2383.
Но вскоре, 8 июля, Ленин уже сам написал Молотову: «Прошу Оргбюро или Секретариат ЦК (с утверждением Политбюро по телефону) разрешить мне отпуск согласно заключению доктора Гетье на один месяц с приездом 2–3 раза в неделю на 2–3 часа в день на заседания Политбюро, СНК и СТО. Срок начала отпуска (на днях) я сообщу т. Молотову». На следующий день отпуск Ленину был предоставлен «на один месяц с правом бывать во время отпуска только на заседаниях Политбюро (но не СНК и СТО, кроме специальных случаев – по решению Секретариата ЦК»)2384. Куда там. 11-го Ленин совещается с коминтерновцами, 12-го председательствует на Политбюро, СНК и СТО, и только после написал ожидавшему приема Бронскому: «Болен! Уехал!». Уехал 13-го.
Тема болезни с тех пор не уходит из его переписки. «Скажите, что я болен», – Фотиевой. «Не могу по болезни исполнить это», – Рыкову в ответ на приглашение выступить на Международном профсоюзном конгрессе. «Мне нездоровится. Я быть не могу», – крестьянам Горок, звавших на праздник, к которому Ленин имел непосредственное отношение, – проведения в деревню электричества2385. Несмотря на это, отпуск провел на ногах, приезжая чуть ли не через день в Москву и явно игнорируя строгое решение ПБ. За этим последовало медицинское освидетельствование и предписание врачей: длительное воздержание от какой бы то ни было работы.
К работе приступил 3 августа. Но трудился опять недолго. 9 августа в присутствии Ленина Пленум ЦК принял постановление: «Обязать т. Ленина продолжать отпуск точно на то время и тех условиях, как будет указано врачами (проф. Гетье), с привлечением т. Ленина на заседания (советские и партийные), а равно на ту работу, на которую будет предварительное формальное согласие Секретариата ЦК»2386. Сам Ленин писал Горькому: «Я устал так, что ничегошеньки не могу». Луначарскому 26 августа: «Принять никак не могу, так как болен»2387.
Вернулся к работе, но по-прежнему плохо себя чувствовал: сильные головные боли, бессонница.
В октябре болезнь стала заявлять о себе потерями сознания.
«В конце ноября 1921 года, – писал Уншлихт, – чувствуя ухудшение состояния своего здоровья, решился немедленно уехать отдохнуть под Москвой. Лишь бы скорей и полная тишина. Такое место было тотчас же подыскано. Беленький и я его сопровождали. Был сильный мороз. Выпал глубокий снег. ВИ сел в автосани в тяжелом настроении и углубился в свои мысли. Мы соблюдали полную тишину. На полпути автосани застряли в снегу. Ленин и все мы вышли помогать шоферу… Приехали на место. Видно было, что ВИ нуждался в полном уединении, что нет у него желания разговаривать»2388.
Врачи предлагали отказаться от трудовой нагрузки. Ленин, до этого момента слушавший врачей, взбунтовался и добился уменьшения нагрузки, а не ее полной отмены. Эпизодически он продолжал появляться в Кремле. Но болезнь только ухудшалась. 6 декабря Ленин писал: «т. Молотов, уезжаю сегодня. Несмотря на уменьшение мной порции работы и увеличение порций отдыха, за последние дни бессонница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде Советов. Перешлите членам Политбюро для осведомления их на всякий случай». В тот же день в письме Горькому: «Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться».
Восьмого декабря ПБ постановляет: «Признать необходимым соблюдение абсолютного покоя для т. Ленина и запретить его секретариату посылку ему каких бы то ни было бумаг, с тем, чтобы т. Ленин смог выступить с короткой (хотя бы получасовой) речью на съезде Советов». Через 10 дней Старик просил Молотова провести решение Политбюро о продлении ему отпуска «согласно заключению врача на срок до 2-х недель (в зависимости от хода лечения). Я буду на пленуме ЦК, по крайней мере, по некоторым вопросам. На съезде Советов сделаю краткий доклад, согласно решению Политбюро»2389. Пленум 18 декабря утвердил Ленина докладчиком на съезде Советов. 21 декабря ПБ постановило: «Отпуск продлить до 2 недель». Сил выступить с докладом на IX съезде Советов – 23 декабря – хватило.
А потом, как замечал Данилкин, Ленин «куда-то запропастился – и про него ходили самые дикие слухи: что он умер, что убит савинковцами, что арестован, что у него выросли рога, что на одном из выступлений его стащили прямо со сцены, где он понес околесицу, и увезли в сумасшедший дом, что время от времени он достает из особого шкафчика прозрачный сосуд с заспиртованной головой Николая II – полюбоваться на плоды своей деятельности, что он поехал на Генуэзскую конференцию не то под видом инженера Владимирова, не то в пломбированном – видимо, привычное для него дело – контейнере»2390.
