Скорее всего, со стороны Каменева (который вряд ли выступал только от своего имени) речь могла идти о том, чтобы использовать предложенную Лениным массовую отправку на лечение для освобождения высшего эшелона от неугодных лиц, прежде всего, Троцкого… Ленин возвращается к теме 18 июля, написав Сталину: «Черкните за себя и за Каменева, не забыл ли он: условились, что он ответит насчет Троцкого после общего совещания»2493. Генсек быстро ответил – неизвестно, что и каким способом. Но известна сразу последовавшая реакция Ленина: «Очень внимательно обдумал Ваш ответ и не согласился с Вами. Поздравьте меня: получил разрешение на газеты! С сегодня на старые, с воскресенья на новые»2494.
Действительно, в тот день Ферстер разрешил Ленину до воскресенья читать газеты за май, июнь и июль, а с воскресенья – уже и свежие. После газет позволили читать книги, и библиотекарша Манучарьянц стала присылать списки поступавшей в его приемную литературы. Чего там только не было. Одних газет 32 названия, в основном, иностранных. Читал (или листал) он в эти летние месяцы Маркса с Энгельсом, Гегеля, «Мои университеты» Горького, брошюры Бухарина и Сокольникова2495.
Ленин стал думать о возвращении в Кремль, дав указание сделать ремонт в его кремлевской квартире: установить абсолютно звуконепроницаемые перегородки между комнатами, абсолютно не скрипучие полы, «устроить еще форточки во всех комнатах (нечто вроде дыр в стенах) так, чтобы и зимой можно было держать приотворенными всю ночь».
В инструкции для охраны Горок от 18 июля было сказано: «Беспрепятственно пропускать следующих лиц: т. т. Сталина, Каменева, Зиновьева, Бухарина и Троцкого (если стоящий на посту знает их в лицо)». В инструкции, выпущенной через неделю, не окажется фамилии Троцкого. Теперь он мог попасть в Горки только с разрешения Дзержинского2496. 20 июля ПБ приняло решение о том, что свидания с Лениным «должны допускать лишь с разрешения Политбюро, без всяких исключений».
Ленин был в ватной изоляции врачей и коллег, хотя и весьма относительной. С июля по октябрь у Ленина перебывало около 30 человек. Помимо Сталина, Каменева и Бухарина – Зиновьев, Троцкий, Калинин, Петровский, Красин, Свидерский, Скворцов-Степанов, Орджоникидзе, Мещеряков, Крестинский, Мануильский, Дзержинский, Хинчук, Преображенский, Рудзутак, Сокольников, Владимиров, Раковский, руководители Грузии, Армении, Азербайджана.
Приехал 28 июля Троцкий. Встреча, как отметил доктор, продолжалась полчаса и прошла оживленно. Троцкий нашел, что Ленин прекрасно выглядел, «как будто у него был насморк, который прошел, и нельзя поверить, что ВИ перенес такую тяжелую болезнь». Но в записке, направленной тогда Каменеву, Сталину и Зиновьеву, Троцкий обращал внимание на другое: «ВИ в разговоре со мной несколько раз говорил о “параличных явлениях” у него и посматривал глазком на меня: что скажу?.. Я почувствовал “ловушку” и промолчал… Этот вопрос его сейчас больше всего интересует»2497. В мемуарах же Троцкий напишет, что речь на их встрече касалась главного политического события лета 1922 года – процесса эсеров2498.
Суд проходил в Колонном зале Дома союзов. Председательское кресло занимал Пятаков, рядом с ним – Луначарский и Покровский. Роль главного обвинителя поручили заместителю наркома юстиции Крыленко. Защиту представляли три бригады, одна из которых состояла из четырех европейских социалистов во главе с Эмилем Вандервельде, а в другую входили Бухарин и Томский. Обвиняемых, которых начитывалось 34 человека, разделили на две группы. 24 – закоренелые и неисправимые, среди них половина – члены ЦК эсеров во главе с Абрамом Гоцем и Дмитрием Донским. Вторая группа была сформирована из дюжины раскаявшихся, которым была поручена одновременно роль обвинителей. В зале находились обученные представители общественности, вовремя подававшие нужные реплики. 20 июня – на двенадцатый день процесса – по Охотному ряду прошла демонстрация с участием десяти тысяч человек, требовавших смертной казни для предателей2499.
Борьба в Политбюро по поводу приговора шла вплоть до момента его оглашения. Троцкий вспоминал: «Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора… Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами: вождей партии превратить в заложников… Первое свидание мое с Лениным после его выздоровления произошло как раз в дни суда над социалистами-революционерами. Он сразу и с облегчением присоединился к решению, которое я предложил:
– Правильно, другого выхода нет»2500.
