Здесь мы нарушим ненадолго хронологию изложения и перенесемся сразу в начало 1923 года, в 4 января. Диктовка секретарями в тот день не зафиксирована. Врачи записали, что после бессонной ночи в прескверном настроении Ленин «два раза диктовал и читал»2621. Этим днем датируются два важных текста. Один будет включен в ПСС в состав «Письма к съезду» как «Добавление к письму от 24 декабря 1922 года»: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места, назначить на его место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения написанного мною о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение»2622.
О политическом смысле «Письма к съезду» сломано немало копий. Как всегда, в первых рядах Троцкий: «Ленин называет в нем всего шесть лиц и дает их характеристики, взвешивая каждое слово. Бесспорная цель завещания: облегчить мне руководящую работу»2623. Не менее информированный, чем Троцкий, Молотов, с которым я имел возможность много раз обсуждать эту тему, не ставил под сомнение аутентичность «Письма к съезду». Смысл его видел в том, что Ленин начал подготовку к XII съезду, где собирался выступать сам, но боялся, что болезнь не позволит ему это сделать. Молотов неизменно обращал внимание на тот факт, что даже в «Письме» Сталин выглядит наиболее сильной и привлекательной фигурой. Он не только выдвинут вперед в качестве одного из «двух выдающихся вождей современного ЦК» наравне с Троцким. Молотов подчеркивал, что в устах Ленина (и в партийной массе, а особенно – в аппарате) «грубость» Сталина воспринималась как гораздо меньший грех, нежели «небольшевизм» Троцкого, «неслучайность октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева, «немарксизм» Бухарина и невозможность положиться в серьезном политическом деле на Пятакова. И Ленин никем не предложил Сталина заменить.
Молотов был уверен, что виной резких ленинских оценок в отношении Сталина была Крупская, невзлюбившая Сталина именно в связи с неоднократными резкими выговорами ей за несоблюдение установленного Политбюро для больного Ленина режима и по этой причине подначивавшая своего мужа. А о хамстве Сталина в отношении Крупской Ленину стало известно сразу, а не в начале марта 1923 года, как пишет большинство биографов. Иных оснований упрекать Сталина в грубости не было, при Старике он всегда был предельно корректен. При этом дед мне говорил, что Ленин был абсолютно прав в своей характеристике Сталина. Генсек действительно был до предела груб и резок.
Мне кажется, ключ к разгадке кроется в словах Марии Ульяновой. Она ссылалась на письмо Ленина, из которого следовало, «что под Владимиром Ильичем, так сказать подкапываются»2624. Человек, весь смысл жизни которого заключался сначала в завоевании власти, а затем в ее удержании, он увидел угрозу ее потери. Даже будучи уже сильно больным человеком, Ленин своим гениальным политическим чутьем лучше всех своих коллег понял, какая «необъятная власть» оказалась у руководителя партийной машины. «Коба явно подкопался под ленинскую власть. И Ленин испугался»2625, – сделал свой вывод Эдвард Радзинский. С этим мнением солидаризируется и профессиональный историк С. Павлюченков: «Ленин вышел из первой изоляции разгневанным против Сталина, и вызвано это могло быть только одним – подозрением в попытках удалить его от дел, от власти»2626.
Когда текст «Письма к съезду» стал известен высшему руководству страны и более широким партийным массам? Казалось бы, здесь все ясно. В ПСС напечатан подписанный Крупской документ от 18 мая 1924 года, озаглавленный «Протокол о передаче»: «Мною переданы записи, которые ВИ диктовал во время болезни с 23 декабря по 23 января – 13 отдельных записей… Среди неопубликованных записей имеются записи от 24–25 декабря и от 4 января 1923 г., которые заключают в себе личные характеристики некоторых членов Центрального Комитета. ВИ выражал твердое желание», чтобы «записи от 24–25 декабря 1922 года и от 4 января 1923 года, которые заключают в себе личные характеристики некоторых членов Центрального Комитета» после его смерти были доведены до сведения очередного партийного съезда»2627. Отсюда каноническая версия: Крупская получила от Ленина «Письмо к съезду» с указанием передать его на съезд партии после его кончины, а до этого хранить «Письмо» в тайне и в запечатанном конверте. Крупская, верная ленинскому напутствию, сберегала его от всех в строжайшем секрете до мая 1924 года, до периода подготовки XIII съезда партии, когда и вскрыла конверт.
