ли же нет. Прорабатывать эти вопросы, устанавливать ту или иную сумму приходилось на “революционный глазомер”. Надо было не дать закрыться заводу, надо было поддержать рабочих с заработной платой, и только в том случае, если размер выдачи превосходил “обычный”, “нормальный”, член президиума переносил этот вопрос на обсуждение в президиум, где мы по вечерам и разрешали ряд подобных вопросов». То есть раздавали ничем не обеспеченные деньги неработающим предприятиям.
«Нами был установлен еще один порядок, название которого принадлежит т. Ларину. Это – порядок “веселого анархизма”. Не имея возможности проработать целую кучу вопросов важнейшего значения на службе, мы время от времени собирались где-нибудь в одном из номеров “Астории” (здесь же большинство из нас и жило), залучали сюда т. Менжинского – тогдашнего народного комиссара финансов, т. Пятакова – управляющего Государственным банком и других товарищей и здесь иногда за полтора-два часа намечали решение крупнейших вопросов (такого порядка, как аннулирование государственных долгов), обычно тут же набрасывали проект декрета, а после он шел к Ленину и в Центральный Комитет.
На этих совещаниях Ларин лез в один из своих бесчисленных карманов, и оттуда появлялась грязная бумажонка, исписанная со всех сторон в разных направлениях, а на ней – десятка полтора проектов различных декретов. 9/10 мы тут же забраковывали, а 1/10, принятая в принципе, затем перерабатывалась и представлялась Ленину в Совет Народных Комиссаров». Что же было в бумажонках Ларина, которые становились декретами Ленина?
«Одна за другой национализировались фабрики и некоторые заводы, – рассказывал Ломов о политике Ленина. – …Любой декрет о национализации он подписывал в два счета. Надо было подойти к вопросу о том, как управляются национализированные фабрики и заводы. Мы все ухватились за идею т. Антипова – “об организации главка Главкожи”. Ленин одобрил эту идею, и главки начали появляться во всех отраслях хозяйства. Каждый из главков (Главное управление) на первых порах строился по такому принципу: одна треть – от профессиональных союзов, одна треть – от хозяев и одна треть – от Высшего совета народного хозяйства». Вскоре Ленин предложил перейти от «случайных национализаций» к планомерной национализации целых отраслей, в соответствии с программой партии. «Одной из первых таких отраслей им была выдвинута нефтяная промышленность… Кажется, второй, вслед за нефтяной промышленностью, пришла очередь нашего волжского водного транспорта»1253.
Хотя лишней рабочей силы было много, в России стал устанавливаться принцип принудительного труда. В Петрограде зимой 1917/18 года сначала арестованных бросили на расчистку улиц от снежных завалов, а затем представителей бывших привилегированных классов заставили рыть окопы. Всеобщая трудовая повинность была закреплена в январе 1918 года в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Каждый, кто отказывался от работы на государство, объявлялся паразитом. «Кто не работает, тот не ест».
Принялись и за крестьянство. Ленин считал его классом отдельным, но не самостоятельным. Почему? В силу его двойственной природы – работяги и собственника. И потому, что крестьянину есть что терять, кроме своих цепей. Он, в отличие от пролетария, присваивает продукт своего труда и не стремится им делиться. «Крестьяне есть особый класс: как труженики, они враги капиталистической эксплуатации, но в то же время они собственники. Крестьянин столетиями воспитывался на том, что хлеб – его и что он волен его продавать. Это мое право, думает крестьянин, ибо это мой труд, мой пот и кровь. Переделать его психологию быстро нельзя, это долгий и трудный процесс борьбы»1254.
Первоосновой взглядов Ленина на крестьянский вопрос была не раз повторенная им мысль Энгельса: «Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели…» Что же касается зажиточного крестьянства, то, доводил Ленин до логического конца мысль Энгельса, «если эти крестьяне не поймут неизбежности гибели их теперешнего способа производства и не сумеют сделать для себя необходимых выводов, то марксисты ничего для них сделать не могут. Наша обязанность только облегчить и им переход к новому способу производства»1255. То есть помочь экспроприироваться. Видимо, изначальный ленинский план носил фантастический характер: на то, чтобы выбить «мелкобуржуазное сознание» из крестьянских голов, отводилось несколько месяцев1256.
В первые месяцы советской власти большевики разделяли эсеровские убеждения, что крестьяне – социалисты по природе, и стоит создать им благоприятные условия, как они пойдут по пути социалистического земледелия и завалят города дешевым хлебом. Но и в крестьянском вопросе постулаты марксизма накладывались на революционную конъюнктуру и суровую военную действительность России.
