1023.
Путь неблизкий, километров десять. От дома пошли по Сампсоньевскому – пустому, ветреному. На повороте на 1-ю Муринскую нагнал трамвай, шедший в парк. Ехали на полупустом трамвае. Ленин перед выходом из дома клятвенно обещал, что всю дорогу не откроет и рта. Куда там: он начал интересоваться происходившим у кондукторши. «Она, – вспоминая Рахья, – сперва было отвечала, а потом говорит:
– Неужели не знаешь, что в городе делается?
ВИ ответил, что не знает.
– Какой же ты, – говорит, – после этого рабочий, раз не знаешь, что будет революция».
Трамвай шел в парк. Доехали по Сампсоньевскому до угла Боткинской и до Литейного моста шли пешком. На одной стороне моста стояли красноармейцы, на другой – юнкера, которым требовался пропуск из штаба округа. Но вокруг юнкеров шумела и ругалась толпа трудящихся, которых не пропускали туда, куда им было нужно. Воспользовавшись сумятицей, прошли мимо часовых на Литейный, потом свернули на Шпалерную, где натолкнулись на патруль из двух конных юнкеров.
– Стой! Пропуска!
У Рахьи в карманах были два револьвера.
– Я разберусь с ними сам, а Вы идите, – сказал он.
И, засунув руки в карманы, положив пальцы на курки и притворившись пьяным, вступил в перепалку с патрульными. «Юнкера угрожали мне нагайками и требовали, чтобы я следовал за ними. Я решительно отказывался. По всей вероятности, они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, с бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг. Юнкера отъехали»1024.
Когда дошли до Смольного, то выяснилось, что поменяли пропуска, и из обладателей старых выстроилась огромная возмущающаяся толпа у входа. Мастер уличных потасовок, Рахья начал раскачивать толпу «на прорыв». Охрана не выдержала натиска людской массы, вместе с которой внутрь Смольного внесло и Ленина.
Взвинченный, понятия не имеющий, как его примут и чем кончится его затея с восстанием, Ленин впервые за 110 дней был в публичном месте. «Мы вошли в Смольный, – продолжал Рахья, – пошли на второй этаж. В конце коридора, у окна, рядом с актовым залом, ВИ остановился, послав меня искать товарищей Сталина и Троцкого. Названных товарищей я разыскал и привел к ВИ. Так как разговаривать в коридоре было неудобно, мы прошли в комнату рядом с актовым залом. В комнате посредине находился стол, по сторонам стола – стулья. ВИ уселся на стул в конце стола лицом к дверям зала; тов. Троцкий – справа, тов. Сталин – слева от него»1025. Первый вопрос Ленина, запомнил Троцкий, касался переговоров ВРК со штабом округа.
«– Неужели это правда? Идете на компромисс? – спрашивал Ленин, всверливаясь глазами. Я отвечал, что мы пустили в газеты успокоительное сообщение нарочно, что это лишь военная хитрость.
– Вот это хо-ро-шо-о, – нараспев, весело, с подъемом проговорил Ленин и стал шагать по комнате, возбужденно потирая руки. – Это оч-чень хорошо!»1026.
Видимо, в этот момент в комнату зашли с буханкой хлеба и батоном колбасы проголодавшися члены ЦИК. Вот только какие именно? Троцкий называет Дана и Скобелева. Рахья запомнил, что это были Дан, Либер и Гоц. Ленин сделал вид, что их не знает, в надежде, что не узнают и его. «Он был обвязан платком, как от зубной боли, с огромными очками, в плохом картузишке, вид был довольно странный, – поведает Троцкий. – Но Дан, у которого глаз опытный, наметанный, когда увидел нас, посмотрел с одной стороны, с другой стороны, толкнул локтем Скобелева, мигнул глазом…» Действительно, кто это одетый бомжем человек, с которым беседует председатель Петросовета в комнате президиума? Аппетит пропал сразу. Лидеры ЦИК сгребли бутерброды и выскочили из комнаты. Ленин толкнул Троцкого локтем:
– Узнали, подлецы!
Рахья добавил, что «этот случай привел ВИ в веселое настроение, и он от души хохотал»1027.
Перешли в другую комнату – 31-ю или 36-ю. Только здесь Ленин снял парик, повязку, очки и кепку. Стали собираться члены ЦК, и сразу стало тесновато. Стульев не хватает. Рахья подает пример: «Я уселся на полу у двери в уголочке, прижавшись подбородком к коленям». Так обычно сидели в переполненных тюремных камерах. Поскольку подобный опыт был практически у всех собравшихся, теснота больших проблем не создала1028.
На самом деле продолжался спор о тактике захвата власти. И, судя по всему, Ленин признал свою неправоту. Сталин вспомнит: «И, несмотря на все требования Ильича, мы не послушались его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания». А в ночь на 25-е на встрече с членами ЦК, «улыбаясь и хитро глядя на нас, он сказал:
– Да, вы, пожалуй, были правы»1029.
Действительно, перспективы получения власти выглядели как весьма благоприятные. Зачем в этих условиях возобновлять старый спор. Но и Ленин получит свой утешительный приз, настояв на том, чтобы, не дожидаясь ни съезда Советов, ни падения Временного правительства, заявить о переходе власти к ВРК.
С появлением Ленина в Смольном все линии работы по подготовке восстания – ЦК, ПК, ВРК – срослись. И он тут же погрузился в военную сторону вопроса. Подвойский вспоминал: «Мы ставим последние кресты на план города, знаки тех ударов, которые в первую, во вторую и третью очередь должны быть нанесены по силам контрреволюции. Мы были так поглощены расстановкой флажков, что не заметили, как в нашу комнату вошел ВИ. Трудно передать наше волнение и радость, когда мы увидели Ленина… Через связных мы сейчас же дали знать во все полки, на все заводы, что восстанием непосредственно руководит Ленин, что он уже в Смольном и взял в свои руки бразды правления»1030.
Только в ночь на 25 октября (7 ноября), когда первые части начали выдвигаться для занятия подступов к Зимнему дворцу, была собрана группа членов ЦК и доверенных коллег для обсуждения вопроса о новом правительстве: его названии и персональном составе. Никаких протоколов нет, состав участников не ясен – люди приходили и уходили, – как и статус собрания. Есть лишь воспоминания, притом относящиеся, похоже, к разным дням революции. Официально же: «Ленин участвует в заседании ЦК РСДРП(б), на котором обсуждается вопрос о составе Советского правительства России»1031.
Вспоминал Каменев: «В то время как Военно-революционный комитет, под руководством товарищей Свердлова, Урицкого, Иоффе, Дзержинского и др., заседавших в третьем этаже Смольного, руководил захватом всех боевых пунктов, рассылая воинские части, комиссаров и т. д., а товарищи Антонов, Подвойский и Чудновский подготовляли взятие Зимнего дворца, – в нижнем этаже Смольного, в маленькой 36-й комнате, под председательством Ленина, вырабатывался первый список народных комиссаров, который я на следующий день огласил на съезде»1032. Там же Милютин: «24 октября часов в 12 ночи или же позднее… Центральный Комитет партии большевиков заседал в комнате № 36 в первом этаже Смольного. Посреди комнаты стол, вокруг несколько стульев, на полу сброшено чье-то пальто… В комнате исключительно члены ЦК, т. е. Ленин, Троцкий, Сталин, Смилга, Каменев, Зиновьев и я, остальные разошлись по домам».
Память Милютина в отношении состава участников подводит. Была Ольга Равич, писавшая потом об участии также «нескольких членов ПК». Например, Молотова, который свидетельствовал: «Мне пришлось быть в одной из комнат нижнего этажа в Смольном, где Ленин вместе с несколькими членами ЦК обменивались мнениями по вопросу о формировании первого Советского правительства». Был Луначарский, который помнил: «Это свершалось в какой-то комнатушке Смольного, где стулья были забросаны пальто и шапками и где все теснились вокруг плохо освещенного стола». Был Иоффе, который от имени ВРК рассказал об обстановке1033. Был Ломов, который напишет, что даже Каменев уже согласился, что «фактически власть находилась в наших руках:
– Ну, что ж, если сделали глупость и взяли власть, то надо составлять министерство.
Кто-то отнесся к этому предложению, как к шутке. Другие стали говорить, что большевики у власти и двух недель не продержатся. Вступил Ленин:
– Ничего, когда пройдет два года и мы все еще будем у власти, вы будете говорить, что вряд ли еще два года продержимся».
Ленин предложил Милютину взять карандаш и бумагу и записывать. Тот вспоминал: «Взял карандаш и клочок бумаги и сел за стол… Все приняли участие. И вот тут возник вопрос, как назвать новое правительство, его членов? “Временное Правительство” всем казалось затасканным, и потом самое слово “временное” отнюдь не отвечало нашим видам… И вот тут Троцкий нашел то слово, на котором сразу все сошлись – “народный комиссар”.
– Да, это хорошо, – сейчас же подхватил тов. Ленин, – это пахнет революцией.
– А правительство назвать Совет Народных Комиссаров, – подхватил Каменев.
Мною было записано “Совет Народных Комиссаров”, и затем приступили к поименному списку»1034.
Присутствовавшие отбивались от предлагавшихся им портфелей, как могли. Ломов писал: «Мы знали, где бьют, как бьют, где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством и не были знакомы ни с банковской техникой, ни с работой министерств… Желающих попасть в наркомы было немного. Не потому, что дрожали за свои шкуры, а потому, что боялись не справиться с работой… Все народные комиссары стремились всячески отбояриться от назначения, старались найти других товарищей, которые могли с большим успехом, по их мнению, занять пост народного комиссара».
Ленин предложил возглавить Совнарком Троцкому, который напишет: «Я привскочил с места с протестами – до такой степени это предложение показалось мне неожиданным и неуместным.
– Почему же, – настаивал Ленин. – Вы стояли во главе Петроградского совета, который взял власть…
Я предложил отвергнуть предложение без прений. Так и сделали». 26 октября 1923 года на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК Троцкий уточнит и добавит деталей: «Мой личный момент – мое еврейское происхождение. ВИ говорил 25 октября 1917 г., лежа на полу в Смольном: “Мы Вам сделаем НКВД; Вы будете давить буржуазию и дворянство”. Я возражал – НКИД!»