А Ленин творил «Империализм как высшую стадию капитализма». Он родился из предложения написать предисловие к серии марксистских брошюр о развитии основных стран мира, затеянной Горьким и Покровским в издательстве «Парус». Бернских библиотек Ленину перестало хватать, двинулись в Цюрих. «Мы поехали туда на пару недель, а потом все откладывали да откладывали свое возвращение в Берн, да так и остались жить в Цюрихе, который был поживее Берна, – писала Крупская. – В Цюрихе было много иностранной революционно настроенной молодежи, была рабочая публика, социал-демократическая партия была более лево настроена…»745. Поселились в старом городе в узеньком переулке Spiegelgasse. Как писал сам Ленин, жил он в Цюрихе «потихоньку»746.
Пришлось озаботиться заработками, и он вновь взялся за платные семинары. 13 (26) февраля выступил в одном из ресторанов с рефератом по нацвопросу. «Народу было и на сей раз довольно много, хотя значительно меньше, чем на докладе в начале войны, – свидетельствовал секретарь большевистской организации Цюриха Моисей Маркович Харитонов. – Зал был меньше, да и русских в это время в Цюрихе было меньше, чем тогда». Дискуссии избежал – не хотел сталкиваться с присутствовавшими поляками и меньшевиками, – дотянув свое трехчасовое выступление до 12 ночи, когда наступал комендантский час. Выступать понравилось. 17 февраля (1 марта) тот же реферат Ленин прочел в Женеве, планировал прочесать и Лозанну.
«Обедал ВИ вместе с НК в дешевом ресторане, часто в Alkoholfreirestaurant… А под вечер ВИ вместе с НК почти каждый день отправлялись на прогулку в Zurichberg или куда-нибудь в другое место, подальше от центра города, по направлению к лесу или в горы», – замечал Харитонов. «С русской колонией ВИ никаких сношений, кроме, разумеется, как с членами нашей секции, не имел. В отличие от Мартова, который иногда по многу часов просиживал в русской читальне за газетами и журналами и часто приходил на разные собрания, рефераты и т. п., ВИ ни разу за все время своего пребывания в Цюрихе на рефератах, читанных другими, не был. Не ходил он и в русскую читальню, и колония его вообще не видала»747.
Раскол внутри РСДРП проходил теперь уже по семье Ульяновых. «Что касается Джемса, то он никогда не разбирался в политике, всегда стоял против раскола, – писал он Шляпникову в марте 1916 года. – Прекрасный человек – Джемс, но на эти темы его суждения неверны глубоко. У нас в России (а теперь и в новом Интернационале) вопрос о расколе основной. Все колеблющиеся на этот счет – враги пролетариата…»748. Джемсом величали родную сестру Ильича – Анну Ильиничну.
Работа над «Империализмом» была прервана 11–17 (24–30) апреля Кинтальской (II Циммервальдской) конференцией. Состав участников стал чуть более радикальным – Циммервальдская левая насчитывала уже аж 12 человек. Ленин 28 апреля доказывал оппонентам: «Вы отрицаете раскол секций старого Интернационала, но этот раскол является фактом. Сегодня мы фактически имеем кризис социалистических партий всего мира… Люди, с которыми вы хотите воссоздать Интернационал, мертвы, они больше не существуют не буквально, а политически».
Конференция осудила Международное социалистическое бюро и приняла более радикальную резолюцию с критикой пацифизма. Ленин рассказывал Шляпникову: «В общем, это все же, несмотря на тьму недостатков, шаг к разрыву с социал-патриотами. Левая была сильнее на этот раз: серб, трое швейцарцев, один француз… усилили нашу группу. Затем два немца (от группы «Интернационал») шли с нами в главном». Но Ленина манифест не удовлетворил: «Недостаточно того, что Циммервальдский манифест намекает на революцию, говоря, что рабочие должны нести жертвы ради своего, а не чужого дела. Необходимо ясно и определенно указать массам их путь»749.
Вернувшись из Кинталя, Ленин 4 (17) мая пишет Карпинскому: «…Я думаю съездить в Женеву и Лозанну с рефератом “Два течения в международном рабочем движении”… Если условия не изменятся и поездка моя окупится, то назначьте, пожалуйста, недели через две (на другой день в Лозанне)». Рефераты состоялись 20 и 21 мая (2 и 3 июня). Издательский проект – журнал «Коммунист» – пытались наладить с «японцами» – Бош и Бухариным, но стадия переговоров обернулась многомесячными препирательствами. 8 (21) мая Ленин уверял Зиновьева: «“Издатели”, никуда не годные как литераторы и как политики (что вынуждена была признать редакция ЦО в зимнем письме), хотят связать нас договором о равноправии, т. е. мы должны дать равноправие даме, ни одной строчки не написавшей и ничегошеньки не понимающей, и “молодому человеку”, всецело находящемуся под ее влиянием»750.
Летом 1916 года Ленин решительно завершал работу над «Империализмом». Покровский радовался: «Уже открытка от 2 июля извещала, что одновременно с нею идет заказной бандеролью рукопись “Империализма”… Французская цензура долго читала рукопись, переписанную несравненным убористым почерком Надежды Константиновны, и я получил бандероль недели три спустя после открытки»751.
