819.
Около шести вечера 30 марта (12 апреля) паром причалил в Треллеборге, где его встречал Ганецкий: «Горячие приветствия, вопросы, суета, крик ребят. У меня от радости слезы на глазах… Минуты нельзя терять, – через четверть часа едет поезд в Мальмё»820. К девяти добрались в Мальмё, где Ганецкий устроил пир горой в кафе гостиницы «Савой».
И уже в ночь на 31 марта (13 апреля) компания поездом отправляется в Стокгольм, куда благополучно прибывает в 10 утра. На Центральном вокзале ажиотаж – множество журналистов и фотокорреспондентов, встречают бургомистр столицы Карл Линдхаген, русская публика. Ленин передал прессе официальное коммюнике о поездке и ограничился кратким заявлением: «Самое важное, чтобы мы прибыли в Россию как можно скорее. Дорог каждый день»821.
В Стокгольме он отправился в российское консульство, где получил официальное свидетельство о приезде всей группы эмигрантов в Россию. Создал Заграничное представительство ЦК в составе Воровского, Ганецкого и Радека, которым предстояло остаться в Швеции. О встрече просил и специально приехавший Парвус. Но Ленин предпочел с ним не видеться. «Здесь уже переменилось лицо Ленина, – помнил Сулиашвили. – Глаза блистали, он отдавал распоряжения, спешил. Просил местных товарищей, чтобы они устроили нашу поездку в тот же день. Писал телеграммы в Петроград. Послал одну телеграмму и Чхеидзе, подписанную Миха и мной, чтобы он со своей стороны принял бы все меры, чтобы нас не задержали при въезде в Россию»822. Цхакая в свое время принимал Чхеидзе в партию.
На сделанной в Стокгольме фотографии Ленин – с зонтиком, в шляпе, зимних ботинках и пальто, он идет делать историю… В не менее решительной манере Ленин направился в универмаг в компании Радека: «Мы купили Ильичу сапоги и начали его прельщать другими частями гардероба. Он защищался, как мог, спрашивая нас, думаем ли мы, что он собирается по приезде в Петроград открыть лавку готового платья, но все-таки мы его уломали и снабдили парой штанов»823. В полседьмого вечера под звуки «Интернационала» поезд тронулся в 1000-киллометровый путь по железной дороге до пограничного пункта Хапаранда – одного из очень немногих окошек, оставшихся для общения России с Западом.
Там Ленин зашел в российское консульство, где получил причитавшееся каждому возвращавшемуся эмигранту пособие в 300 крон, после чего приобрел 32 билета III класса до Петрограда. Границу пересекали на санях с запряженными в них небольшими лошадками. «Помнится, это было ночью, – напишет Зиновьев. – Переезд по замерзшему заливу на санях. Длинная узенькая лента саней. На каждых из этих саночек по два человека. Напряжение достигает максимальной степени… ВИ внешне спокоен»824. Елена Усиевич дала Ленину свой красный платок, привязанный к лыжной палке. «ВИ высоко поднял над головой красный флаг, и через несколько минут, со звоном бубенчиков, с поднятым над головой Ленина маленьким флажком, мы въехали на русскую территорию»825.
Но приключения на этом не кончились. В условиях развала российской правоохранительной системы границы между Швецией и Финляндией контролировали… англичане, у которых не было ни малейших оснований испытывать симпатии к Ленину. «Они были грубы и бесцеремонны… Начали с Платтена… Заявили, чтобы он под конвоем убирался назад в Хапаранду, ибо в пересечении границы ему отказано. Обыск, учиненный англичанами, носил умышленно оскорбительный характер»826. Вечером был подан отдельный вагон, куда погрузили всю группу, и приставили к нему конвой. Ленин успел дать телеграмму сестрам: «Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите “Правде”»827.
«Все мы были твердо уверены, что по приезде в Петроград мы будем арестованы Милюковым и Львовым, – подтверждал Зиновьев. – Больше всех в этом уверен был ВИ. И к этому он готовил всю группу товарищей, следовавших за ним. Для большей верности мы отобрали даже у всех ехавших с нами официальные подписки в том, что они готовы пойти в тюрьму и отвечать перед любым судом за принятое решение поехать через Германию. Чем ближе к Белоострову, тем больше возрастает волнение»828.
На броневике
Ленин считал постфевральскую Россию «самой свободной» страной в мире. Это было почти правдой, если не понимать под демократией выборы (власть пока была самозваной), соблюдение закона и элементарный порядок. За тот месяц с небольшим, что прошел после падения монархии и до приезда Ленина, страна изменилась до неузнаваемости. Было много празднеств по поводу свержения «проклятого царизма». Временное правительство – в разгар жесточайшей войны – начало реализовывать программу либеральных преобразований, сформулированную в программных установках Прогрессивного блока.
Были сняты ограничения гражданских прав, в том числе для солдат и инородцев, гарантирована свобода собраний и создания общественных организаций, отменена смертная казнь. Упразднялись каторга и ссылка, объявлялась политическая и уголовная амнистия. Были легализованы все политические партии и их издания, кроме черносотенных и правомонархических. Отменялись вероисповедные и национальные ограничения. В государственную собственность переходили кабинетные и удельные земли, ранее принадлежавшие императорской фамилии.
