Д.В. ) Так кого же уничтожить из них? Да весь дом Романовых – поймет каждый читатель. Ведь это просто до гениальности!{85} Так говорил Ленин.
Далее. Ленин считал естественным уничтожение монарха не только потому, что так поступила Французская революция. Такова была установка и российских социал-демократов. Еще на II съезде партии, в 1903 году, кое у кого была мысль вставить в программу пункт об отмене смертной казни. Но это вызвало «только насмешливые возгласы:
«И для Николая II?» Даже меньшевики в 1903 году не посмели поддержать предложения об отмене смертной казни для царя{86}. Может ли он думать иначе, чем партия, которой он руководит? Естественно, для Ленина в соответствии с его убеждениями и программными установками партии на этой земле места для Романовых не должно оказаться. Таковым было одно из глубинных проявлений его «революционности».
Наконец, разве он уже не выражал публично, что русский царь должен быть физически уничтожен? Центральный Комитет РСДРП(б) 21 апреля 1917 года, вскоре после возвращения Ленина из Швейцарии, принял резолюцию, написанную лично им, Лениным, где черным по белому было сказано: «…Мы считаем Вильгельма II таким же коронованным разбойником, достойным казни, как и Николай II…»{87} Можно ли сказать более ясно? Разве он скрывал свои взгляды в отношении российского самодержца?
В работах, докладах, статьях, речах, воззваниях, написанных с середины 1916 года до середины 1919-го, за три года, Ленин упоминает царя более ста раз! Но ни разу с серьезным анализом деяний личности – главы Российского государства. Ни разу!
Наиболее распространенные эпитеты, которыми пользуется Ленин, упоминая царя: «Николай Кровавый», «коронованный разбойник»{88}. Весь набор ленинских обвинений в адрес русского царя чрезвычайно убог и сводится к тому, что «коронованный разбойник» «заключил тайные договоры» и «развязал грабительскую войну»{89}. Ленину положительно нравится буквально пинать ногами поверженного монарха: «полоумный Николай», «слабоумный Николай Романов», «идиот Романов», «изверг-идиот Романов»{90}. Робеспьеровское мышление Ленина давно вынесло свой приговор российскому императору. Ленин еще до переворота считал, что «Временное правительство, вынужденное под нажимом левых партий арестовать Николая II, содержит царя на слишком льготных условиях»{91}.
Что же делал Ленин 16 июля, накануне расстрела царя и всей его семьи, и на другой день, 17-го, когда злодеяние уже свершилось?
С самого утра он занимается совнаркомовской рутиной: подписывает мандаты И.И. Вацетису и К.Х. Данишевскому о назначении их на Восточный фронт: одного командующим и другого – членом военного совета. Просматривает и подписывает протокол предыдущего заседания Совнаркома, пересылает «германские документы» Чичерину, беседует с делегацией рабочих Путиловского завода…
А, вот интересная деталь! Ему докладывают запрос к Председателю Совнаркома копенгагенской газеты «National tidende»: что Ленин скажет по поводу муссируемых слухов о расстреле бывшего царя Николая II?{92} В воздухе витало предчувствие готовящегося преступления…
Повертев лист бумаги с запросом, Ленин быстро пишет ответ, что слухи он не комментирует… Все это происки буржуазной пропаганды. Хотя он уже знал о принятом решении…
Вечером Ленин ведет долгое заседание Совнаркома (как раз тогда, когда в Екатеринбурге уже заканчивались приготовления для кровавой расправы). Десятки вопросов Ленин пропускает через свой мозг, предлагая короткие резолюции-постановления. Подумал ли он (хоть раз!), что вот-вот свершится злодеяние?
После заседания, поздно ночью (в это время в Екатеринбурге Я.М. Юровский – человек с невысоким лбом и бородкой мастерового, в грязной косоворотке – инструктирует свою убойную команду), Ленин подписывает постановление СНК о создании Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте{93}. Ему со Свердловым уже доложили еще раньше заготовленную версию о том, что «белогвардейцы готовят нападение на дом Ипатьева, где содержится под стражей Романов со своей семьей и сопровождающими лицами». Тем важнее постановление Совнаркома – ведь царь в зоне Восточного фронта.
На другой день Председатель Совнаркома днем получает письмо из Екатеринбурга и ставит на конверте: «Получил. Ленин»{94}. Это письмо о ситуации в городе, где содержался император. Но Ленин все знает и так. Свердлов доложил ему еще ранее, что условным сигналом из Москвы через Пермь отдано указание «закрыть вопрос». По этой команде Уральский областной Совет примет необходимое, согласованное ранее решение о «ликвидации Романовых». Эта версия наиболее вероятна.
Впрочем, это не версия. Один из ближайших соратников Ленина, второй человек в русской революции, в этом вопросе вполне определенен. Будучи в изгнании, Троцкий 9 апреля 1935 года запишет в свой дневник, как он разговаривал со Свердловым после падения Екатеринбурга. Троцкий мимоходом спросил Свердлова:
– А где царь?
– Кончено, – ответил он, – расстрелян.
– А семья где?
– И семья с ним.
– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
– Все! – ответил Свердлов. – А что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
– А кто решал? – спросил я.
– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях{95}.
Ясно все до пронизывающей определенности: «Мы здесь решали. Ильич считал…» В Екатеринбурге все эти чекисты-убийцы юровские – кровавые исполнители воли Политбюро, воли Ленина. При его огромном авторитете слово Председателя Совнаркома – решающее. Основные, главные цареубийцы находились в Москве. Впрочем, в этом мало кто сомневался и раньше.
17 июля, когда в начале суток в Екатеринбурге была зверски расстреляна вся семья Романовых, Ленин ведет свой обычный день: председательствует, диктует телеграммы, пишет записки, принимает наркомов, подписывает декреты, читает сводки и донесения. В этот же день изучает доклад заместителя наркома просвещения М.Н. Покровского о необходимости сооружения в Москве пятидесяти (!) памятников выдающимся революционерам, «прогрессивным» деятелям литературы и искусства…
Едва придя к власти, большевики организовали форменные антиисторические погромы, снося десятки памятников «лицам эксплуататорских классов», тщетно стремясь заставить предать забвению прошлое и торопясь быстрее заполнить опустевшие пьедесталы «пролетарскими героями». Пройдет немного лет, и тысячи, десятки тысяч (!) каменных, бронзовых, чугунных, бетонных, гипсовых идолов большевистских вождей заполнят площади, скверы, парки, дворцы городов великой страны… Естественно, ландшафт «страны Советов» не будет «изгажен» изображениями «полоумного», «слабоумного», «изверга-идиота», «кровавого Романова». Но мы отвлеклись.
Вероятно, в ночь, когда свершалось преступление, Ленин обсуждал какие-то домашние дела с Надеждой Константиновной или думал, что он скажет завтра Ф.Ф. Раскольникову, которого посылает на Восточный фронт. А может быть, вспоминал о своих контактах с Романовыми? Например, где-то накануне нового, 1918 года ему доложили о просьбе бывшего великого князя Михаила Романова (в пользу которого отрекся Николай, но брат не принял корону) переменить свою фамилию на фамилию жены и стать «гражданином Барсовым». Это могло спасти брата царя хоть на какое-то время. Михаил надеялся, что ему удастся уехать за границу. Ленин знал, что Михаил встретил Февральскую революцию лояльно, даже ходил с красным бантом в петлице, ничем не запятнал себя в борьбе с большевиками. Ленин, отодвинув бумагу, холодно бросает: этим вопросом он заниматься не будет…{96}
Решение Ленина было приговором.
Михаила Александровича Романова вскоре арестовали и отправили в Пермь. В ночь с 11 на 12 июня 1918 года группа большевиков во главе с В.А. Иванченко вывезла Михаила и его личного секретаря англичанина Джонсона за город и расстреляла. Без всякой видимости суда. То было кровавой расправой.
Через несколько лет, когда сознание людей было уже основательно загажено, участники убийства Марков А.В. и Новоселов И.Г. затеяли тяжбу, кому должна принадлежать «историческая слава» за этот «подвиг». В своем письме в Истпарт ЦК ВКП(б) Новоселов детально, подробно описал дикую расправу над беззащитным Романовым и его секретарем, разграбление убийцами их личных вещей.
Трагедия в Екатеринбурге свершилась. Сообщили на всю Россию, а через радио и на весь мир, что расстрелян «один Николай Романов», ибо вскрыт был «крупный заговор с целью побега бывшего царя. В условиях Гражданской войны это могло бы принести дополнительную опасность для пролетарской революции. Семья Романова отправлена в безопасное место». Все сказанное в печати и на радио по поручению Свердлова абсолютно не соответствовало истине{97}.
В конце 1921 года в Екатеринбурге вышел сборник «Рабочая революция на Урале» тиражом около 10 тысяч экземпляров. В книге была помещена статья П.М. Быкова «Последние дни последнего царя» [11] . В статье говорится, что «вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был разрешен в первых числах июля. Организовать расстрел и назначить день было поручено президиуму Совета»{98}.
П.М. Быков писал по довольно свежим следам, не будучи еще сдавленным гэпэушной цензурой. Он верно говорит о расстреле не только царя, но и «всех бывших с ним». Кто же мог поручить президиуму «организовать расстрел»? Совет, по имеющимся данным, в июле не собирался. Значит, это могла сделать только Москва?! Именно так.
Заместитель коменданта «Дома особого назначения» Г.П. Никулин вспоминал много позже, отвечая на вопрос:
– Известно ли было предварительно Ленину, Свердлову, другим руководящим центральным работникам о расстреле царской семьи?
– Поскольку Голощекин (военный комиссар Уральской области) два раза ездил в Москву для переговоров о судьбе Романовых, то следует, конечно, сделать вывод, что об этом именно шел разговор…{99}
Даже если расстрел был «оформлен» решением Екатеринбургского Совета, почти невозможно предположить, что эта акция могла быть осуществлена без санкции ЦК большевиков и лично Ленина. Это просто исключено. Большевики партийную иерархию ценили особо. Единственное, что могло сдерживать Ленина от расправы над царем, – желание осуществить эту акцию в виде «пролетарского суда». Но по мере приближе