В действительности перед Новым 1922 годом ПБ официально отправило Ленина в шестинедельный отпуск с 1 января «с запрещением приезжать в Москву для работы без разрешения Секретариата ЦК» и ограничило время телефонных контактов «по наиболее важным вопросам» одним часом в день. Мария Ильинична замечала, что брат был «мрачный, утомленный… так плохо чувствовал себя, что было страшно за него»2391. Она же подтверждала: «Уже в то время Ленин пришел к мысли, что у него будет паралич», и «говорил об этом со Сталиным, прося в этом случае дать ему яда, так как существование его будет тогда бесцельно. Сталин обещал ВИ исполнить его просьбу, если это будет нужно, отнесшись, кажется, довольно скептически к тому, что это может когда-либо произойти и, удивившись, откуда у ВИ могут быть такие мысли»2392.
С этого времени начинается резкое снижение политической активности Ленина. Это может быть измерено его участием или неучастием в заседаниях Совнаркома. В 1920 году он присутствовал на каждом из 69 заседаний, в 1921-м – на 49 из 51, а в 1922 году на 7 из 832393.
Почему-то принято считать, что последующие три месяца Ленин руководил из Горок – с помощью записок и телефонных звонков. «Т. Молотов, – писал он. – Если я буду Вам нужен, прошу, не стесняясь, вызвать. Есть телефон (знают и телефонистки коммутатора III этажа и Фотиева); можно послать бумаги через Фотиеву. Могу вполне и приехать: я езжу охотно, это менее часа»2394.
На самом деле он скрывался в деревне Костино, что на окраине подмосковных Подлипок, ныне Королева. В Горках же Ленин пробыл только первую неделю отпуска – с 6 по 13 января 1922 года. Причины отъезда оттуда в версии Данилкина: «Но там уже был второй офис, и он не мог избавиться от сугубо чиновничьей работы; видимо что-то там пошло не так и насторожило службу безопасности… Ровно поэтому же одновременно начинает распространяться информация, будто Ленин планирует уехать на отдых в Грузию, а наученная телефонистка, когда на телефонный узел большевиков поступал звонок из Москвы, отвечала на голубом глазу: “Горки слушают”»2395.
Путешествие в Костино чекисты организовали инкогнито и на дрезине. И оно Ленину, очевидно, не пришлось по душе. Он жаловался Уншлихту и Фомину: «Первый раз я ехал по железным дорогам не в качестве “сановника”, поднимающего на ноги все и вся десятками специальных телеграмм, а в качестве неизвестного, едущего при ВЧК, и впечатление мое – безнадежно угнетающее. Если таковы порядки особого маленького колесика в механизме, состоящего под особым надзором самого ВЧК, то могу себе представить, что же делается вообще в НКПС!»2396
В Костино он приехал 17 января и прожил там несколько недель – «по сути в подполье, на конспиративной квартире, скрываясь от внешних и внутренних врагов, а возможно, и от самого себя». Там была небольшая усадьба с липово-дубовым парком, которая когда-то принадлежала Долгоруковым, а с начала ХХ века – семье шоколадного фабриканта Крафта. Теперь же там располагалось нечто вроде подсобного хозяйства ВЧК.
Ленин в очередной раз перешел на подпольное положение. Cвидетельства об этом фрагменте жизни нашего героя оставил истопник Федор Михайлович Ефремов. Ленина определили в небольшом деревянном доме, где ему были отведены две комнаты. «В одной из них, передней, заставленной легкой плетеной мебелью, устроили кабинет, в другой помещалась спальня». Ленин рано вставал, после завтрака гулял. «Особенно он любил ходить к столетним дубам, которые росли метрах в 70 от домика, в котором он жил. В том году были большие снегопады… Он сам брал лопату, и надо было видеть, с каким удовольствием ВИ работал, прокладывая дорожки во все стороны. В такие минуты он был особенно оживлен и весел… Ленин работал очень много. Ежедневно к нему из Москвы доставляли толстую пачку газет, корреспонденций и разных бумаг»2397.
Ему ощутимо проще общаться с людьми письменно, не входя в прямой контакт: даже жена и сестра приезжали к нему только на вечер субботы и воскресенье: меньше поводов для депрессии, меньше раздражителей. Настроение у Ленина в Костино было не из лучших. Из письма Горькому: «Все у нас потонули в паршивом бюрократическом болоте “ведомств”… Ведомства – говно; декреты – говно. Искать людей. Проверять в работу – в этом все». Писал это творец ведомств и конечная инстанция по выпуску декретов.
Ленин в подмосковной тиши пришел к выводу о необходимости сдвига влево, прочь от ранненэповского «либерализма». Председателя СНК в начале 1922 года занимали всего несколько вопросов: предотвращение эксцессов свободного рынка, реконструкция репрессивного аппарата, развертывание антицерковной кампании, искоренение эсеро-меньшевистской оппозиции, меры по дисциплинированию интеллигенции, а также выход из международной изоляции без отказа от большевистских революционных принципов. Эти приоритеты хорошо просматривались из поступавших из Костино посланий, которые становились все более жесткими, раздраженными и безапелляционными.
В 20-х числах января Чичерин поинтересовался у Ленина, нельзя ли, если американцы будут сильно приставать с отсутствием в РСФСР представительных институтов, за приличную компенсацию внести в конституцию поправку о хотя бы теоретической возможности участия в Совете представителей разных классов. На письме наркома иностранных дел Ильич начертал: «сумасшествие!!» и отправил Молотову депешу: «Это и следующее письмо Чичерина явно доказывает, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если