Пётр же Бернгардович Струве и сам никогда так не мыслил, не чувствовал, и не был способен рождать подобные мысли и чувства в других… Как верно определил Ленин, под изящной, цивилизованной оболочкой «интеллектуала» крылась торгашеская натура дюжинного либерала. А Ленин осваивал интеллектуальные богатства, накопленные человечеством, для того, чтобы освободить человечество от торгашества всех струве и их «спонсоров».
После Октября 1917 года это выявилось с очевидностью обнажённого меча. Большевик Ленин встал во главе трудящихся, правый кадет Струве ушёл к Деникину и Врангелю, а затем — в злобную антисоветскую эмиграцию.
Однако накануне нового XX века, когда всякий невольно задумывался о том, что этот век принесёт ему, его Родине, миру в целом, контуры эпохи были ещё размыты, политические судьбы и Ленина, и Струве — неясны…
И Ленин сидел — один в декабрьской ночи Мюнхена, вдали от Родины, от родных и близких, вдали от жены, но — на расстоянии вытянутой руки от того дела, которое становилось делом всей его жизни.
Сидел и думал крепкую свою думу. Ещё из ссылки, из Шушенского, он писал в 1898 году Потресову, сосланному в Орлов Вятской губернии:
«Меня всего сильнее возмущают любители золотой середины, которые не решаются прямо выступать против несимпатичных им доктрин, виляют, вносят „поправки“, обходят основные пункты (как учение о классовой борьбе) и ходят кругом да около частностей…
Мне кажется, что „отчуждённость от общества“ отнюдь не означает ещё непременно „изолирования“, ибо есть общество и общество…»[66]
Бывший товарищ по борьбе Струве уходил в рафинированное «общество», чтобы жить его мелкими интересами, а Ленина давно захватили интересы большого общества, а точнее — трудящейся части общества, и смысл жизни он видел в служении этим интересам.
Итоги прошлого были подведены, важная страница жизни перевёрнута. Перевёрнута не только им самим, но — и Плехановым, и Струве, перевёрнута теми, кто от борьбы отошёл, и теми, кто к ней был готов…
И он сидел — один в ночи, понимая, что последние дни надолго определили его поведение и его жизненный путь.
В СЕРЕДИНЕ апреля 1901 года в Мюнхен приехала Крупская с матерью, и жизнь — в её житейском аспекте — стала постепенно налаживаться. О том, как Владимир Ильич жил один, мы знаем прежде всего из его собственных писем, отправленных Марии Александровне. В целях конспирации он указывал то пражский якобы свой адрес, то помечал письма Парижем, однако написаны они были в Мюнхене, а через Париж и Прагу лишь пересылались. Тон писем в целом бодрый — писано ведь матери, но вот в письме от 6 декабря 1900 года прорывается тоска:
«Какова у вас погода? — вероятно, стоит хорошая зима. А здесь слякоть, осенний дождь, — если всю „зиму“ так будет, это гораздо хуже снега и морозов… Я живу по-старому, болтаюсь без толку по чужой стране, всё ещё только „надеюсь“ пока покончить с сутолокой и засесть хорошенько за работу»[67].
«Болтался» Ленин по Германии не просто так, а с толком, конечно. В тот момент, когда он писал своё недовольное самим собой письмо, уже вот-вот должен был выйти первый номер «Искры»… Но дело — делом, а от невесёлых мыслей не уйдёшь, особенно когда рядом нет ни одного душевно близкого человека — если не считать редких встреч с сестрой Анной, жившей тогда в Германии.
Из письма матери от 26 декабря 1900 года житейская неустроенность Ленина и неопределённость перспектив проглядывают ещё острее:
«…Я ездил на днях в Вену (на самом деле — в Лейпциг для окончательного редактирования первого номера „Искры“. — С. К.) и с удовольствием прокатился после нескольких недель сидения. Но только зима неприятная — без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит… Надоедает слякоть и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Я провожу первую зиму за границей, первую совсем не похожую на зиму зиму…
Живу я по-старому, довольно одиноко и… к сожалению, довольно бестолково. Надеюсь наладить свои занятия систематичнее, да как-то не удаётся. Вот с весны это уже наверное пойдёт иначе, и я влезу „в колею“. Пометавшись после шушенского сидения по России и по Европе, я теперь соскучился по мирной книжной работе, и только непривычность заграничной обстановки мешает мне хорошенько за неё взяться»[68].
А через три дня состоялось «историческое» ночное собрание с Потресовым, Засулич и Струве… И оно тонус Ленину, как мы знаем, не подняло…
Выручало то, что надо было много работать. Как писал он матери в письме от 20 февраля 1901 года: «Я вполне здоров, — должно быть оттого, что сравнительно много бегаю и мало сижу…».