Самое существенное в книге: капитал достиг таких громадных размеров, что на место свободной конкуренции пришли монополии гигантских размеров. Ничтожное число капиталистов смогло сосредоточить в своих руках целые отрасли промышленности, которые оказались в руках союзов, картелей, синдикатов, трестов, нередко международного характера. Господство кучки капиталистов привело к тому, что весь земной шар оказался поделенным между захватившими источники сырья и средства производства крупнейшими капиталистами и колониальными империями. Это предопределяет непримиримость противоречий империалистических держав, поскольку их дальнейшая экспансия неизбежно сопряжена с переделом уже поделенных территорий и ресурсов.
Пока Ленин пером приканчивал мировой империализм, командующий Юго-Западным фронтом Брусилов добился от императора разрешения на наступление. С рассветом 22 мая артиллерийским ураганом была сметена укрепленная полоса противника вместе с ее защитниками. Знаменитый Брусиловский прорыв принес полный успех. Генерал давал отчет: «В общем, с 22 мая по 30 июля вверенными мне армиями было взято в плен всего 8255 офицеров и 370 153 солдата; захвачено 496 орудий, 144 пулемета и 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов и громадное количество винтовок, патронов, снарядов и разной другой военной добычи» 752. Вновь была завоевана часть Восточной Галиции и вся Буковина. Австро-Венгрия оказалась в критической ситуации. На волне этих успехов и Западный фронт генерала Эверта начал успешное наступление под Барановичами.
Ленин же с начала июля в очередной раз отбыл на длительный отдых. «Мы поехали на шесть недель в кантон Сен-Галлен, неподалеку от Цюриха, в дикие горы, в дом отдыха Чудивизе, очень высоко, совсем близко к снеговым вершинам, – сообщала Крупская. – В некотором отношении этот дом отдыха напоминал французский Бомбон, но публика была попроще, победнее, с швейцарским демократическим налетом. По вечерам хозяйский сын играл на гармонии и отдыхающие плясали вовсю, часов до одиннадцати раздавался топот пляшущих… В Чудивизе к нам никто не приезжал, русских там никаких не жило, и мы жили оторванные от всех дел, шатались по горам целыми днями. В Чудивизе Ильич не занимался вовсе»753, – вспоминала Крупская. Зиновьеву 8 (21) июля Ленин писал: «Здесь у нас плохо: почта только на ослах и раз в день. В случае крайности телеграфировать… или телефонировать»754.
Полагаю, Ленин не сразу узнал, что 12 (25) июля скончалась Мария Александровна, мать. Ей шел уже 82-й год. Похоронили на том же Волховом кладбище, рядом с Ольгой.
К работе, за письменный стол, вернули в основном денежные проблемы. «В то время мы наводили сугубую экономию в личной жизни, – подтверждала Надежда Константиновна. – Ильич повсюду искал заработка – писал об этом Гранату, Горькому, родным…»755. Ленин молил Коллонтай в июле: «Для заработка хотелось бы иметь либо перевод, либо педагогическо-литературную работу Наде (ибо ее болезнь требует длительной жизни в горах, а это стоит дорого)». Или в письме 10 сентября: «Засяду писать что бы то ни было, ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно»756.
Ленин настроен по-боевому. В сентябре пишет «Военную программу пролетарской революции», где заявляет: «Гражданские войны – тоже войны. Кто признает борьбу классов, тот не может не признавать гражданских войн, которые во всяком классовом обществе представляют естественное, при известных обстоятельствах неизбежное продолжение, развитие и обострение классовой борьбы»757. Мысли бывают материальны.
Вернулись в Цюрих осенью, «поселились у тех же хозяев, на Шпигельгассе»758. Ленин 1 (14) ноября пишет Малиновскому: «Мы живем теперь опять в Цюрихе; здесь лучше библиотеки. А Надя к тому же получила здесь небольшой заработок, в котором мы очень нуждались»759. Ленин продолжает уговаривать Шляпникова, который все еще в Стокгольме: «Самое больное место теперь: слабость связи между нами и руководящими рабочими в России!! Никакой переписки!! Никого, кроме Джемса, а теперь и его нет!! Так нельзя… Полагаться мы можем только на тех, кто понял весь обман идеи единства и всю необходимость раскола с этой братией (с Чхеидзе и К0) в России. Беленину надо бы сплотить только таких людей для роли руководителей»760.
Шляпников сдался и все-таки отправился в Петроград. Там ему удалось восстановить Русское Бюро ЦК. «Осталось много звеньев старого аппарата, – вспоминал Шляпников. – И это значительно облегчало дело… В руководящий центр удалось привлечь по соглашению с ответственными работниками Петербургского комитета (тт. Залежским, Шутко, Антиповым, Евдокимовым и др.) тт. П. Залуцкого и В. Молотова»761.
Нельзя сказать, что мысли Ленина в предреволюционные месяцы были о России. Адресат подавляющего большинства писем – Арманд. Бывает, опять по нескольку на день. Они о пацифизме, марксизме, нескончаемых склоках с Бухариным и Радеком, дрязгах в швейцарской соцпартии. Просьбы о секретарских услугах. В ту зиму разрушительный раж Ленина был обращен и против Пятакова, чьи взгляды на демократию в статье «Пролетариат и права наций на самоопределение» Ленин обозвал «карикатурой на марксизм».