[3]), и еще что-то вроде исключения меня из Межд. Соц. бюро… Разумеется, все это смеху достойно».
Естественно, что остальные социал-демократы не признали правомочности Пражской конференции и на собственном форуме, который прошел в августе под председательством Троцкого в Вене, осудили ее как «ленинский переворот» и оформили свой «августовский блок». Ленин, в свою очередь, не признал «конференцию ликвидаторов», которая, по его мнению, «ни в коем случае не была конференцией русских партийных организаций. Русские рабочие центры на этой конференции вообще не были представлены».
Возмущенному раскольнической деятельностью Ленина секретарю II Интернационала Гюисмансу Ленин отвечал: «Насколько легко голосовать за ругательные резолюции в Париже, настолько же трудно совершить что-нибудь реальное в России. И уж конечно не Парижу, Вене и т. д. принадлежит право говорить от имени России… Для того чтобы установить наличие раскола, надо установить существование двух – по меньшей мере! – Центральных комитетов в России. Пока этого нет».
Большевики взялись за претворение решений Пражской конференции в жизнь. В России этим занялось впервые созданное Русское бюро ЦК в составе Сталина, Орджоникидзе, Спандаряна, Голощекина и Елены Стасовой. Ленин же из Праги отправился в Лейпциг на совещание с депутатами Думы Полетаевым и Шуркановым. Последний, кстати, тоже работал на Департамент полиции. Войну Ленин вел тогда с редакцией «Звезды», которая никак не хотела с необходимой ему жесткостью вести борьбу с ликвидаторством. И подвигал депутатов к изданию новой – уже чисто большевистской газеты. Те согласились попробовать.
Из Лейпцига – в Берлин, ругаться с «держателями» о возвращении денег. Безрезультатно. «Уехав из Берлина, Владимир Ильич решил предъявить Каутскому иск и взыскать с него деньги судом»605606, – подтверждал Адоратский. А в Бюро ЦК Ленин написал: «Насчет денег пора перестать наивничать с немцами. Там Троцкий теперь царит и ведет бешеную борьбу. Обязательно пришлите мандат вести дело судом, иначе ничего не получить».
Ленин 28 марта интересовался у Орджоникидзе, Спандаряна и Стасовой судьбой Сталина: «От Ивановича ничего. Что он? Где он? Как он? Дьявольски необходим легальный человек в Питере или около Питера, ибо там дела плохи. Война бешеная и трудная. У нас ни информации, ни руководства, ни надзора за газетой»607. Сталин тогда в очередной раз совершил побег и занялся организацией партийной печати.
«Звезда» продолжала выходить еженедельно, редакционную работу вели Николай Батурин (Замятин), Константин Еремеев и Ольминский. В начале 1912 года в «Звезде» появился новый сотрудник – Вячеслав Михайлович Скрябин, который войдет в историю как Молотов. Он был выходцем из мещанско-купеческой семьи, исконно жившей в Вятской губернии. Не успел закончить обучение в Казанском реальном училище и был арестован в составе студенческой марксистской группы, куда входили и его приятели Виктор Тихомирнов и Александр Аросев. Скрябин отбыл ссылку в Вологодской губернии, где окончил курс реального училища, а затем поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института. Уже первокурсником он оказался на журналистской и редакторской работе в «Звезде». Борис Бажанов, который позднее работал помощником и Молотова, и Сталина, писал, что Тихомирнов «жертвует очень большую сумму денег партии, что позволило издание “Правды”, а Молотова произвело в секретари редакции “Правды”, так как возможность издания пришла через него»608. Тихомирнову, рассказывал мне дед, пришлось продать один из унаследованных им от отца домов, выручив и пожертвовав на газеты 3 тыс. рублей.
1912 год ознаменовался резким подъемом забастовочной активности в России. Сильным толчком для развертывания протестов стало убийство в апреле 150 рабочих (еще 250 были ранены) на золотых приисках английской компании Лена Голдфилдс. Ленин обнаружил «в России революционный подъем, не какой-либо, а именно революционный»609.
Политический всплеск, вызванный Ленским расстрелом, стал тем фоном, на котором завершалась подготовка к выпуску «Правды». «Это было в середине апреля 1912 года, – вспоминал Сталин, – вечером, на квартире у тов. Полетаева, где двое депутатов Думы (Покровский и Полетаев), двое литераторов (Ольминский и Батурин) и я, член ЦК (я, как нелегал, сидел в «бесте» у «неприкосновенного» Полетаева), договорились о платформе “Правды” и составили первый номер газеты…»610. Были арендованы под редакцию три комнаты в доме № 37 по Николаевской улице. О печатании газеты договорились с типографией черносотенной «Земщины» на Ивановской улице. В день выхода первого номера газеты – 22 апреля – Сталин был арестован по наводке Малиновского и после нескольких месяцев заключения в тюрьме сослан на три года в Нарымский край.