Предложение и было принято пленумом ЦК: приговор Верховного Трибунала в отношении 12 представителей первой группы подсудимых, осужденных на казнь, «утвердить, но исполнением приостановить». Остальные получили различные сроки заключения, что, впрочем, особого практического значения не имело, поскольку все они были обречены провести остаток жизни в тюрьмах, лагерях и ссылках.
В начале сентября Ленину на глаза попадется июльское письмо Горького Анатолию Франсу, где процесс характеризовался как приготовление «к убийству людей, искренне служивших делу освобождения русского народа» и содержалась просьба обратиться к советскому правительству «с указанием на недопустимость преступления». 7 сентября Ленин пишет Бухарину: «Я читал (в “Социалистическом Вестнике”) поганое письмо Горького. Думал быстро обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй, это чересчур»2501. Действительно, чего махать кулаками после драки и мараться в вопросе, где и так уже все решено.
После эсеров Ленин вспомнил про интеллектуалов. 16 июля он направил Сталину возмущенное письмо, в котором предложил и целый список кандидатов – из числа близко и много лет ему знакомых социалистов – на высылку из страны, и выступил за ускорение этого процесса: «К вопросу о высылке из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и тому подобных я бы хотел задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас. Решительно «искоренить» всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда? Петрищева и др. По-моему всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее.
Тоже А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники «Экономиста» (Озеров и многие, многие другие). Меньшевики: Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Мигуло или как-то в этом роде), Любовь Николаевна Радченко и ее молодая дочь (понаслышке, злейшие враги большевизма); Н. А. Рожков (надо его выслать, неисправим); С. Л. Франк (автор «Методологии»). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго»2502. Уже двадцатого июля Политбюро заслушало отчет Уншлихта о работе комиссии по высылке политических противников большевиков и осталось недовольным: «Признать работы комиссии неудовлетворительными как в смысле недостаточной величины списка, так и в смысле его недостаточного обоснования… Той же комиссии, в тот же срок поручить подготовить закрытие целого ряда органов печати»2503.
Процесс эсеров завершился 7 августа, а через три дня Политбюро приняло постановление «Об утверждении списков высылаемых деятелей интеллигенции». Аресты прошли по всем крупнейшим университетским центрам страны в ночь с 16 на 17 августа. Было арестовано более ста человек, которым предъявили постановление коллегии ГПУ о высылке за границу на три года. Вскоре секретарь ЦК КПУ Лебедь докладывал, что и на Украине «изъято» 70 человек, часть предлагалось отправить на Север, часть – за границу. Любопытно, но в списке не оказалось ни одного украинца, одни русские и евреи.
Из ГПУ Ленину 18 сентября сообщали об аресте в Москве и Петрограде 120 антисоветских элементов. К изначальным ленинским кандидатурам были добавлены ректоры обоих столичных университетов, а также все светила отечественной философии. Список Ленин правил и дополнял собственноручно. С конца сентября интеллектуалов стали группами высылать за границу – сначала по железной дороге в Ригу и в Берлин. Символом этих событий стал «философский пароход», которого на самом деле не было. Философы в числе изгоняемых оказались в меньшинстве и высылались дробно. Сорокин и Степун был отправлены 23 сентября по железной дороге через Ригу, Бердяев, Ильин и Франк – 29 сентября пароходом «Обербургомистр Хакен», Лосский и Карсавин – на «Пруссии», Булгаков на пароходе «Жанна» – в ноябре. Всего до конца года выслали 60 человек (у остальных нашлись заступники). Среди них были не только ученые-гуманитарии, но и медики, агрономы, профессора технических и естественных наук, которых вполне хватило бы на целую Академию наук государства поменьше. Они составят славу науки тех стран, где окажутся по ленинской воле.
Не своей Родины.
Меж тем Ленин уже настраивал себя на скорое возвращение к рулю государства. 30 июля приезжал Сталин. Беседовали час двадцать. «ВИ был в прекрасном настроении. Говорили исключительно о делах, преимущественно о партийных, в связи с предстоящей конференцией, – записал доктор. – Сталин, по-видимому, смотрит на ВИ как на совершенно здорового человека». 1 августа был Зиновьев, проговорили час. «ВИ был очень оживлен, вспоминал из прошлого, иногда даже очень мелкие факты, которые и Зиновьев не помнил». К концу встречи устал2504. Вечером 3 августа собиралась гроза, у Ленина разболелась голова. На следующий день после полудня отказали правые рука и нога, на полтора часа пропала речь. Попросил пригласить Сталина. Тот приехать не смог: открывалась XII Всероссийская конференция РКП(б), где приняли приветствие вождю мирового пролетариата. Сталин приехал на следующий день. Уложился в 15 минут, в ходе которых и передал Ленину приветствие. Договорились, что посещения коллег возможны, но на условиях, определяемых врачами.