1274.
Но создать ее еще предстояло. А тогда Ленин писал: «Армии нет, удержать ее невозможно». Отсюда вывод: «Чем скорее мы ее демобилизуем, тем скорее она рассосется среди частей, еще не настолько больных, тем скорее страна сможет быть готовой для новых тяжелых испытаний. Вот, что мы чувствовали, когда единогласно, без малейшего протеста принимали это решение, с точки зрения внешних событий нелепое, – демобилизовать армию»1275. В результате в ноябре – декабре официально распускались по домам призывы 1899–1901 годов, в январе 1918 года – призывы 1902–1909 годов. Но у других тоже были ноги…
Декрет об организации новой Рабоче-Крестьянской Красной Армии был выпущен 15 (28) января. «Он был необходим для того, чтобы части старой армии, все больше деморализующиеся, почувствовали себя несуществующими юридически». Еремеев суммировал суть декрета: «Кадровая Красная Армия должна была комплектоваться волонтерами путем вербовки. Волонтеры должны были контрактоваться на годичный срок, обязуясь подпиской выполнять принятые условия военной службы»1276. Ничего этого не получилось.
Но вдохновило западных союзников, увидевших в этих начинаниях признаки попыток оказать сопротивление немцам, и озадачило немцев, уже рассматривавших ленинскую Россию как фактически капитулировавшую державу. Военные представители Антанты «явились к главковерху Крыленко и от имени своих правительств предложили предоставить ему нужные для формирования новой армии денежные средства, лишь бы только эта армия была двинута против германцев, – засвидетельствовал Потапов. – Эти предложения были тов. Крыленко отклонены»1277.
Пока же в распоряжении Ленина была Красная гвардия – «особые отряды, смешанные из пожелавших остаться солдат и части рабочих… партийные отряды – большевистские и левых социалистов-революционеров, в которых состояла часть партийцев по назначению своих комитетов». И все. Стихийно и независимо от правительства возникали национальные формирования – польские, украинские, еврейские, грузинские, эстонские, татарские, немецкие. Все они требовали довольствия, но не собирались подчиняться Ленину. Еремеев некоторые наиболее малочисленные отряды «прикрыл, не спрашивая разрешения, но с крупными, как украинский, было сложнее… Я доложил по начальству, но в то же время пошел и к ВИ…
– Нет, это надо ликвидировать скорее. Не давайте им ни патрона, ни фунта хлеба. От них нечего ожидать, кроме контрреволюции.
Вскоре был подтвержден приказ Главкома о воспрещении организации отдельных национальных частей»1278. Результат своей политики на военном направлении Ленин подведет сам: «В каком-нибудь феврале или марте… у нас армии не было»1279.
А она уже нужна была не только для целей войны с Четверным союзом, но и для Гражданской войны.
Центром сопротивления стал район Всевеликого войска Донского со столицей в Новочеркасске, куда с конца осени съезжались многие видные военные, включая генералов Алексеева и Корнилова, известные политики и общественные деятели – Милюков, Родзянко, Струве. Оформился военно-политический триумвират Белого движения: военная власть принадлежала Корнилову, гражданская – Алексееву, управление Донской областью – атаману Каледину. Поодиночке и группами, с фронтов, из Москвы, Питера офицеры потянулись на Дон. «Их цель была – собрать новую армию взамен разложившихся на фронте и продолжать борьбу с германским нашествием, причем большевики рассматривались как ставленники немцев, – писал генерал Яков Александрович Слащёв-Крымский. – Короче говоря, идеей, руководившей этими людьми, была борьба за “отечество”, которое одно уцелело от триединого лозунга, под которым военные элементы России воспитывались в течение 200 лет. Действительно, если идея “царя” была дискредитирована, то идея “отечества” держалась крепко…»1280.
В январе 1918 года Корнилов принял на себя командование Добровольческой армией в 4 тысячи штыков, состоявшей почти исключительно из офицеров и юнкеров военных училищ. В программе Корнилова главными целями называлось создание на Юге России базы для продолжения Великой войны – с «немецко-большевистским нашествием». После разгрома большевизма предполагалось провести новые выборы в Учредительное собрание, которое и должно было решить судьбу России.
Состояние противостоявших Корнилову пробольшевистских сил оставляло желать лучшего. Как рассказывал Буденный, возникшие на Северном Кавказе «в начале 1918 года краснопартизанские отряды… были слабые и в основном потому, что стояли на местнических позициях, действовали вразнобой, не помогая друг другу»1281. В начале февраля советские войска под командованием Сиверса начали наступление на Ростов, и Корнилов приказал отходить за Дон, в станицу Ольгинскую. Этот первый поход получил название «ледяного». И у Белого движения быстро появилась иностранная помощь.