Все не так. Кому, когда, почему были переданы документы – из «Протокола о передаче» вовсе не следует. Крупская передавала документы в разное время в соответствии с одной ей известной логикой и тем людям, кому считала нужным. О статусе документов, их адресате можно было судить исключительно с ее слов. И Надежда Константиновна не раз меняла свои показания на этот счет. «Протокол о передаче» – не известный ни ранее, ни после вид бюрократической бумаги – подтверждает только то, что документы уже были переданы раньше, до мая 1924 года. Хотя бы потому, что среди упомянутых 13 многие уже были опубликованы – при жизни Ленина.
С диктовкой от 23 декабря все понятно. Ее подлинность не оспаривается, и она в тот же день стала известна членам ПБ. В тот же день письмо было зарегистрировано почерком Аллилуевой в журнале исходящих документов ленинского секретариата: «Сталину (письмо В.И. к съезду)»2628. Письмо и было отправлено Сталину. С диктовками от 24–25 декабря, которые первоначально назывались «характеристиками», ясности меньше. Есть поздние воспоминания Володичевой и Фотиевой о том, что и эта часть письма уже тогда была передана Сталину2629. Не исключено. Однако, судя по первой реакции высших руководителей, зафиксированной лишь спустя несколько месяцев, характеристики были для них откровением.
В Архиве Троцкого можно обнаружить документ под названием «Сводка замечаний членов Политбюро и Президиума ЦКК к предложению тов. Зиновьева о публикации “Завещания Ленина”». Приведу полностью: «1. Я думаю, что статью нужно опубликовать, если нет каких-либо формальных причин, препятствующих этому. Есть ли какая-нибудь разница в передаче (в условиях передачи) этой статьи (о кооперации, о Суханове). Троцкий. 2. Печатать нельзя: это несказанная речь на П/Бюро. Не больше. Личная характеристика – основа и содержание статьи. Каменев. 3. Н.К. тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал. Ибо думал (и думаю), что это исключено… Только эта запись (о Госплане) передана мне позже – несколько дней тому назад. Зиновьев. 4. Полагаю, что нет необходимости печатать, тем более, что санкции на напечатание от Ильича не имеется. Сталин. 5. За предложение тов. Зиновьева – только ознакомить членов ЦК. Не публиковать, ибо из широкой публики никто тут ничего не поймет. Томский. 6. Эта заметка ВИ имела в виду не широкую публику, а Цека, и потому так много места уделено характеристике лиц. Ничего подобного в статье о кооперации нет. Печатать не следует. А. Сольц. Тт. Бухарин, Рудзутак, Молотов и Куйбышев – за предложение тов. Зиновьева. Словатинская»2630. Татьяна Словатинская работала секретарем в аппарате ЦК.
Документ не датирован, но определить его хронологию несложно. Из слов Троцкого и Сольца следует, что обсуждение шло где-то в одно время с рассмотрением диктовок «О кооперации» и «О нашей революции» (в ней шла речь о Суханове), которые Крупская принесла в мае 1923 года. А Зиновьев упоминает, что «Письмо» передано до статьи о Госплане, а это самый конец мая – начало июня. Таким образом, процитированное обсуждение состоялось где-то в это время. А Крупская принесла «Письмо» лично Зиновьеву, не обозначив при этом четко выраженной воли Ленина в отношении этого документа.
Однако из процитированного обсуждения, а также последующих событий и переписки ясно, что тогда на руках у членов ПБ были только «характеристики». Но не диктовка от 4 января с предложением убрать Сталина с поста Генсека. Она начинала путь в историю как самостоятельный документ, который первоначально называли «Письмом Ильича о секретаре». В отношении времени и обстоятельств его явления в высший партийный свет ясности совсем мало. Точно известно, что с «Письмом о секретаре» раньше других были ознакомлены Зиновьев, Каменев и Бухарин – еще до отъезда Зиновьева и Бухарина в отпуск летом 1923 года. То есть, скорее всего, Крупская передала «Письмо о секретаре» Зиновьеву одновременно с «характеристиками», но тот до поры не счел нужным им воспользоваться (если, конечно, само письмо не родилось только летом 1923 года).
Из Кисловодска, где отдыхали, Зиновьев и Бухарин в конце июля 1923 года передадут – через Орджоникидзе – предложение создать Секретариат из Зиновьева, Троцкого и Сталина, намекнув и на существование ленинского письма, где предлагалось снять Сталина с поста Генсека. То есть, какое-то время «письмо Ильича о секретаре» было секретом именно от Сталина. Тот в ответном письме 7 августа 1923 года недоумевал: «Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре, – разве не имеется доказательств тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем?» Бухарин и Зиновьев подтверждали в послании Сталину 10 августа (оно, судя по всему, не было отправлено): «Да, существует письмо ВИ, в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарем. Мы (Бухарин, Каменев и я) решили пока Вам о нем не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В.И. слишком субъективно, и мы не хотели Вас нервировать»