Действуя в твердом убеждении, что представители прежней власти по определению являются некомпетентными, антинародными и склонными к предательству элементами, Временное правительство во многом разрушило государственный аппарат России. Исчезла вертикаль исполнительной власти. 5 (18) марта Львов сделал телеграфное распоряжение о повсеместном устранении от должностей губернаторов и вице-губернаторов и замене их временно председателями губернских земских управ. Одновременно повсеместно возникли Советы, воспроизводя ситуацию двоевластия на местах. На деле же административные функции осуществляли также некие комитеты общественных организаций, куда входили и Советы, и подновленные органы земства, и профсоюзы, и все наличные партии и общественные группы. Машина местной администрации в России перестала функционировать829.
Временное правительство уничтожило российскую правоохранительную систему. Были упразднены полиция, особые гражданские суды, охранные отделения, отдельный корпус жандармов, включая железнодорожную полицию, Высший уголовный и дисциплинарный суды. На места были разосланы инструкции о создании местным самоуправлением народной милиции. Ее дееспособность была небольшой, кроме того, в нее в массовом порядке стали записываться криминальные авторитеты, выпущенные на волю в рамках амнистии.
Функции охраны порядка все больше приходилось брать на себя вооруженным силам, которые оказались в состоянии прогрессирующего разложения. Петроградский совет издал Приказ № 1, в котором говорилось о выборах ротных, батальонных и иных комитетов, отмене многих дисциплинарных норм воинских уставов. Первые недели после революции прошли под лозунгами очищения воинских частей от неугодных командиров, сотни из них лишились жизни. Ставший Верховным главнокомандующим генерал Алексеев информировал Гучкова: «Авторитет офицеров и начальников пал, и нет сил восстановить его»830. Уже в весенние месяцы 1917 года из действующей армии дезертировало около двух миллионов человек831.
Но к моменту появления в Петрограде Ленина революционная эйфория все еще заливала столицу. В воскресенье 2 (15) апреля 1917 года Россия праздновала Пасху. Ночью шли крестные ходы, утром люди радостно христосовались. Куличи, пасха, крашеные яйца. В звенящем воздухе опьяняющей революционной свободы – ожидание Мессии.
Ранним утром в понедельник ничего не подозревавший Николай Ильич Подвойский – член исполкома ПК большевиков и председатель их военной организации (военки) – дежурил в особняке балерины Кшесинской, захваченном большевиками под свою штаб-квартиру. Вбегает Мария Ильинична с телеграммой от брата из Торнео. Ленин приезжает! Надо готовить торжественную встречу. «Ведь сегодня – Пасха, – рассуждал Подвойский. – Предприятия не работают, газеты не выходят, а многие солдаты и матросы отпущены на праздник из казарм… С минуту молчу, раздумываю о том, как организовать Ленину достойную встречу, потом предлагаю:
– Давайте выведем к вокзалу броневые машины! Надо показать ВИ, какой боевой силой уже обладает большевистская организация Питера.
Председатель большевистской ячейки броневого дивизиона Елин вздрогнул:
– За вывод боевой машины – военно-полевой суд.
– Надо пойти на это, – отвечает Подвойский, не спуская с него глаз.
Бюро ЦК и Петербургский комитет подняли на ноги все районы… Партячейка дивизиона броневиков, рискуя военным трибуналом, все-таки подогнала к бывшему царскому павильону три броневика»832. В порядке подготовки к встрече опубликовали даже одно из ленинских «Писем издалека». Ожидался «разбор полетов».
Каменев, Шляпников, Раскольников, Мария Ульянова поехали встречать поезд в Белоостров. Александр Михайлович Афанасьев – сестрорецкий большевик – среди встречавших: «Мы ринулись к площадке, подхватили Ильича на руки и высоко подняли над головами… На руках мы внесли Ильича в здание вокзала и только тогда опустили на пол… Вместе с другими приехавшими из-за границы ВИ прошел в комнату, где проверялись паспорта»833. Мария Ильинична радовалась встрече с братом: «Его лицо светилось, он был очень возбужден. Засыпая товарищей вопросами о положении дел, он высказал в то же время опасение, что в Петрограде его, вероятно, арестуют»834. Шляпников: «Дружески расцеловались, поздравили их с благополучным проездом и повели в буфет. Буфетчик любезно и предупредительно отводил места гостям, а когда кончили есть и пить, не захотел принять от меня деньги»835. Поехали дальше. Вспоминал Раскольников: «Едва войдя в купе и усевшись на диван, Владимир Ильич тотчас накидывается на т. Каменева:
– Что у вас пишется в “Правде”? Мы видели несколько номеров и здорово вас ругали… – слышится отечески журчащий голос Ильича, от которого никогда не бывает обидно. Поезд тем временем незаметно подходит к Питеру. Вот наш вагон уже втянулся под навесы длинных пассажирских платформ. Вдоль этой платформы, к которой подходит наш поезд, по обеим ее сторонам, оставляя широкий проход в середине, выстроились матросы 2-го Балтийского флотского экипажа»