В том же письме он сообщал:
«На днях кончился здесь карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей — процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти (мелкие кусочки цветной бумаги), бросаемых в лицо, бумажные змейки и пр. и пр. Умеют здесь публично, на улицах веселиться!»[69]
В шумной карнавальной толпе ему было, надо полагать, ещё более одиноко, но он, как видим, всё же бродил в этой толпе. Пусть на чужом пиру — но всё же какое-то веселье…
С апреля стало веселее — приехали Надежда Константиновна с Елизаветой Васильевной, 19 апреля вышел третий номер «Искры», в четвёртом номере была опубликована как передовая (то есть без подписи) статья Ленина «С чего начать?», из которой позднее получилась знаменитая работа Ленина «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения». Впрочем, и статья имела тоже оглушительный успех. Сибирский социал-демократический союз отпечатал её отдельной брошюрой тиражом 5000 экземпляров и распространял по всей Сибири.
ВЕСЬ 1901 ГОД и первые три месяца 1902 года Ульяновы прожили в Мюнхене. Ленин напряжённо работал, ведя дело к съезду партии. Налаживались контакты с заграничными социал-демократическими организациями. В конце года он встречается в Мюнхене с Розой Люксембург — молодой, но перспективной социал-демократкой.
С апреля 1902 года семье пришлось переехать в Лондон, поскольку в Лондон пришлось перевести редакцию «Искры», и начинается не очень долгий, но, как всегда, насыщенный работой лондонский период в жизни Ленина. Особо приятных воспоминаний этот «британский» год о себе не оставил, но благом была возможность работать в читальном зале Британского музея.
В тот год он выезжает по партийным делам в Париж, в Цюрих, в Льеж, в феврале 1903 года в Русской высшей школе общественных наук в Париже под своим уже известным литературным псевдонимом «В. Ильин» читает четыре лекции на тему «Марксистские взгляды на аграрный вопрос в Европе и в России».
Школа была основана в 1901 году Максимом Максимовичем Ковалевским (1851–1916), крупным русским учёным — юристом, историком и социологом. Сын богатого харьковского помещика, он после окончания Харьковского университета выехал за границу для продолжения образования, встречался с Марксом, однако общего языка с ним не нашёл. С 1877 года Ковалевский стал профессором государственного права в Московском университете, но через десять лет его уволили за прогрессивные (по тем временам) взгляды, и он опять уехал из России.
Будущий крупный большевик Григорий Зиновьев, тогда слушатель Школы, позднее вспоминал, что закончил свою первую лекцию Владимир Ильич «под настоящий гром аплодисментов, перешедших в бурную, продолжительную овацию, какую стены школы никогда раньше не слышали». А Ковалевский, когда узнал, что лектор В. Ильин — это и есть чуть ли не самый главный «подпольщик» Ульянов, «ужасно огорчился» и заметил: «А какой хороший профессор мог бы из него выйти»…
Но из Ульянова уже получался выдающийся революционер и политический лидер. В конце апреля 1903 года редакция «Искры» (то есть Ленин и Крупская, по сути) опять переехала — на этот раз из Лондона в Женеву.
В Швейцарии отныне, с теми или иными, более или менее длительными перерывами, и будет протекать деятельность Ленина в эмиграции до самого его отъезда в Россию весной 1917 года.
17 (30) июля в Брюсселе начинает работу тот II съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), с которого партия, собственно, и началась. В конце июля съезду пришлось переехать в Лондон, где он 10 (23) августа и завершился.
Не останавливаясь на истории съезда подробно, просто напомню, что именно на нём родилось мощное, увесистое слово «большевик», потому что уже на первом же общероссийском партийном собрании произошёл раскол на «большевиков» во главе с Лениным и «меньшевиков» во главе с Юлием Мартовым.
Почти сразу же — чуть ли не прямо на съезде — большевики, правда, оказались в меньшинстве, но Слово уже возникло! Есть всё же, похоже, в историческом процессе некая высшая справедливость… Ну никак не мог Ленин войти в историю вождём меньшевистской партии — пусть даже самой сплочённой, боевой и победоносной.
Знаменитый капитан дальнего плавания Христофор Бонифатьевич Врунгель резонно считал, что имя для корабля — то же, что фамилия для человека. «Назовите судно „Геркулес“ или „Богатырь“, — пояснял он, — перед ним льды расступятся сами, а попробуйте назвать своё судно „Корыто“, оно и плавать будет как корыто, и непременно перевернётся где-нибудь при самой тихой погоде»…
Ленин мог создавать только большевистскую партию, и партийный «корабль» «Большевик» с Лениным на мостике выдержал самые жестокие штормы и бури. В 1917 году, имея в кильватере у себя крейсер «Аврора», он возглавил движение России к социализму.
Впрочем, в 1903 году до этого было ещё далеко. Более того, большевики рисковали оказаться на мели. Как известно, общерусская политическая марксистская газета «Искра», по замыслу Ленина, должна была стать и стала решающим фактором в борьбе за партию и подготовку II съезда Партии. С № 1 по № 51 газета выходила под руководством Ленина, но после II съезда большинство в редакции оказалось за меньшевиками во главе с Плехановым, и с № 52 «Искра» стала органом борьбы против Ленина и большевиков. 19 октября (1 ноября) 1903 года Ленин вышел из редакции. Он подал Плеханову заявление следующего содержания: