2437.
В Москву съезжались делегаты XI съезда. Рассказывал Митрофанов, в то время работавший секретарем Нижегородского губкома РКСМ. Селили в 3 Дом Советов (сейчас там, на Делегатской, Музей декоративно-прикладного искусства). «После санобработки (борьба со злейшим врагом революции – сыпным тифом – все еще продолжалась) мы разместились в общежитии. В отведенной нам комнате стояло примерно 50 железных кроватей. Мандатная комиссия съезда работала здесь же, и примерно через час мы получили делегатские билеты, а вместе с ними и карточки на трехразовое питание в столовой, помещавшейся в нижнем этаже общежития… Трамваи в Москве весной 1922 года ходили плохо. Поэтому на заседания съезда в Кремль мы обычно отправлялись пешком, по Петровке. Пройдя в Кремль через Спасские ворота узкой тропкой, протоптанной в снежных сугробах мимо низких келий древнего Чудова монастыря, мы попадали в здание Совнаркома, в Свердловский зал, где проходила работа съезда. Регламент работы съезда был весьма напряженным: заседания начинались в 10 часов утра и продолжались до 10 часов вечера с перерывом с 3 до 6 часов дня».
На XI съезде партии Ленин – 27 марта – последний раз делал политический отчет ЦК. «ВИ быстро вышел из-за стола президиума, держа в руке несколько исписанных листков – план доклада, утвержденный ЦК. Как только овации стихли, он спокойно начал доклад, продолжавшийся около двух часов. Перед Лениным не было трибуны. Он стоял перед делегатами на сцене и говорил совершенно свободно, лишь изредка заглядывал в конспект»2438. Готового текста явно не было. Речь крайне путаная, со множеством повторов, нервная. Выловим смыслы. Вновь начал с Генуи:
– Понятно, что в Геную мы идем не как коммунисты, а как купцы.
О достижениях говорил весьма скупо:
– Если какое-нибудь крупное, серьезное и неотъемлемое завоевание мы за этот год сделали (это еще не так для меня несомненно), то только в том, чтобы научиться чему-нибудь из начала этой новой экономической политики.
Объявил, что назовет три важнейших урока и компонента нэпа:
– Во-первых, прежде всего важна нам новая экономическая политика как проверка того, что мы действительно достигаем смычки с крестьянской экономикой… Второй, более частный, урок – это проверка соревнованием государственных и капиталистических предприятий… Вот первый урок, первая главная часть политического доклада ЦК. Мы хозяйничать не умеем. Это за год доказано… К сожалению, по ряду причин, в значительной степени по болезни, этой части доклада я не мог разработать и только должен ограничиться выражением своего убеждения, основанного на наблюдении того, что происходит.
Далее Ленин жестко громил коммунистов за неумение работать:
– Везде в государственных трестах и смешанных обществах ответственные и лучшие коммунисты, – толку от этого нет никакого, потому что они не умеют хозяйничать и в этом смысле они хуже рядового капиталистического приказчика, прошедшего школу крупной фабрики и крупной фирмы.
Затем вспомнил, что не назвал третий урок.
– А третий, дополнительный, это по вопросу о государственном капитализме. Жаль, что на съезде нет тов. Бухарина, хотелось бы мне с ним немного поспорить, но лучше отложу до следующего съезда… Мы впадаем в интеллигентщину, в либерализм, мудрим насчет того, как понимать государственный капитализм и заглядываем в старые книги… Государственный капитализм, это тот капитализм, который мы сумеем ограничить, пределы которого мы сумеем установить, этот государственный капитализм связан с государством, а государство это – рабочие, это – передовая часть рабочих, это – авангард, это – мы.
Бухарин, который в тот момент лечился в Германии, благополучно избежит публичных теоретических споров с главой правительства еще и по этому вопросу. После Ленин перешел к теме остановки отступления и завершения дальнейшей экономической либерализации, озвученной на съезде металлистов.
– Я не встретил с тех пор никаких возражений – ни в партийной прессе, ни в частных письмах товарищей, ни в Центральном Комитете. Центральный Комитет мой план одобрил, а состоял этот план в том, чтобы и в докладе от имени Центрального Комитета на настоящем съезде эту остановку отступления со всей энергией подчеркнуть и просить съезд дать соответствующую директиву уже от имени всей партии, уже как обязательную. Мы год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: достаточно! Та цель, которая отступлением преследовалась, достигнута. Этот период кончается или кончился.
Критикам политики партии и поборникам идейной либерализации Ленин пообещал усиление репрессий:
– И меньшевики и эсеры, которые такие вещи проповедуют, удивляются, когда мы говорим, что мы за такие вещи будем расстреливать. Они изумляются, а ведь вопрос ясен: когда армия отступает, то тут нужна дисциплина в сто раз большая, чем при наступлении… Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: «Стреляй». И правильно.
