 1 июня военно-политического союза. «В самой партии восторжествовало мнение о гораздо большей опасности “великодержавного шовинизма”, нежели “буржуазного национализма”»1764.
Деникин был возмущен таким разбазариванием земель и уверял, что «советская власть могла легко, без особого труда покончить с западными лимитрофами». Почему же она этого не сделала? «Советы пошли на тяжелые жертвы, не оправдываемые нисколько политическими и стратегическими условиями, чтобы… прорубить “окно в Европу”, создав на нейтральной почве своего рода свободную факторию для комиссионных или прямых торговых сделок, для облегчения сношений с внешним миром, для спекуляции, пропаганды и заговоров»