Когда при Хрущеве неожиданно выяснилось, что основным ленинским внешнеполитическим принципом было мирное сосуществование с капиталистическим миром, это немало тогда озадачило тех, кто был знаком с Лениным. Молотов не сдерживал своего негодования: «Ленин, большевики видели смысл своей внешней политики не в заботах о сосуществовании с империализмом, а в ускорении его гибели. Этой главной цели и, следовательно, задачам международной пролетарской революции Ленин, большевики подчиняли линию внешней политики нашей страны и задачи партии в борьбе за мир»1282. Действительно, принципа мирного сосуществования Ленин никогда не заявлял. Говорил он прямо обратное:
– Пока остались капитализм и социализм, они мирно жить не могут; либо тот, либо другой в конце концов победит; либо по Советской республике будут петь панихиды, либо – по мировому капитализму.
Здесь Ленину в прозорливости не откажешь. Панихида, правда, прозвучит не скоро – при Горбачеве и Ельцине.
Основополагающим для Ленина был принцип пролетарского интернационализма, который «требовал, во‑первых, подчинения интересов пролетарской борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе; во‑вторых, требует способности и готовности со стороны нации, осуществляющей победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала»1283, – писал он. Троцкий справедливо замечал: «Октябрьская революция рассматривалась Лениным всегда в перспективе европейской и мировой революции»1284. Свое первое выступление на II съезде Советов – еще до взятия Зимнего – Ленин завершил призывом:
– Да здравствует всемирная социалистическая революция.
Октябрь 1917-го сломал схему марксизма. Революция произошла не в самой развитой капиталистической стране и не в группе стран, как это должно было быть. Ленин удивлялся, что «история идет странными путями: на долю страны отсталой выпала честь идти во главе великого мирового движения»1285. На III съезде Советов Ленин процитирует Маркса и Энгельса, которые были уверены, что в революционном деле «француз начнет, а немец доделает».
– Дела сложились иначе, чем ожидали Маркс и Энгельс, они дали нам, русским трудящимся и эксплуатируемым классам, почетную роль авангарда международной социалистической революции, и мы теперь ясно видим, как пойдет далеко развитие революции; русский народ начал – немец, француз, англичанин доделает, и социализм победит.
Удержать завоевания пролетарской революции в одиночестве считалось невозможным. На VII съезде партии Ленин утверждал: «Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа нашей революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной». Цель мировой революции Ленин никогда не камуфлировал и хорошо знал, что на Западе хорошо об этой цели осведомлены:
– Они ясно понимали, что большевизм преследует цели мировой революции. А мы никогда не скрывали, что наша революция только начало, что она приведет к победоносному концу только тогда, когда мы весь свет зажжем таким же огнем революции…1286 – скажет он в марте 1920 года.
Патриотизм Ленин считал вещью глубоко укоренившейся в массовом сознании и объяснимой, но для пролетарского интернационализма вредной. «Не с точки зрения “своей” страны я должен рассуждать (ибо это рассуждение убогого тупицы, национального мещанина, не понимающего, что он игрушка в руках империалистической буржуазии), а с точки зрения моего участия в подготовке и пропаганде, в приближении мировой пролетарской революции».
Диалог с лидерами социалистических партий, входивших во II Интернационал, Ленин возобновлять не собирался. Получив приглашение на конференцию социалистов стран Антанты в Лондоне для выработки общей позиции по вопросам войны, Ленин ответил: «Русское социалистическое правительство сожалеет о том, что оно не может принять участие в союзнической социалистической конференции, так как она противоречит принципам интернационализма. Мы возражаем против разделения рабочего класса соответственно империалистическим группировкам. Если английские лейбористы согласны с русскими мирными намерениями, которые уже одобрены социалистическими партиями центральных держав, такое разделение тем более недопустимо».
Дожидаясь мировой революции, Москва возлагала надежды на обострение межимпериалистических противоречий, «при обязательном, самом тщательном, заботливом, осторожном, умелом использовании как всякой, хотя бы малейшей, “трещины” между врагами, всякой противоположности интересов между буржуазией разных стран, между разными группами и видами буржуазии внутри отдельных стран, так и всякой, хотя бы малейшей, возможности получить себе массового союзника, пусть даже временного, шаткого, непрочного, ненадежного, условного»1287.
Обуреваемый мыслям о мировой революции Ленин куда меньше задумывался о конкретном внешнеполитическом курсе страны. Если думал вообще. Чичерин подтверждал: «Никогда до Октябрьской революции не делалось попытки установить программу внешней политики с