Затем продолжил ругать коммунистов:
– Сплошь и рядом буржуазные деятели знают дело лучше, чем наши лучшие коммунисты, имеющие всю власть, все возможности и ни одного шага не умеющие делать со своими правами и со своей властью… Из сотни комитетов нашей партии и пять комитетов не сумеют показать практически свои результаты.
Пожаловался и на то, как функционировали высшие властные инстанции:
– У нас создалось неправильное отношение между партией и советскими учреждениями… Поэтому из Совнаркома тащат все в Политбюро. Тут была также моя вина, так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти, то оказалось, что два колеса не действуют сразу, пришлось вести тройную работу Каменеву, чтобы поддерживать эти связи. Так как в ближайшее время мне едва ли придется вернуться к работе, то все надежды переносятся на то, что теперь имеются еще два заместителя – т. Цюрупа, который немцами очищен, и т. Рыков, который ими совсем великолепно очищен… У нас 18 наркоматов, из них не менее 15 – никуда не годны, – найти везде хороших наркомов нельзя… На днях была произведена чистка комиссий. Насчитали 120 комиссий. А сколько оказалось необходимыми? 16 комиссий. И это только первая чистка2439.
Путаные и взвинченные речи Ленина на XI съезде встретили восторженный прием в зале. Впервые Ленина никто на партийном форуме серьезно не критиковал. Левые были обезоружены и дружно – Троцкий, Осинский, Милютин, Шляпников, Ларин, Ломов, Рязанов – пели дифирамбы Ленину. Не было ни одного голоса против «остановки отступления».
Оппозиция атаковала не Ленина, а партию, то есть Оргбюро (Сталина) и Секретариат (Молотова). Троцкий, Преображенский и Осинский, обрушивались на систему управления страной и роль партаппарата.
– Резолюции X съезда ЦК в жизнь не проводились: система управления нашей партией осталась той же приказной и до известной степени военной, какой она была во время периода войны… Партия правящая не значит вовсе партия, непосредственно управляющая всеми деталями дела».
Ленин, не вступая прямо в полемику с Троцким, ограничился замечанием:
– Улучшение системы управления?! Дай бог подойти к тому, чтобы выйти из той сутолоки, которая существует. Мы системы не имеем?! 5 лет лучшие силы уходили на то, чтобы создать эту систему! Эта система есть величайший шаг вперед»2440.
Размежевать партийный и государственный аппараты? Ленин – в заключительном слове по политическому докладу – в принципе не возражал. Но при этом жестко брал под защиту Сталина, которого намеревался предложить на руководство (естественно, под ленинским началом) партией:
– Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал несколько обязанностей стразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это все политические вопросы… Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина. То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах… Хотя мы и делаем ошибки, перебрасывая тех или иных людей, но все же я позволю себе думать, что Политбюро ЦК за все время его работы сделало минимум ошибок2441.
Молотов утверждал, что и на XI съезде Ленин, как и на Х, конспиративно готовил выборы ЦК. Результатом был список десяти предполагаемых членов ЦК, а против фамилии Сталина рукой Старика было написано: «Генеральный секретарь»2442. Действительно, при выборах нового ЦК большинство голосов получили именно те 27 человек, которых Ленин и предложил. И действительно, в проекте состава Центрального Комитета после фамилий Молотова и Куйбышева в скобках было написано «секретарь». А после фамилии Сталина – «Генеральный секретарь». Причем не во всех бюллетенях. Каменев разъяснил, что указание в некоторых бюллетенях на должности секретарей является лишь пожеланием некоторой части делегатов и не может стеснять пленум при выборе Секретариата2443.
Кадровые решения съезда были закреплены 3 апреля на пленуме ЦК. В полноправные члены Политбюро добавились Томский и Рыков. На пост Генсека Каменевым была предложена одна кандидатура – Сталина, – не встретившая никаких возражений. Ленин сам написал проект постановления пленума об организации работы секретарей, где настоял: «Товарищу Сталину поручается немедленно приискать себе заместителей и помощников, избавляющих его от работы (за исключением принципиального руководства) в советских учреждениях»2444. 25 апреля Сталин постановлением СНК перестал быть наркомом Рабкрина.
В версиях того, почему состоялось это историческое назначение Сталина, Троцкий утверждал, что Сталина в Генсеки продвинул Зиновьев вопреки воле Ленина. Старик «не принял боя», «не довел сопротивления кандидатуре Сталина до конца», поскольку пост Генерального секретаря «имел в тех условиях совершенно подчиненное значение», и «пока оставалось у власти старое Политбюро, Генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой»