Выходит очередная книга генсека «Марксизм и национально-колониальный вопрос». Зиновьев тут же пишет статью (которую вновь никто не хочет брать) «Из золотого фонда марксизма-ленинизма». Нужно сделать запевку сразу же; Зиновьев начинает статью на высокой ноте:
«Есть в сокровищнице марксизма-ленинизма некоторое количество таких книг, без которых не может обходиться ни один марксист и которые составляют золотой фонд мирового коммунизма. Таких книг у нас по количеству немного. Да тут количество и не важно. Этих книг немного, но именно они составляют самое драгоценное состояние мирового рабочего движения. В этой «могучей кучке» книг одна из работ товарища Сталина уже давно – и вполне заслуженно – заняла выдающееся место. Мы говорим, конечно, о его «Основах ленинизма». Теперь новая книга столь же заслуженно займет место среди самых выдающихся произведений марксизма-ленинизма…»{126}
Но спасения нет. Может быть, и потому, что Зиновьев и Каменев были столь близки к Ленину. Это не забывается и… не прощается. «Продолжатель» вождя должен быть один…
После убийства Кирова – арест. Почти сразу, уже 17 декабря, Каменев, отец троих сыновей (двое – Юрий и Владимир – от второй жены Т.И. Глебовой), чтобы спасти себя, решил отмежеваться от Зиновьева. Этим дистанцированием он надеялся облегчить свою участь. На вопрос следователя Рутковского о его теперешних отношениях с Зиновьевым заявил: «…в моих отношениях к Зиновьеву произошло сильное охлаждение. Однако ряд бытовых условий (совместная дача) не дал мне возможности окончательно порвать связь с ним. Считаю необходимым отметить, что, живя на одной даче летом 1934 года, мы жили совершенно разной жизнью и редко встречались. Нас посещали разные люди, и мы проводили время отдельно. Бывавшие у него на даче Евдокимов и, кажется, Куклин были гостями его, а не моими. Находя это положение все же для себя неприемлемым, я при первой же возможности стал строить себе дачу по другой железной дороге. Еще в период совместной борьбы с партией я никогда не считал Зиновьева способным руководить партией, последние же годы подтвердили мое убеждение, что никакими качествами руководителя он не обладает»{127}.
Зиновьев же слезно просил о снисхождении в своих письмах на имя Сталина, Ягоды и Агранова. В письме к Сталину есть такие строки: «Я не делаю себе иллюзий. Еще в начале января 1935 года в Ленинграде, в доме предварительного заключения, секретарь ЦК Ежов, присутствовавший при одном из моих допросов, сказал мне: «Политически вы уже расстреляны».
Здесь же Зиновьев просил Сталина: «Умоляю Вас поверить мне в следующем. Я не знал, абсолютно ничего не знал и не слышал и не мог слышать о существовании за последние годы какой-либо антипартийной группы или организации в Ленинграде»{128}. Но о Каменеве он уклонился что-либо сказать.
Может быть, это повлияло и на окончательный приговор соратникам Ленина, вынесенный тем же В.В. Ульрихом при членах Военной коллегии Верховного суда Союза ССР И.О. Матулевиче, А.Д. Горячеве 16 января 1935 года. Один из главных инквизиторов сталинского режима зачитал на суде:
«В результате контрреволюционной деятельности «Московского центра» в отдельных звеньях зиновьевского контрреволюционного подполья вырастали чисто фашистские методы борьбы, появились и крепли террористические настроения, направленные против руководителей партии и правительства, что и имело своим последствием убийство товарища С.М. Кирова…»
Военная коллегия приговорила:
«I. Зиновьева Григория Евсеевича, как главного организатора и наиболее активного руководителя «Московского центра», руководившего деятельностью подпольных контрреволюционных московских и ленинградских групп, к тюремному заключению на десять лет.
II. Каменева Льва Борисовича, являвшегося одним из руководящих членов «Московского центра», но в последнее время не принимавшего в его деятельности активного участия, к тюремному заключению на пять лет…»{129}
Через десять дней Зиновьев был отправлен в Верхнеуральский лагерь, а Каменев вначале в Челябинский. Но печальная одиссея «близнецов» на этом не закончилась. Сталин решил, что даже потенциальных свидетелей и участников реальной расстановки людей в ленинском окружении не должно быть. Толкователем Ленина может быть только он. Следуют телеграфные распоряжения (легенды о вражеской деятельности, конечно, уже сочинены).
«Верхнеуральск. Тюрьма НКВД. Бирюкову.
Отдельным купе арестантском вагоне, усиленным конвоем во главе вашего помощника отправьте в Москву в мое распоряжение Зиновьева.
Через два дня, тем же порядком, личном, при вашем сопровождении направьте Каменева. Под вашу личную ответственность обеспечьте полную секретность отправки Зиновьева и Каменева как от заключенных, так и работников тюрьмы и тщательное наблюдение пути.
О времени отправки, номерах поездов и вагонов донесите телеграфно. Молчанов»{130}.
На втором процессе Зиновьев и Каменев были уже сговорчивей. В ответ на обещание Сталина сохранить им жизнь они соглашались со всеми фантастическими обвинениями. Факт вызова Зиновьева и Каменева в Кремль в начале следствия мною установлен. Но о содержании разговора между ними и Сталиным можно только догадываться. На Западе думали, что арестованные еще при первом процессе могли бы припугнуть диктатора, как писала парижская газета «7 дней», что, если их осудят, «за границей их друзья опубликуют компрометирующие Сталина документы»{131}. Но то ли Сталин не боялся шантажа, то ли документов этих не было, но события стали развиваться по сценарию Кремля.
Вот фрагмент допроса во время следствия 28 июля 1936 года.
«Вопрос: Следствием по Вашему делу установлено, что центр организации тщательно разработал план заговора. Дайте показания по этому вопросу.
Зиновьев: Политической целью заговора было свержение ЦК ВКП(б) и советского правительства и создание своего ЦК и своего правительства, которое состояло бы из троцкистов, зиновьевцев и правых…
Конкретно план переворота сводился к следующему:
Мы считали, что убийство Сталина (а также и других руководителей партии и правительства) вызовет замешательство в рядах руководства ВКП(б).
Мы предполагали, что Каменев, Зиновьев, И.Н. Смирнов, Рыков, Сокольников, Томский, Евдокимов, Смилга, Мрачковский и другие вернутся при таком обороте событий на руководящие партийные и правительственные посты…
Троцкий, я и Каменев должны были по этому плану сосредоточить в своих руках все руководство партией и государством…»{132}
Дальше все в том же духе…
Иногда Зиновьев в своих письмах из тюрьмы Сталину опускается до глубочайшего унижения: «…я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом…» Зиновьев подписывает уже свои письма Сталину: «Всей душой теперь Ваш – Г. Зиновьев».
Перед лицом смерти последний экзамен в жизни на достоинство…
«Ленинцы» пожирали «ленинцев»…
Об остальном, читатель, вы прочли на первых страницах этого раздела. Вечная мгла поглотила неразлучный тандем ленинских соратников. Система безжалостно уничтожала своих творцов.
…Кому сообщить об «отмене судебного дела за отсутствием в их действиях состава преступления», последовавшей в июне 1988 года? Прозревающее правосудие в затруднении.
У Каменева обнаружены внук – Кравченко Виталий Александрович и жена сына Александра – Кравченко Галина Сергеевна. У Зиновьева «сведений о родственниках не обнаружено», как гласит постановление Верховного суда СССР{133}. Все были беспощадно сметены в небытие большевистским серпом террора.
Зиновьев и Каменев – одни из архитекторов преступной Системы и ее мученики.
…Время своим саваном укрывает ушедшее и ушедших.
«Любимец всей партии»
Ленин, в предвидении своего ухода в мир иной, дал очень странную характеристику Бухарину, которого он, судя по всему, весьма ценил.
Зимним днем 24 декабря 1922 года, когда сумерки уже готовятся натянуть свой серый полог над землей, Ленин диктовал М.А. Володичевой характеристики, которые, пожалуй, не столько проясняют ситуацию, сколько запутывают ее. Напомню эти слова.
«Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно них надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены вполне к марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»{134}.
Представляется, что это одно из самых парадоксальных умозаключений Ленина: «ценнейший и крупнейший теоретик партии» и здесь же – «никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики». Такая высокая оценка одного из «выдающихся сил» партии и одновременно – «его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским…». «Схоластическое» в Бухарине – и вдруг: «законно считается любимцем всей партии…»
Думаю, что приведенный фрагмент свидетельствует не столько о «воззрениях» Бухарина, сколько о взглядах самого Ленина. Например, что касается политической «диалектики», то, если суммировать все сказанное Лениным, она смогла выглядеть как превращение диктатуры одного класса в диктатуру одной партии, а затем – в диктатуру вождя. Ленин не говорил прямо о такой «диалектике», но она вытекала из его анализа, а главное – практических действий. Бухарин был более мягок, чем все остальные вожди, а это такой недостаток, который не мог позволить Бухарину вполне «понимать диалектику». Это не укладывалось в жестокую философию Ленина. В этом все дело.
Живость мысли, энергия публициста, преданность идеалам коммунизма и самому Ленину показались вождю достаточными, чтобы объявить Бухарина «любимцем партии». Думаю, что рядовые члены РКП не только не подозревали об этом, но многие и не знали о существовании самого Бухарина.