В числе сотрудников «Правды» числилось целых 8 депутатов Государственной думы, какое-то отношение к ее выходу действительно имели только Полетаев, Покровский и Малиновский. Реальную работу вели Ольминский, Степан Степанович Данилов, Еремеев, Федор Федорович Ильин (Раскольников), Молотов611. Всего у «Правды» в 1912–1914 годах сменилось 10 официальных издателей и 44 главреда, большинство из которых из редакционного кабинета безропотно отправлялись прямо в тюрьму. Только за первый год своего существования тираж газеты конфисковывался 41 раз, ее оштрафовали в общей сложности на 7800 рублей.
Но сам факт выхода крайней оппозиционной газеты на протяжении столь длительного времени был достаточно примечательным. И дело здесь не в ловкости «правдистов», водивших власти за нос, не в депутатской неприкосновенности некоторых учредителей газеты, но и в игре российских спецслужб. Считалось необходимым беречь те революционные организации, куда удалось внедрить секретного агента, чтобы иметь возможность в любой момент парализовать наиболее вредные проявления ее деятельности и арестовывать самых опасных радикалов. В большевистской партии таких агентов была масса. В марте 1912 года директором Департамента полиции был назначен Белецкий, который внедрил еще одну тактическую идею: «Революционные организации представляют меньше опасности для самодержавия, чем умеренные оппозиционные группы…»612. Именно Белецкому приписывается вербовка Романа Малиновского, к тому времени отбывшего три тюремных срока за воровство и кражи со взломом. Как говорил сам Белецкий, «Малиновскому были даны указания, чтобы он, по возможности, способствовал разделению партии»613 социал-демократов. Впрочем, в этом вопросе позиции Белецкого и Ленина и так совпадали.
Игра спецслужб шла и по другую сторону российской границы, особенно в Австро-Венгрии, куда Ленин и направит свои стопы после выхода первого номера «Правды». Новым местом дислокации большевистского штаба был выбран Краков. Как объясняла Крупская, этот город «был во многих отношениях удобнее Парижа. Удобнее в полицейском отношении. Французская полиция всячески содействовала русской полиции. Польская полиция относилась к полиции русской, как ко всему русскому правительству, враждебно. В Кракове можно было быть спокойным в том отношении, что письма не будут вскрываться, за приезжими не будет слежки»614.
Ленин долго сомневался в целесообразности переезда, опасался ареста на новом месте. Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг) развеял сомнения: «Австро-Венгрия при деятельном участии Германии усиленно готовилась к войне с Россией. Австрийские власти не были поэтому заинтересованы в облегчении царскому правительству его борьбы с русскими революционерами. Учитывая это, я был уверен, что Ленин может спокойно переехать в Краков. В беседах с местными политическими деятелями, которые выяснили положение у властей, я убедился в своей правоте и написал об этом Ленину»615. Теперь уже Ленин объяснял Горькому выбор нового места жительства: «Войны, верно, не будет, и мы пока остаемся здесь, “используя” отчаянную ненависть поляков к царизму»616.
В Краков приехали 9 (22) июня. Поселились в районе Звежинец вместе с Зиновьевыми. «Грязь там была невероятная, но близко была река Висла, где можно было великолепно купаться, и километрах в пяти Вольский ляс – громадный чудесный лес, куда мы частенько ездили с Ильичем на велосипедах»617. С властями сразу поладили. Слова Крупской о том, что местным спецслужбам не было до них дела, далеки от истины. Ганецкий писал с полным знанием дела: «Краковская полиция хорошо знала ВИ и не могла сомневаться, что ВИ даже во время войны останется непримиримым врагом царизма… Краковская полиция имела Ленина постоянно на примете и знала, что у ВИ генеральный штаб российской революции, но что он в австрийские дела не вмешивается, – и была спокойна»618.
Работа «Правды» закипела. Молотов повествовал: «Почти ежедневно приходили увесистые пакеты со статьями и небольшими заметками для “Правды” от В. И. Ленина. Вместе с ними были и статьи Г. Зиновьева, жившего в это время вместе с Лениным и много писавшего для “Правды”… Статьи В. И., естественно, были во многих случаях остро полемическими… В отдельных случаях Ленину приходилось нажимать и на редакцию “Правды”, когда с ее стороны делались попытки уменьшить количество полемических статей против кадетов и ликвидаторов и дать в газете больше статей не полемического, “положительного” характера…»619.
Помню, меня, воспитываемого на священном уважении к ленинским текстам как к каноническому писанию, приводили в оторопь рассказы деда о том, что ответственному секретарю и редакторам «Правды» частенько доводилось править статьи Ленина или вообще не ставить их в номер. Как подсчитали потом историки, редколлегия «Правды» в 1912–1914 годах опубликовала 284 ленинских работы и 47 – отвергла. Причин тому было несколько. Первая – цензурная. Ленин не всегда принимал во внимание, что можно, а что нельзя писать в открытой печати. И настаивал: «Обходя “больные вопросы”, “Звезда” и “