«Декрет о земле» был воспринят крестьянством очень позитивно. Шлихтер утверждал, что дни после его принятия «были моментом наибольшей духовной близости и доверия крестьянских масс к Советской власти вообще, а к Совнаркому – в особенности»1257. Частная собственность на землю была отменена одновременно с роспуском Учредительного собрания – эта норма содержалась в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа.
«Основной закон о социализации земли», разработанный левыми эсерами на основе их представлений об уравнительном землепользовании и крестьянской общине, был опубликован 19 февраля 1918 года. «Мы, большевики, были противниками закона о социализации земли, – рассказывал Ленин. – Но все же мы его подписывали, потому что мы не хотели идти против воли большинства крестьянства… Мы не хотели навязывать крестьянству чуждой ему мысли о никчемности уравнительного разделения земли… Дележка хороша была только для начала. Она должна была показать, что земля отходит от помещиков, что она переходит к крестьянам. Но этого недостаточно. Выход только в общественной обработке земли»1258. Весной по всей России крестьяне, по замыслу новой власти, должны были сами мирно поделить землю – и общинную, и помещичью – на равные доли.
Расчет на стихийный крестьянский социализм не оправдался. К тому же в России попросту не было достаточного количества земли, чтобы оделить ею всех желающих. Земельный передел принимал порой самые разрушительные формы. «Революционное крестьянство убивало, резало, жгло, делило и уничтожало, – наблюдал крупнейший российский экономист-аграрник Лев Литошенко. – Вместо дружественно настроенных масс перед советской властью стояла глухой стеной мелкобуржуазная стихия»1259. И никакого продовольствия городам.
«Когда мы отдали всю землю крестьянству, освободили его от помещичьего землевладения… оно продолжало считать “свободой” свободную продажу хлеба и несвободой – обязательство отдавать по твердой цене излишки хлеба», – замечал Ленин. Новая власть не могла предложить крестьянам в обмен на продовольствие ни достойных внимания денег, ни промышленных товаров. В отсутствии продовольствия Ленин увидел саботаж.
– Главная причина той разрухи, которая грозит голодом в городах и промышленных местностях, заключается в господстве саботажников, в разрухе экономической, которую эти саботажники поддерживают, обвиняя в ней нас. Мы прекрасно знаем, что хлеба в России довольно и что он лежит в калединском царстве, в далекой Сибири и в хлебородных губерниях1260.
Хлеб надо забрать силой. Уже 27 октября (9 ноября) пятьсот кронштадтских матросов ВРК разбил на 10 отрядов и послал в хлебные районы. «Матросам выдали реквизиционные книжки за подписью Ленина, и отряды отправились за продовольствием»1261, – вспоминал Подвойский. В начале 1918 года по предложению Ленина было решено создать несколько тысяч отрядов по 10–15 человек, из рабочих и солдат, которые должны были уделять по 3–4 часа ежедневно на службу по продовольственному делу.
– Для обысков каждый завод, каждая рота должны выделить отряды, к обыскам привлечь не желающих, а обязать каждого под угрозой лишения хлебной карточки. Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет1262.
Отряды проводили обыски вокзалов, осматривая вагоны с хлебом, пути и узловые станции, склады и даже частные квартиры. Из этих отрядов были выделены наиболее надежные и хорошо вооруженные группы, продотряды, которые уже в массовом порядке стали направлять в хлебородные губернии.
Нарком продовольствия Александр Дмитриевич Цюрупа описывал эволюцию взглядов Ленина на продовольственный вопрос: «Уже в ноябре 1917 года при встрече со мной, еще до моего назначения народным комиссаром, он ставил вопрос о том, чтобы рабочим отпускался полный продовольственный паек, а прочим классам населения, особенно не трудящимся, паек уменьшался и доводился в случае необходимости до нуля. Первая мысль о классовом пайке.
Второй раз я имел длительную беседу с ВИ о продовольственных делах уже после назначения меня народным комиссаром в январе 1918 года. ВИ в это время, видимо, не имел еще твердого и определенного взгляда на характер будущей продовольственной политики. Но и тогда уже его мысль упорно работала над вопросом о хлебной монополии как единственно возможном и правильном разрешении продовольственного вопроса в сложившихся условиях. В январе 1918 года на заседании чрезвычайной комиссии по продовольствию и транспорту тов. Троцкий передал мне проект декрета “О заготовках хлеба”, написанный рукой ВИ. В этом проекте ВИ решительно стал на точку зрения строжайшей хлебной монополии». Это означало полный отказ от рыночных принципов в торговле и сельском хозяйстве. Цюрупа как бы оправдывался: «Можно категорически утверждать, что именно он, ВИ, установил продовольственную политику, проводившуюся в течение первых трех лет существования Советской власти… Мы, продовольственники, были лишь исполнителями, облекавшими указания Ленина в форму практических мероприятий»